Лихорадка

ПРОЛОГ

ТРАНКВИЛЬ, ШТАТ МЭН, 1946 г.

Если она не будет двигаться, затаится, он не найдет ее. Может, он и думает, что знает все потайные места, но ему так и не удалось обнаружить ее заветную нишу — небольшое углубление в стене Погреба, надежно защищенное от посторонних глаз пол­ками, на которых стоят банки с мамиными соленьями. Ребенком она легко проскальзывала в это пространство, и каждый раз, когда они играли в прятки, уютно устраивалась в своей норке и хихикала над ним, пока он носился по комнатам и злился, что не может ее найти. Иногда игра продолжалась так долго, что она проваливалась в сон и просыпалась только спустя несколько ча­сов от звука маминого голоса, который встревоженно звал ее по имени.

И вот она снова здесь, в потайном месте погреба, хотя давно пе­рестала быть ребенком. Ей четырнадцать, и она с трудом пролезла в эту нишу. И это уже не беспечная игра в прятки.

Она слышала, как он бродит по дому, ищет ее. Он обшаривал комнату за комнатой, ругался, бросал мебель на пол.

«Пожалуйста, ну пожалуйста! Кто-нибудь, помогите! Кто-нибудь, уведите его отсюда!»

Она слышала, как он прорычал ее имя: «Айрис!» Скрип, кото­рый производили его шаги, переместился на кухню. Он подошел к двери погреба. Она крепко сжала пальцы в кулаки, а ее сердце превратилось в гулкий барабан.

«Меня здесь нет. Я далеко, я сбежала и парю в ночном небе...»

Дверь в погреб резко распахнулась, ударилась об стену. Луч зо­лотого света обратился вниз, и его силуэт обозначился в дверном проеме, на верхней ступеньке лестницы.

Он протянул руку и дернул шнур выключателя; загорелась голая электрическая лампочка. Ее тусклый свет озарил похожий на пе­щеру погреб.

Съежившись за полками, которые были уставлены банками с консервированными огурцами и помидорами, Айрис слышала, как он спускается по крутой скрипучей лестнице, неми­нуемо приближаясь к ней. Она сильнее вжалась в стенку, расплас­тываясь по каменной кладке, и закрыла глаза, мечтая стать невидимкой. Сквозь гулкие удары собственного сердца она услышала, как он спустился с лестницы.

«Не увидь меня. Не увидь!»

Шаги двигались мимо полок с банками, направляясь к дальней стене погреба. Она слышала, как он пихнул ногой ящик. Пустые банки вдребезги разбились о каменный пол. Теперь он возвращал­ся; она слышала его тяжелое дыхание вперемежку со звериным рыком. Она сама дышала короткими и быстрыми рывками, а кула­ки сжались так сильно, что казалось, будто вот-вот хрустнут кости. Шаги приблизились к полкам и замерли.

Она тут же открыла глаза и сквозь щель между банками разгля­дела, что он стоит прямо перед ней. Она сползла вниз по стене, и ее глаза оказались на уровне его ремня. Она еще больше съежилась, пытаясь исчезнуть из поля его зрения. Он схватил с полки банку и разбил ее об пол. В нос ударил запах маринованных огурцов, рез­кий и уксусный. Он потянулся за следующей банкой, но почему-то поставил ее на место, как будто ему в голову пришла идея получше. Он развернулся и стал подниматься вверх по ступеням; перед вы­ходом снова рванул шнур выключателя.

Она опять оказалась в темноте.

И вдруг поняла, что плачет. Лицо было мокрым от пота и слез, но она не осмелилась всхлипнуть.

Наверху шаги протопали к парадной двери, а потом все стихло.

Ушел? Неужели он наконец исчез?

Она так и сидела, замерев и боясь шелохнуться. Минуты прохо­дили одна за другой. Она медленно отсчитывала их в уме. Десять. Двадцать. Ее мышцы начало сводить судорогой, спазмы были ужасно болезненными — ей пришлось закусить губу, чтобы не вскрикнуть.

Час.

Два часа.

Сверху не доносилось ни звука.

