Мумий Тролль. Live Long. Die Rich

Из интервью Ильи Лагутенко:

— Группа «Мумий Тролль» вошла в учебник новейшей истории под редакцией профессора Данилова как коллектив, оказавший наиболее сильное влияние на ми­ровоззрение молодежи 1990-х годов.

— Надо раздобыть экземпляр этого учебника и подарить моему сыну, а то он совсем уже позабыл об истории собственной страны. Упоминание о нас должно напом­нить ему о необходимости изучения исторической науки. И вообще — если нас там упоминают, значит, книжка правильная (смеется).

— А какими вообще вам запомнились 1990-е годы? Это ведь было время бурных перемен в истории России?

— Да, бурные перемены. Мне, моим друзьям, всему моему поколению крупно повезло. Потому что я помню . как бы несколько стран сразу: и Советский Союз, и страну времен Перестройки, и Россию 1990-х. Для нашего по­коления все менялось очень быстро. Ты пытаешься пред­ставить себе свою жизнь, составляешь какие-то планы, а они никогда не выполняются. Все идет совсем не так, как ты планировал. Я считаю, что нам пришлось жить в одно из самых интересных времен. Для творческого человека, я думаю, это было идеальное время.

— Вы стали популярными в 1996-1997 году, но сама группа появилось задолго до этого. Почему в нача­ле девяностых годов вы оставили музыку?

— Мы тогда выпустили очередной магнитоальбом и поняли, что он никому не нужен. Звукозаписывающей индустрии на тот момент в России не существовало. Государственные структуры уже все развалились, а новые еще не успели появиться. Не было ни рынка, ни правил игры — ничего! Мы были, наверное, несколько разоча­рованы в начале девяностых. Мы пытались записывать музыку, но шансов донести все это до широкого круга слушателей просто не было. Ну мы и подумали, что му­зыка — это, наверное, не то, чем нужно в данный мо­мент заниматься. Пусть она останется где-то в сердце, для себя, но не более того. Но, как показало время, лю­ди всегда возвращаются к тому, что им действительно близко.

— А что изменилось именно в 1997 году?

— Понимаете, я и мои друзья — мы ведь сформировали группу давным-давно, когда еще были школьника­ми. Мы никогда не думали, что музыка перерастет в карь­еру, то есть в то дело, которым мы будем заниматься всю жизнь. Все это было на уровне забавы, развлечения. Со временем каждый из нас нашел себе какую-то взрослую работу. Мы закончили университет, разъехались по всему миру и приобрели определенный жизненный опыт. Много путешествовали — каждый сам по себе. За пять первых лет 1990-х годов все мы перепробовали много различных работ.

Я работал в основном переводчиком, потому что изучал китайский язык в Дальневосточном университете. Мне казалось, что у меня появится интересная работа, с которой я смогу связать всю жизнь. Однако совсем уж счастливым, удовлетворенным я себя не чувствовал. И поэтому, когда представился шанс записать песни, ко­торые всегда были со мной, но не были услышаны, я сра­зу за него ухватился. Хотелось доказать хотя бы самому себе, что я сделал это. А дальше уже решайте сами — нравится вам это или нет.

Это был уникальный шанс, и мы его использовали. И вот этот жизненный опыт вместе с представлениями о том, какой должна быть музыка на сегодняшний день, в общем-то, и воплотился в нашей первой пластинке — «Морская», которую мы записали в 1996 году. А даль­ше все и завертелось. Вскоре я понял, что, наверное, надо забросить работу в инвестиционных институтах, о банковских организациях и так далее и заняться именно песнями.

— Появление вашей группы в 1997 году — это была революция в российской музыке. Так считают многие, а вы с этим согласны?

— Я бы не сказал, что я отношу себя к революционерам. Я отношу себя к поэтам. Но, наверное, с прихо­дом группы «Мумий Тролль» что-то действительно изме­нилось. Рынок принял немного другие правила игры. От­крылись границы для других молодых артистов, для той музыки, которая всегда считалась андеграундом. То есть это было своеобразным символом свободы — ее стало немного больше. Наверное, наш пример показал и дру­гим, что да, если ты чего-то очень захочешь, то это ста­новится возможным.

Шумный успех пришел к группе в 1997-м. Но началось все задолго до этого. Илья Лагутенко родился в Москве, однако вскоре его родители вместе с новорож­денным сыном перебрались на Дальний Восток. В одном из интервью Лагутенко так рассказывал о своей семье:

— Моя прапрабабушка — полячка. Когда-то она эмигрировала в Китай, и там появилась на свет моя прабабушка. Через некоторое время она вернулась на Дальний Восток, а оттуда снова в Поднебесную. Мои бабушка и мама родились уже в Магадане, а я вырос во Владивостоке.

