Вначале об издании. Книга небольшого формата (приблизительно А6), при этом достаточно объёмная и увесистая из-за плотной мелованной бумаги, получилась изысканной, по-питерски сдержанной, продуманной до мелочей. В ней всё не случайно – по-другому и быть не может у поэта, «до сотых долей уточняющего каждое слово».
Удобно, что в книге есть ляссе. Понравилась голубовато-серебристая цветовая гамма, в которой выполнен сборник. При оформлении страниц использованы фрагменты произведений из собрания Государственного Эрмитажа, качественные репродукции полотен голландских, английских и французских художников.
Обложку, авантитул и шмуцтитулы украсили гравюры с видами Санкт-Петербурга. Это тоже неслучайно. Образ «самого умышленного города на свете» объединяет все стихи, включённые в сборник. Петербург, в котором Кушнеру «выпало счастье родиться», – город-подарок, что «неспроста преподнесён». В нём всё вдохновляет. Поэт «прикручен к городу канатом», он из тех, «кто редко уезжал: Куда уеду я? Куда уйду?». Ведь для него «жить в городе другом» означает вовсе не жить. Петербург для Кушнера – то самое «единственное место», в котором «можно и в горе прожить», ведь всякий раз, когда идёшь по его улицам, «подходит к горлу новый стих».
Стихи в сборнике не датированы, но структурированы по десятилетиям, своеобразным вехам в жизни и творчестве поэта. Он рассказывает о времени, и от десятилетия к десятилетию чувствуется меняющаяся степень открытости-откровенности лирического героя: «не хотел никому говорить, а сейчас – сказал».

Стихи Кушнера непросты. Впервые познакомилась с ними на семинаре в университете. Разбирали стихотворение о Гофмане «Одну минуточку, я что хотел спросить…». Признаюсь, тогда не прониклась. Позже стало ясно, что поэзия Александра Кушнера, конечно, требует определённого жизненного опыта, и чувственного, и эмоционального – всякого. Она многослойна. В ней множество литературных и исторических ассоциаций. Она для ума и сердца.
Поэту претит вычурная сентиментальность, всяческая экзальтация и ангажированность. А если случается соскользнуть в торжественную патетику, то она сразу снижается совсем непоэтическими словами: «цистерна», «метан», «реестр», «перечень», «аппарат», «сумма», «шишак», «химчистка», «поднапрёт»; запросто могут упоминаться перефирийное Прибытково и вселенский Гомер в одном стихе и т. д. Поэт виртуозно соединяет несоединимое. Как хороша его «горячая зима»! А чего стоят строки «Как буйно жизнь кипит на стенках саркофага!.. Жизнь украшает смерть искусною резьбою… без смерти кто бы ей сюжеты обновлял?».
На злобу дня Кушнер принципиально не пишет, поняв однажды, что «между веком и мигом особенной разницы нет» и «дОрог жизни крупный план». Вероятно, отсюда подчёркнутая предметность в стихах, интерес к деталям, подробностям, штрихам. Всё это укрупняется, будто видится через «сильный микроскоп». Например, в стихотворении «Я свет на веранде зажгу» от частного, бытового к всеобщему, мировому выстраивается такая линия: обычная лампочка – маяк – звёзда-мишень, яркая, всем хорошо видная, поэтому и уязвимая, а в финале – взгляд того, «кто затеплил в нашу честь ночное множество созвездий».
В стихотворении «Дворец» Кушнер признаётся: «не вещи люблю, а предметную связь с этим миром, в котором живём» – и посредством поэзии стремится разгадать диковинный узор жизни, приблизиться к тайне. Возможно, это ему удалось: в одном из стихотворений уверяет, что «смысл жизни – в жизни, в ней самой» и «быть человеком труднее, чем пророком». Тайна заключена в душевном бытии отдельного человека среди будничных забот, и поэт выбирает мир приватный, частный, не менее важный, чем меняющийся исторический фон и любые пафосные события. Он убеждён, что «на даче, где речка да поле, да куст у плеча моего, приезд генерала де Голля не значит почти ничего». И в стихотворении «Детский крик на лужайке» вдруг открылось: «Вот он, рай на земле: эти девочки,.. мальчик,.. лай неуёмный, собачий,.. за деревьями – ближние дачи, алый вереск и белая сныть. Это вечность и есть, и бессмертье, и любовь…».
В душные годы, когда «правильные поэты» славили очередную годовщину революции или воспевали пятилетки, героями стихов у Кушнера, «отгородившегося от мира ясенем», в пику агрессивной злободневности были шум деревьев, куст, снег, кирпич крепостной стены, сахарница, скатерть, стрекоза, ветхий дачный столик. Так, например, под пером поэта оживают обычные новогодние ёлки, которых «поведут на бал». Поэт сравнивает их с инфантами Веласкеса. У них и затеи, и зелёные платья до пят, и косые взгляды исподлобья, и затаённые колкости. Дорогого стоит удивительное умение радоваться обычным вещам, видеть в них глубину и смысл, черпать из них вдохновение, «неожиданно будничность делая праздником».
«Поэзия – наша память о том, какой бывает жизнь в лучшие свои минуты», – сказал однажды Александр Кушнер и обратился к читателям: «Друзья мои, держитесь за перила, За этот куст, за живопись, за строчку, За лучшее, что с нами в этой жизни было…». Следуя своему определению, поэт фиксирует смыслы, состояния, меняющиеся настроения. А мы, читая, сверяем их со своими переживаниями, мыслями и ощущениями («И нам везло, и нас спасало чтенье, и нас в беде поддерживала книга!») и наслаждаемся, если случаются совпадения. Спасибо Мастеру!

Сборник стихов «Меж Фонтанкой и Мойкой…» – подарок для знатоков литературы и почитателей таланта Александра Кушнера, а также отличный повод для тех, кто хочет открыть для себя новый поэтический мир и приобщиться к великолепной лирике.
Ниже помещаю фото нескольких страниц сборника для ознакомления. Скрыть