Она медленно выползла из своего укрытия. Стоя в темноте, она ждала, пока кровь снова поступит в ее мышцы, и она снова почув­ствует ноги. Она прислушивалась, постоянно прислушивалась.

Но ничего не слышала.

В погребе не было окна, и она не знала, по-прежнему ли темно на улице. Она переступила через битое стекло и подошла к лестни­це. Осторожно карабкаясь по ступенькам, она замирала на каждой и прислушивалась. Когда она наконец добралась до двери, ладони были такими мокрыми, что ей пришлось обтереть их об блузку, прежде чем открыть погреб.

В кухне горел свет, и, как ни странно, все вокруг выглядело нор­мально. Она уже почти поверила, что ужас прошедшей ночи был просто страшным сном. На стене громко тикали часы. Было пять утра, за окном еще не рассвело.

Она на цыпочках прокралась к двери и выглянула в коридор. Одного взгляда на перевернутую мебель и забрызганные кровью обои хватило, чтобы понять: это был не сон. Ее ладони снова стали влажными.

В коридоре было пусто, входная дверь распахнута настежь.

Нужно во что бы то ни стало выбраться из дома. Бежать к сосе­дям, бежать в полицию.

Она двинулась по коридору, с каждым шагом приближаясь к спасению. Ужас настолько обострил все ее чувства, что она под­мечала каждую щепку на цветастом ковре, слышала тиканье ми­нутной стрелки на кухонных часах. Она была уже почти у двери.

Успешно добравшись до перил, она увидела лестницу, с которой головой вниз упала ее мать. Она не могла отвести взгляд от тела. Длинные волосы мамы, словно черный водопад, каскадом ниспадали со ступенек.

Чувствуя, что к горлу подступает тошнота, она бросилась к двери.

А там стоял он. С топором в руке.

Всхлипнув, она ринулась назад, к лестнице, чуть не поскользнув­шись на крови матери. Она слышала его тяжелые шаги за спиной. Но она всегда бегала быстрее, чем он, а сейчас от страха прямо-таки летела по лестнице, словно потерявшая голову кошка.

На площадке второго этажа она успела заметить тело отца, ле­жавшее на пороге его комнаты. Но не было времени думать об этом, некогда было предаваться ужасу; она уже проскочила следу­ющий пролет лестницы и ворвалась в мансарду.

Захлопнув дверь, она успела задвинуть щеколду.

Взревев от ярости, он принялся барабанить в дверь.

Она стремглав помчалась к окну и, с силой рванув шпингалет, распахнула его. Посмотрев вниз, она поняла, что не выживет после падения с такой высоты. Но другого выхода не было.

Она сдернула штору с карниза. «Веревка. Мне нужна веревка!» Один конец шторы она закрепила на трубе батареи, сорвала вто­рую штору и связала оба полотна.

От глухого удара затрещала деревянная обшивка двери, и прямо в нее полетели щепки. Она оглянулась и с ужасом увидела торчав­шее в двери лезвие топора. В следующее мгновение топор убрали, чтобы нанести новый удар.

Он сейчас проникнет сюда!

Она сорвала третью штору и трясущимися руками привязала ее к первым двум.

Топор снова обрушился на дверь. Дыра стала заметно шире, а по комнате разлетелось еще больше щепок.

Она сорвала четвертую штору, но, лихорадочно завязывая но­вый узел, знала, что длины все равно не хватит. Как знала и то, что уже слишком поздно.

Она развернулась лицом к двери как раз в тот момент, когда та рассыпалась под очередным ударом топора.

1

НАШИ ДНИ

— Сегодня обязательно кого-нибудь ранят, — заметила доктор Клэр Эллиот, глядя в окно своей кухни.

Над озером повис густой утренний туман, напоминавший дым; очертания деревьев за окном то исчезали, то снова появлялись. Про­гремел еще один ружейный выстрел, на этот раз ближе. С самого рассвета она слышала пальбу, и, возможно, обречена слушать ее весь день, до наступления сумерек, потому что сегодня первый день ноября. Наступил сезон охоты. Видимо, там в лесу бродит какой-то человек с ружьем, полуслепой от тумана, и пытается попасть в вооб­ражаемую тень белохвостого оленя.