Средний русский имеет очень приблизительное представление о том, где это — Владивосток. Поездом из Москвы ехать сюда больше недели. Для страны этот восток действительно очень дальний. То, что сегодня име­нуется русским Приморским краем, очень долго было просто северной окраиной Китая. Лет сто пятьдесят на­зад эти земли наконец присоединили к России. Однако осваивать их руки как-то не дошли.

В начале XX века здесь путешествовал Антон Чехов, который писал, что русских в Приморье практически нет и вообще по внешнему виду все это напоминает чуть ли не джунгли Амазонии. В непроходимых лесах по берегам Амура рычали амурские тигры. В океане плескались огромные не известные ученым животные. Дикие, не­покорные племена отстреливали русских солдат отрав­ленными стрелами. Даже в современных путеводителях туристам на полном серьезе не советуют посещать некоторые местные острова, потому что там можно столкнуться с очень опасными «летающими людьми».

В 1959-м Никита Хрущев заявил, что намерен превратить Владивосток во второй Сан-Франциско. Одна­ко и на этот раз дело ограничилось красивыми лозун­гами. Сам Илья Лагутенко так рассказывал о своей малой родине.

— Расскажите, наново это — вырасти во Владивостоке?

— Это довольно интересно. Например, нам Япония всегда казалась ближе, чем Москва. Была такая шутка во Владивостоке, что ближайший ночной клуб вы можете найти в Токио. Потому что туда один час лета, а до Москвы — десять. И конечно же, всегда было много инфор­мации и по японскому радио, которое я слушал с дет­ства. Я знал многих японских исполнителей, которые были не известны западной части страны, потому что во Владивосток японские пластинки и музыку наши моря­ки привозили.

— Вы считаете Владивосток своим домом?

— Конечно! Сейчас нам приходится много гастролировать и ездить и по разным городам России, и по другим странам. Но Владивосток — это то место, куда всегда приятно возвратиться, потому что мне там все знакомо с детства. И знаете, это такое удивительное чувст­во — возвращаться туда, где все знаешь и где тебя вос­принимают не как звезду из телевизора, а как человека, который здесь вырос. Во Владивостоке остались хоро­шие близкие друзья. С ними мы частенько созваниваем­ся, встречаемся — в общем, дружим. И по каким бы уголкам света нас ни разбросала судьба, мы все равно ездим во Владивосток и с удовольствием проводим там время. Свой день рождения в прошлом году, 16 октября, я отме­чал именно там, с большой компанией друзей из Москвы и Владивостока. Мы взяли несколько красивых яхт, по­ехали на наши замечательные острова, наслаждались природой...

— А вообще часто удается побывать в родном городе? — Не очень: максимум пару раз в году. Просто в мире еще так много интересных мест, которые необходимо посетить. Да и родные места чуть обветшали за послед­ние двадцать лет. Можно, как на машине времени, в собственное детство кататься. Не знаю, к счастью это или наоборот... Зимой ездить во Владивосток не люблю, по­тому что зима с каждым годом становится там все суро­вее и суровее. В детстве таких не помню. Тогда я еще дельфинов наблюдал в Амурском заливе и снега у нас практически не было. Поэтому до сих пор не умею кататься на лыжах и коньках.

— А чем Владивосток отличается, допустим, от Москвы?

— Владивосток — уникальный город. Во-первых, уникальная природа. Свинцовое Японское море. Помню, там, на берегу, закончился наш выпускной вечер. Хотя в море особенно не лезли — там много ядовитых медуз. Купаться лучше в тех местах, где большие волны — они всех медуз смывают. А во-вторых, это действительно последняя точка нашей страны, где заканчивается Транссибирская магистраль. Владивосток — это такой символ: точка объединения Запада и Востока. И в-третьих, это просто удивительно красивый город — опять же, из-за моря. И все люди там связаны с морем. В той же Англии самая элитная жилплощадь называется «квартира с ви­дом на море». Люди охотятся за такими квартирами, А во Владивостоке все квартиры с видом на море.

Впрочем, сам-то Илья Лагутенко родился все-таки в Москве и во Владивосток переехал хоть и маленьким, но уже москвичом. По слухам, его папа — известный архитектор. По стопам отца Илья не пошел, однако хо­рошая семья наложила свой отпечаток.