Накануне третьей годовщины гибели екатеринбургского поэта Бориса Рыжего его старший друг, также замечательный поэт Алексей Кузин, первым решился — и обнародовал свои записи о нем. Возможно, поторопился. А возможно — и нет. Борис был из тех людей, вокруг которых еще при жизни образуется “поле” баек и легенд. После его смерти романтизированный и драматизированный образ поэта и человека утвердился, во-первых, в представлении читателей, людей, сейчас его искренне любящих, но все же тогда (теперь уже — никогда) не знавших, и во-вторых — в суждениях литературоведов. Вполне художественный образ, возникший на основе каких-то врезавшихся в память экстравагантных поступков, породивших байки, а также самих стихов, которые у Б. Рыжего в абсолютном большинстве сюжетны. Сюжетен и драматически “поставлен” у него даже лирический самоанализ, внутренний монолог. Переживание — сюжетно. Таков был способ его существования в поэзии: думается, врожденное качество, а не манера. Но стихи, живя теперь своей жизнью, провоцируют читающего на дальнейшее мифотворчество. Я не говорю, что это плохо, только стихи — еще не все…
И здесь на помощь объективности (нужна ли таковая вообще — тема для отдельного разговора) приходит дневник. День за днем, встреча за встречей, год за годом… Автор намеренно оставил в неприкосновенности “телеграфный” стиль, все шероховатости языка — не всегда это книге на пользу, небрежностей в языке могло бы быть и меньше. Но краткие эти заметки создают ощущение мгновенного погружения в те дни, в ту жизнь. Каждая запись — лишь сжатый конспект, но все они вместе, вся книга (небольшая по объему, зато богато иллюстрированная архивными фотографиями, жаль, плоховато воспроизведенными полиграфически) в целом дает ощущение подробнейшего… не рассказа, а именно документального воспроизведения жизни. Скрыть