— Думаю, не стоит стоять на улице и ждать автобуса, — сказала Клэр. — Я сама отвезу тебя в школу.

Нои сидел, ссутулившись, за столом, накрытым к завтраку, и мол­чал. Он зачерпнул еще одну ложку хлопьев и принялся чавкать. Ее сыну уже четырнадцать, а он до сих пор ест, как двухлетний ма­лыш — стол забрызган молоком, а крошки от тоста усыпали пол во­круг его стула. Он ел, не глядя на нее, как будто посмотреть на нее значило встретиться взглядом с Медузой Горгоной. «Ну, посмотрел бы он на меня — и что? — насмешливо подумала Клэр. — Мой доро­гой сынок и так уже обратился в камень».

— Я отвезу тебя в школу, Ной, — повторила она.

— Да ладно. Я доберусь на автобусе. — Поднявшись из-за стола, он прихватил свои рюкзак и скейтборд.

— Эти охотники толком не видят, куда палят. Надень хотя бы оранжевую шапку. Тебя, по крайней мере, не перепутают с оленем.

— Но она же дурацкая.

— В автобусе снимешь. А сейчас надень. — Она взяла с полки в прихожей вязаную шапку и протянула сыну.

Он посмотрел на шапку, а потом наконец на Клэр. За год он вытянулся сразу на несколько сантиметров, и теперь они были одного роста и могли без труда смотреть в глаза друг другу, в этом смысле ни у сына, ни у матери преимуществ не было. Интересно, неужели Ной так же остро ощущает это физическое равенство, как она сама? Когда-то Клэр могла обнять его, и мальчик отвечал ей тем же. Но ре- бенок вырос, и пухлое тельце обросло мышцами, а лицо сузилось, и его черты приобрели резкость и угловатость.

— Будь добр, — попросила Клэр, протягивая сыну шапку.

В конце концов Ной тяжело вздохнул и натянул шапку на свои темные волосы. Она еле сдержала улыбку: шапка действительно выглядела по-дурацки.

Клэр окликнула сына, когда тот уже было двинулся к выходу:

— А поцеловать на прощание?

Он обернулся и с недовольным видом едва коснулся губами ее щеки, после чего скрылся за дверью.

«С объятиями покончено, — печально думала она, из окна наблюдая за тем, как мальчик бредет к дороге. — Теперь только рычим, пожимаем плечами или просто молчим».

Ной остановился под кленом возле подъездной аллеи, снял шапку и, засунув руки в карманы, ссутулился от холода. На нем не было куртки, только тонкая серая фуфайка — при трех-то градусах тепла. Мерзнуть — это круто. Клэр с трудом поборола желание выбежать на улицу и укутать его в пальто.

Она дождалась прибытия школьного автобуса. И теперь наблюдала, как ее сын, даже не оглянувшись, забирается в автобус, как идет по проходу и занимает место рядом с какой-то девочкой. «Кто она? — промелькнуло в голове у Клэр. — Теперь я даже не знаю, как зовут друзей моего сына. Я превратилась всего лишь в крохотный уголок его вселенной». Она знала, что так и будет, отчуждение неизбежно, как и стремление ребенка к независимости, но не была готова к этому. Перемена произошла внезапно, как будто милый мальчик вышел однажды из дома, а вместо него вернулся незнакомец. «Ты — все, что у меня осталось от Питера. Я не готова потерять и тебя».

Автобус с грохотом двинулся прочь.

Клэр вернулась на кухню и присела к столу допить свой едва теп­лый кофе. В доме было пусто и тихо, словно здесь по-прежнему ца­рил траур. Она вздохнула и раскрыла свежий номер еженедельной газеты «Транквиль». «Стадо здоровых оленей предвещает удачную охоту», — гласила передовица. Отстрел начался. Тридцать дней на то, чтобы завалить оленя.

По лесу снова прокатилось эхо выстрела.

