Кублановский сегодня – один из самых серьезных наших поэтов. Он, может быть, многоречив и витиеват, но мы прощаем это ему за подлинность и серьезность, которые вытекают из его отношения к поэзии. В ней он видит не игру, не попытку самоуглубления, не средство для достижения популярности или пропаганды идей, а доверительный разговор с читателем. И в нем есть то, что отсутствует у многих поэтов помоложе, – ориентир даже не столько нравственного, сколько исторического чувства.

«Перекличка» – книга грустная. Поэт немолод и пишет соответственно тяжело – не по стилю, но по духу. В ней многое перекликается с поздним Лосевым. (В своей последней книге «Меандр», в разделе о Бродском, Лосев посвятил Кублановскому целую главу – видимо, не случайно давая понять его настоящую цену, раз поставил поэта в один ряд с Иосифом. И там же он особо выделил его стихотворения исторической тематики, считая их лучшими в русской поэзии после Алексея Толстого. Как бы соревнуясь с Кублановским (!), Лосев даже написал стихотворение «XVIII век» – отталкиваясь от «Потемкин, Зубов и Орлов» первого.)

У обоих поэтов старческая немощь предстает как освобождение, как начало новой жизни. Дожив до определенного возраста, они открывают для себя грустно-элегическое мировосприятие, сильное своим жизненным опытом.

Сборник небольшой, но Кублановский упомянул своих главных соотечественников, с кем был лично знаком, Солженицына – «-на него мне сетовал тот, чье слово – колос, а у других полова», и второго нобелевского лауреата – «Бродский тут бубнил: «Не моя епархия, извините, деятельность Исаича». Соблазнительно было бы развить теорию, что Лосев ориентировался на Бродского, а Кублановский – на Солженицына, но это бы нас увело слишком далеко.

Точка отсчета для поэта – XIX век. Это время расцвета «нормальной жизни», говоря словами Ясперса, «осевое время» для России, лучше которого уже не будет. Оттого мы встречаем в сборнике Плюшкина, Фирса, Константина Леонтьева, «Истории» Соловьева, художника Поленова, вышеупомянутого Батюшкова. Скрыть