|
Рецензии покупателей на "Там, за чертой блокады"Рецензии покупателей на "Там, за чертой блокады"
Рейтинг рецензий на "Там, за чертой блокады"
Первую часть "Дети блокады" прочитала вот букально весной перед тем как читать вместе с детьми, очень понравилась книга, сюжет, герои.
Как-то раньше, в детстве, я не любила книги про войну. Фильмы любила, а кинги нет. Возможно потому, что читать их тяжело, слишком много горя. А может не понимала и не воспринимала всего масштаба этого горя и поэтому читать было не так интересно. А сейчас вот покупаю детям и читаем вместе, всё таки многое приходится объяснять, не только про события,... Дальше |
||||||||||||||
© 2025, Издательство «Альфа-книга»
Купить самые лучшие и популярные книги в интернет магазине "Лабиринт"
|
Ребят обстреливали и на Большой земле: «Немцы начали бомбить пристань, потом переключились на железнодорожную станцию. Виктор понял, что взрывы приближаются к траншеям. Он всем телом навалился на двух своих подопечных малышей, прижав их к земле, и накрыл руками ребячьи головы. Приученные к взрывам, малыши не кричали и даже не плакали. Один из них держал кусок хлеба. Худенькие синие пальчики глубоко вонзились в мякиш, словно боясь, что прилетевшие фашисты отберут драгоценный ломоть. Это была рука ребёнка блокады, и в ней угадывался весь ужас пережитого года».
Цену хлебу эти дети усвоили на всю оставшуюся жизнь. Те, кто читал первую книгу, помнят разговор старшей воспитательницы детского дома Вероники Петровны и молоденькой Али:
«– Мы еще долго, а возможно, на всю жизнь останемся под впечатлением блокады, и особенно голода. – Старая воспитательница с трудом поднялась с табуретки. – Вряд ли такое забудется не только взрослыми, но и детьми. Вот у вас в группе уже есть четверо местных ребятишек. Вы заметили, чем они отличаются от наших, ленинградских? – Вероника Петровна глянула на Алю.
– Ну, менее опрятны, не всегда моют руки… – начала перечислять воспитательница.
– Да бог с ними, с руками-то! – перебила Вероника Петровна. – Не то, моя милая. Они могут не доесть и даже – что самое ужасное – бросить корку хлеба. Да! Сейчас мне кажется это преступлением. Я думаю – я уверена! – что мерилом воспитанности надо считать отношение человека к хлебу! Хлеб – это жизнь, и мы лучше всех это знаем. Ты, Аленька, не сердись на меня, но в твое дежурство по столовой произошел случай, который, к моему огорчению, остался тобой не замеченным. Помнишь, местный мальчик, Коля Олейчук, за столом ударил пятилетнего Сашу Балтийского? Ударил сильно, железной кружкой прямо в лоб. Это и взрослому больно. Помнишь, когда мы подскочили, подняли плачущего мальчика от стола, ты спросила: «Что он тебе сделал?»
– Да, помню, – ответила недоумевающая Аля.
– А что тебе ответил Саша, помнишь?
– Нет, не помню.
– Саша сказал: «Он в меня бросил коркой хлеба. А я ему говорю: „Разве можно бросать хлеб?“» Это в пять-то лет!»
Витю, защищавшего в траншее малышей, ранило осколком в голову. Как вы думаете, о чём подумал потерявший сознание мальчишка, когда пришёл в себя? О маме, о том, что ему страшно и больно? Нет. Его привела в чувство пронзающая до ужаса мысль, что он потерял хлебные карточки: «Сознание возвращалось одновременно с ощущением резкого запаха нашатырного спирта. Это состояние было знакомо по пробуждению после голодного обморока. Лежа с закрытыми глазами, он на миг перенесся в темное ленинградское утро, когда его будил раздававшийся из черной тарелки репродуктора голос диктора ленинградского радио Меламеда: «Говорит Ленинград!» А это означало, что независимо от самочувствия надо просыпаться и в кромешной мгле тащиться в булочную, вставать в очередь и ждать, когда подойдет мать, которая в это время занимала очередь в продуктовый магазин в надежде чем-то отовариться по продовольственным карточкам. Медленно поднимаясь, он чувствовал, что сил едва хватает только на то, чтобы пощупать хлебные карточки, пришпиленные во внутреннем кармане пальто. Этот карман ему пришила мать, полагая, что вряд ли кому-то взбредет в голову ограбить ребенка. Превозмогая слабость, он действительно дотянулся рукой до того места, где должен быть карман. Но его не было! Стало быть, не было и драгоценных карточек. От испуга Виктор застонал и открыл глаза».
Сколько ещё всего перенесли эти дети, эти маленькие солдаты большой войны. В Ленинграде они дежурили на крышах, тушили зажигалки, сброшенные с самолётов, носили воду из проруби, стояли в очередях за хлебом, помогали, чем могли, нянечкам и воспитателям детского дома. После месяца изнуряющей дороги до нового пристанища - деревни Ягодное Томской области они снова были вынуждены включиться в работу. Нужно было помогать женскому коллективу городских воспитателей, оказавшихся абсолютно не готовыми к новой деревенской жизни. Мальчишки научились колоть дрова и косить траву, пасти скот, сажать огород, управляться с лошадью и телегой. Они ходили в тайгу за ягодами и шишками, под руководством председателя колхоза Савелия Никитича срубили баню, научившись в процессе ловко орудовать топором. Они выстояли, не сломались, в свои двенадцать понимая, что за ними только женщины и малыши-дошколята. Кто, если не они…
После прорыва блокады Ленинграда в детский дом стали пачками приходить письма от родителей, разыскивавших по всей стране своих детей. Эти страницы невозможно читать без слёз (прикрепляю их на фото), как и многие другие в обеих книгах Михаила Сухачева, но их нельзя не читать. Память о войне необходимо сберечь, ведь пока мы помним прошлое, у нас есть будущее. Скрыть