Клэр пролистала газету, остановившись на полицейской хрони­ке. Здесь не было сообщений о беспорядках, сопровождавших пра­зднование Хэллоуина накануне вечером, не говорилось о семерых шумных подростках, задержанных за то, что их ежегодное колядо­вание по случаю праздника зашло слишком далеко. Зато среди за­меток о пропавших собаках и украденных дровах, в рубрике «На­рушители», значилось ее имя: «Клэр Эллиот, сорок лет, управляла автомобилем с просроченным талоном техосмотра». Она так и не успела отогнать свой «Субару» на техосмотр; сегодня придется ездить на пикапе, чтобы избежать очередного упоминания в прессе. Она с раздражением перевернула страницу и принялась изучать прогноз погоды — холодно и ветрено, от трех до пяти градусов теп­ла днем и от двух до четырех мороза ночью. И в этот момент зазво­нил телефон.

Она встала, чтобы снять трубку.

— Алло.

— Доктор Эллиот? Говорит Рейчел Соркин с шоссе Тодди-Пойнт. Здесь несчастный случай. Элвин только что выстрелил сам в себя.

— Что?

— Ну, знаете, этот идиот Элвин Клайд. Он вторгся в мои владе­ния — охотился за бедным оленем. Зверя он убил — такого красав­ца и прямо на моей лужайке. Ох уж эти тупые охотники со своими дурацкими ружьями!

— Так что с Элвином?

— Ой, он споткнулся и прострелил себе ногу. Надеюсь, это по­служит ему уроком.

— Ему немедленно нужно в больницу.

— Понимаете, в этом-то и проблема. Он не хочет в больницу и не разрешает мне вызвать «скорую». Просит, чтобы я отвезла его домой, вместе с оленем. Я, конечно, не собираюсь этого делать. Как мне быть?

— У него сильное кровотечение?

Клэр слышала, как Рейчел окрикнула нарушителя: «Эй, Элвин! Элвин! Кровь сильно идет?» Затем женщина вернулась к телефону:

— Он говорит, что все в порядке. Он просто хочет, чтобы его от­везли домой. Но я не повезу его, тем более с оленем.

Клэр вздохнула.

— Думаю, я могу подъехать и осмотреть его. Вы живете на шос­се Тодди-Пойнт?

— Да, примерно в километре от Валунов. На почтовом ящике стоит мое имя.

Когда Клэр на своем пикапе свернула на шоссе Тодди-Пойнт, дымка начала рассеиваться. За рядами белых сосен просматрива­лось озеро Саранча; над ним, словно пар, поднимался туман. Но сол­нечный свет уже пробивался сквозь пелену, раскрашивая золотом рябь воды. На противоположном, северном берегу озера сквозь пальцы тумана виднелись летние коттеджи, большинство которых были заколочены на зиму — их состоятельные владельцы уже разъехались по домам, в Бостон и Нью-Йорк. Южный берег, вдоль кото­рого ехала Клэр, был застроен домиками попроще — тесные хижи­ны, многие из которых состояли всего лишь из двух комнат, теря­лись в зарослях деревьев.

Она миновала Валуны — спуск к озеру, сооруженный из несколь­ких гранитных глыб; здесь в летнюю пору собираются и купаются местные подростки — и вскоре заметила почтовый ящик с надписью «Соркин».

Ухабистая проселочная дорога привела ее к дому. Странное, при­чудливое строение с нелепыми пристройками и невероятным коли­чеством выступов и углов в самых неожиданных местах. И над всей этой конструкцией возвышалась остекленная башня, которая напо­минала пропоровший крышу кусок горного хрусталя. Эксцентрич­ной женщине и дом полагался эксцентричный, а Рейчел Соркин в Транквиле считали чудной дамочкой — удивительная черноволо­сая женщина раз в неделю появлялась на городских улицах в неиз­менной багровой пелерине с капюшоном. Именно в таком доме и должна была обитать дама в пелерине.

Прямо у крыльца, возле аккуратных грядок с зеленью, лежал мертвый олень.

Клэр выбралась из пикапа. Тотчас же две собаки выпрыгнули из леса и, рыча и лая, преградили ей путь. «Охраняют добычу», — ре­шила она.

Рейчел вышла из дома и прикрикнула на собак:

— Пошли вон, чертовы твари! Идите домой! — Она схватила с крыльца метлу и, выставив ее вперед, словно копье, помчалась вниз по ступенькам с такой скоростью, что ее длинные черные воло­сы разметались в разные стороны.

Собаки попятились.

— Ха! Бояки! — произнесла Рейчел, делая выпад метлой.

Псы ретировались в сторону леса.

— Эй, оставь в покое моих собак! — закричал Элвин Клайд, при­ковылявший на крыльцо. Элвин мог бы служить иллюстрацией эво­люционного тупика: пятидесятилетний кусок жира, обернутый во фланель и обреченный на пожизненное холостячество. — Они ни­кого не трогают. Просто присматривают за оленем.

— Элвин, у меня для тебя новость. Ты убил это несчастное созда­ние на моей территории. Так что оно принадлежит мне.

— На черта тебе олень? Вегетарианка проклятая!

— Как нога, Элвин? — вмешалась Клэр.

Он перевел взгляд на доктора и прищурился, будто не ожидал ее появления.

— Я просто споткнулся, — ответил он. — Невелика беда.

— Пулевое ранение — это всегда опасно. Могу я взглянуть?

— Мне нечем заплатить... — Он замолчал; его лохматая бровь лу­каво взлетела вверх — видимо, в голову пришла неплохая мысль. — Может, оленинки хотите?

— Мне просто нужно убедиться, что кровотечение не опасно для жизни. А расплатитесь в другой раз. Моту я посмотреть вашу ногу?

— Если вам так хочется, — сказал он и поковылял обратно в дом.

— Да уж, это большая радость! — заметила Рейчел.

На кухне было тепло. Рейчел подкинула в печь березовое полено; стоило ей захлопнуть чугунную створку, из топки пахнуло сладкова­тым дымком.

— Давайте посмотрим ногу, — предложила Клэр.

Элвин поковылял к стулу, оставляя на полу кровавые следы. На обтянутой носком ступне возле большого пальца виднелась дыра с неровными краями, словно шерстяную ткань прогрызла крыса.

— Мне совсем не больно, — заявил он. — Если хотите знать мое мнение, из-за этого не стоит такой сыр-бор устраивать.

Клэр опустилась на колени и осторожно сняла носок. Шерсть от­ходила с трудом, и в этом была повинна не столько кровь, сколько пот и омертвевшая кожа.

— О боже! — ужаснулась Рейчел, зажимая нос рукой. — Ты ког­да-нибудь меняешь носки, Элвин?

Пуля пробила участок между первым и вторым пальцами. Клэр обнаружила выходное пулевое отверстие на подошве стопы. Кровь из него уже почти не сочилась. Стараясь не дышать, чтобы не вырва­ло, Клэр проверила, как двигаются пальцы, и постановила, что нер­вы не задеты.

— Вам нужно будет каждый день промывать рану и менять по­вязку, — сказала она. — И придется сделать укол от столбняка, Элвин.

— О, мне уже делали.

— Когда?

— В прошлом году, старик Помрой делал. После того как я сам в себя выстрелил.

— Это что, каждый год случается?

— В тот раз я прострелил другую ногу. Да ничего страшного.

Доктор Помрой скончался в январе, и, когда восемь месяцев на­зад Клэр выкупила практику у его наследников, к ней перешла кар­тотека покойного. Нужно бы поднять медицинскую карту Элвина и уточнить дату последнего укола от столбняка.

— Я так понимаю, что промывать рану придется мне, — предпо­ложила Рейчел.

Клэр достала из своего чемоданчика флакончик бетадина и про­тянула его Рейчел.

— Разведите это в ведре с теплой водой. Пусть подержит ногу в этом растворе.

— Да я и сам могу это сделать, — заверил Элвин, вставая.

— Тогда нам проще сразу сделать ампутацию! — огрызнулась Рейчел. — Немедленно сядь, Элвин.

— Ничего себе! — пробурчал тот и снова сел.

Клэр оставила у Рейчел несколько упаковок с бинтами и марле­выми повязками.

— Элвин, явитесь ко мне на прием на следующей неделе, я осмо­трю рану.

— Но у меня столько дел...

— Если вы не придете, мне придется отлавливать вас, как собаку. Он удивленно заморгал.

— Хорошо, мэм, — жалобно согласился он.

Сдерживая улыбку, Клэр подхватила свой чемоданчик и вышла из дома.

Во дворе снова были собаки, теперь они дрались за грязную кость. Когда Клэр спустилась с крыльца, оба пса повернулись и уста­вились на нее. Черный, рыча, бросился ей навстречу.

— Фу! — крикнула Клэр, но собака не собиралась уходить с до­роги. Сделав еще несколько шагов навстречу, пес оскалился.

Рыжая псина, улучив момент, схватила кость и потащила свой трофей в лес. Она почти уже перебежала двор, но черная собака вдруг заметила пропажу и снова бросилась драться. Визжа и рыча, животные рыже-черным клубком покатились по двору. Забытая кость валялась возле пикапа Клэр.

Она открыла дверцу и уже собралась было сесть за руль, но вдруг в ее сознании всплыла запечатлевшаяся картинка. Клэр посмотрела на землю, туда, где лежала кость.

Покрытая рыжеватой коркой грязи, она была чуть менее тридца­ти сантиметров в длину. С одного конца кость была обломана и покрыта зазубринами. Другой остался цел, и по нему определялись анатомические ориентиры.

Это было бедро. И к тому же человеческое.

Начальник полиции Транквиля Линкольн Келли смог догнать свою жену только за шестнадцать километров от города.

Она ехала на ворованном «Шевроле» со скоростью восемьде­сят километров в час, виляя из стороны в сторону, а выхлопная труба, которая держалась на честном слове, искрила, попадая в выбоины.

— Обалдеть можно! — сокрушался Флойд Спир, сидевший рядом с Линкольном в патрульной машине. — Дорин сегодня в стельку.

— Я все утро мотался, — сказал Линкольн. — Не успел просле­дить за ней.

Он включил сирену, надеясь, что Дорин одумается и затормозит. Но она только прибавила газу.

— И что теперь? — осведомился Флойд. — Может, вызвать под­крепление?

Он имел в виду Хэнка Дорра — единственного, кто, кроме них, патрулировал город в то утро.

— Нет, — ответил Линкольн. — Давай попробуем уговорить ее остановиться.

— При скорости сто?

— Врубай мегафон.

Флойд схватил микрофон, и из динамика загремел его голос:

— Эй, Дорин, остановись! Ну же, милая, ведь покалечишь кого- нибудь!

Но «Шевроле» по-прежнему мчался вперед, подпрыгивая и петляя.

— Можно подождать, пока у нее кончится бензин, — предложил Флойд.

— Продолжай говорить с ней.

Флойд снова приник к .микрофону.

— Дорин, здесь Линкольн! Пожалуйста, дорогая, остановись! Он хочет извиниться!

— Я хочу — что ?

— Остановись, Дорин, и он сам тебе все скажет!

— Что ты несешь, черт возьми? — возмутился Линкольн.

— Женщины всегда ждут от мужчин извинений.

— Но я ничего не сделал!

У «Шевроле» вдруг зажглись стоп-сигналы.

— Видишь? — обрадовался Флойд, когда «Шевроле» затормозил у обочины дороги.

Линкольн припарковался сзади и вышел из патрульной машины.

Дорин сидела, сгорбившись, за рулем, ее рыжие волосы были спутаны и всклокочены, руки тряслись. Линкольн открыл дверцу, протянул руку над коленями жены и вытащил ключ из замка зажи­гания.

— Дорин, — устало произнес он, — тебе придется проехать с на­ми в участок.

— Когда ты вернешься домой, Линкольн? — спросила она.

— Поговорим об этом после. Пойдем сядем в машину, доро­гая. — Он взял ее за локоть, но она высвободилась и для верности ударила его по руке.

— Я просто хочу знать, когда ты вернешься домой, — повтори­ла она.

— Мы уже все обсудили, и не раз.

— Но мы все еще женаты. Ты мой муж.

— И нет смысла возвращаться к этому разговору. — Он снова взял ее за локоть.

Только он извлек ее из «Шевроле», как Дорин, улучив момент, за­ехала ему прямо в челюсть. Линкольн слегка пошатнулся, в голове у него зазвенело.

— Эй! — Флойд ловко скрутил ей руки. — Послушай, это уж че­ресчур!

— Пусти меня! — завопила Дорин. Она вырвалась из рук Флойда и снова бросилась на мужа.

На этот раз Линкольну удалось увернуться от удара, что еще больше взбесило его жену. Она снова замахнулась на мужа, но Лин­кольну и Флойду наконец удалось скрутить ее.

— Мне очень не хотелось бы так поступать, — сказал Лин­кольн, — но сегодня ты ведешь себя очень неразумно. — Он защелк­нул наручники на ее запястьях.

Дорин плюнула ему в лицо. Линкольн угерся рукавом, после чего терпеливо препроводил жену на заднее сиденье патрульной машины.

— О, черт! — воскликнул Флойд. — Нам же придется заводить на нее дело.

— Знаю. — Линкольн вздохнул и сел за руль.

— Ты не можешь развестись со мной, Линкольн Келли! — крик­нула Дорин. — Ты обещал, что будешь любить и оберегать меня!

— Я не знал о твоей тяге к бутылке, — возразил Линкольн, разво­рачивая машину.

Они неспешно возвращались в город и всю дорогу Дорин ругалась на чем свет стоит. Всему виной было пьянство; именно оно вынуло пробку из бутылки со злыми духами.

Два года назад Линкольн ушел из дома. Этот брак забрал у него не только десять лет жизни, но и очень много усилий. Он был не из тех, кто пасует перед трудностями, но отчаяние в конце концов сло­мило его. В свои сорок пять лет он вдруг осознал, что жизнь прохо­дит мимо, унылая и бестолковая. Ему бы очень хотелось остаться с Дорин, вновь проникнуться к ней теми нежными чувствами, кото­рые она вызывала у него в начале их брака, когда была красивая и трезвая, а не пьяная и злобная, как сейчас. Иногда он пытался отыскать в своем сердце хотя бы какой-то след той любви, хотя бы искорку в груде пепла, но ничего не осталось. Пепел остыл. Да и сам он устал.

Линкольн пытался поддержать ее, но Дорин не понимала, что ей необходима помощь. Раз в несколько месяцев, когда ее ярость дости­гала апогея, Дорин уходила в запой. Заканчивалось это тем, что она «брала напрокат» чей-то автомобиль и устраивала свои знаменитые гонки. Горожане уже знали, что нужно держаться подальше от доро­ги, когда Дорин Келли садится за руль.

Вернувшись в полицейский участок, Линкольн позволил Флойду самому оформить бумаги и отвести нарушительницу в камеру. Даже сквозь две запертые двери были слышны истошные вопли Дорин, которая требовала адвоката. Он подумал, что наверняка смог бы вы­звать кого-нибудь для нее, хотя из местных никто за это дело не возьмется. И даже за пределами Транквиля, например в Бангоре, уже никто не примет ее с распростертыми объятиями. Он уселся за свой стол и принялся листать картотеку в поисках адвоката. Жела­тельно того, к кому он давно не обращался. И кого бы не смутили ос­корбления из уст подзащитной.

Пожалуй, чересчур много всего навалилось, да еще в такую рань. Он отставил картотекой провел рукой по волосам. Дорин все еще кричала из камеры. Эта история непременно выплеснется на стра­ницы вездесущей местной газеты, а потом ее подхватит пресса Бан­гора и Портленда, потому что для всего штата Мэн это лишний повод посудачить и посмеяться. «Начальник транквильской полиции арес­товал собственную жену. В очередной раз».

Линкольн потянулся к телефону и только собрался набрать но­мер адвоката Тома Уайли, как в дверь его кабинета постучали. Под­няв взгляд, он увидел стоявшую на пороге Клэр Эллиот и положил трубку.

— Здравствуйте, Клэр, — приветствовал он ее. — Еще не прошли техосмотр?

— Работаю над этим. Но я пришла не по поводу машины. Хочу кое-что показать вам. — Она выложила на стол грязную кость.

— Что это?

— Это бедренная кость, Линкольн.

— Что?

— Бедренная кость. Полагаю, человеческая.

Он уставился на кость, покрытую коркой грязи. Один ее конец был раздроблен, и на всей поверхности виднелись следы звериных клыков.

— Где вы это нашли?

— Возле дома Рейчел Соркин.

— А откуда она у Рейчел?

— Собаки Элвина Клайда приволокли ее во двор. Она не знает, откуда взялась кость. Я была там сегодня утром, осматривала Элви­на. Он прострелил себе ногу.

— Опять? — Он закатил глаза, и оба рассмеялись.

Если каждому городку положено иметь своего сумасшедшего, в Транквиле эту роль исполняет Элвин.

— С ним все в порядке, — заверила Клэр. — Но думаю, этот огнестрел нужно зафиксировать в протоколе.

— Считайте, что это уже сделано. У меня целое досье на Элвина и его ранения. — Он жестом указал ей на стул. — А теперь расска­жите мне про кость. Вы уверены, что она человеческая?

Клэр села. Хотя фактически их ничто не разделяло, Линкольн почти физически ощущал барьер сдержанности, стоявший между ними. Он почувствовал это с самой первой встречи, когда она, вско­ре после переезда в Транквиль, пришла в трехкамерную тюрьму, чтобы осмотреть арестанта, который жаловался на боли в желудке. Она сразу заинтересовала Линкольна. Где ее муж? Почему она одна воспитывает сына? Но ему было неловко задавать ей личные вопросы, было непохоже, что она одобрит вторжение в частную жизнь. Приятная, но скрытная, Клэр, похоже, никого не хотела подпускать слишком близко, а жаль. Она красивая, невысокая, но крепкая, с яс­ными темными глазами и шапкой кудрявых каштановых волос, в ко­торых уже проступали первые седые пряди.

Положив руки на стол, Клэр чуть нагнулась вперед.

— Я не эксперт, конечно, — призналась она, — но животного с такой костью я не могу себе представить. Судя по размеру, кость детская.

— А других костей рядом не было?

— Мы с Рейчел обыскали весь двор, но ничего не нашли. Собаки могли подобрать ее в лесу. Вам придется осмотреть местность.

— Вполне возможно, что это останки древних индейских захоро­нений.

— Не исключено. Но, наверное, все-таки нужно передать ее суд­медэксперту. — Клэр вдруг повернулась, склонила голову и прислу­шалась. — Что это за шум?

Линкольн вспыхнул. Из камеры снова доносился крик Дорин — свежий поток брани.

— Будь ты проклят, Линкольн! Ничтожество! Подлый обманщик! Будь ты проклят!

— Похоже, кто-то вас недолюбливает, — сказала Клэр. Линкольн вздохнул и прижал руку ко лбу.

— Моя жена.

Взгляд Клэр смягчился и стал сочувственным. Похоже, она знала о его проблемах. Как и все жители города.

— Мне очень жаль, — проговорила она.

— Эй, ничтожество! — вопила Дорин. — Ты не имеешь права так обращаться со мной!

С видимым усилием Линкольн снова переключил свое внимание на странную находку.

— Как вы думаете, сколько лет было жертве?

Клэр взяла кость и повертела ее в руках. На мгновение она затих­ла, исполненная трепета от сознания того, что когда-то эта сломан­ная кость служила опорй резвому веселому человечку.

— Совсем ребенок, — пробормотала она. — Я бы предположила, что не больше десяти лет. — Положив кость на стол, Клэр не отводи­ла от нее взгляд.

— Последнее время о пропаже детей никто не заявлял, — заме­тил Линкольн. — Здешним поселениям несколько столетий, и ста­рые кости то и дело обнаруживают. А в прошлом веке довольно час­то умирали молодыми.

Клэр нахмурилась.

— Я не думаю, что этот ребенок умер естественной смертью, — тихо возразила она.

— Почему вы так решили?

Она протянула руку к настольной лампе и, включив ее, поднесла кость к свету.

— Вот, — показала она. — Под слоем земли это почти незаметно.

Линкольн полез в карман за очками — еще одно напоминание о прожитых годах, об ускользающей молодости. Наклонив голову, он попытался разглядеть то, что она показывала. Но только когда она I аккуратно соскребла ногтем грязь, он увидел клиновидный надрез. Это был след топора.