Данный двухтомник представляет собой дневники Твардовского периода 1941-1945 года и стихи периода Великой Отечественной. Оба тома составлены в хронологическом порядке. Том с дневниками сопровождается множеством черно-белых фотографий и фотографиями черновиков. Первая запись дневника сделана 22 июня 1941 года и заканчивается дневник записью, сделанной 3 мая 1945 года в Берлине, то есть можно оценить полноту освещаемых событий. Дневник поделен на главы по количеству военных лет, после каждой главы есть примечания, которые по сути являются комментариями к ним. Дневники Твардовского – это не только хронология событий, это в первую очередь взгляд очевидца. Надо помнить, что Твардовский всегда стремился к объективности и правдивости во всем, за что, в частности, уже после войны был отстранен от работы в «Новом мире», а во время написания «Василия Теркина» не захотел наделять своего героя чрезмерной героичностью и делать его идеологизированным в соответствии с требованием времени, за что в 1943 году главы из поэмы перестали издавать. И только народная, а в первую очередь солдатская любовь, спасала и его, и поэму, и в какой-то степени самого автора. На страницах дневников представлены события Великой Войны глазами непосредственного участника событий. Твардовский прошел всю войну, от первого до последнего дня, с Западным, Юго-Западным; в сентябре-октябре 1943 года Твардовский становится непосредственным участником освобождения Смоленщину, его малой родины, его родных мест. Он был одним из тех людей, кому довелось увидеть, что сделала война с его родным хутором, домом, садом:

«Если так стерто и уничтожено все то, что отмечало мое пребывание на земле, что как-то выражало меня, то я становлюсь вдруг свободен от чего-то и не нужен. Но потом подумалось: именно поэтому я должен жить и делать свое дело. Никто, кроме меня, не воспроизводит того неповторимого и сошедшего с лица земли мирка, который был и есть для меня теперь, когда ничего от него не осталось. Да, пожалуй, только теперь я и в силах воспроизвести его правдиво и ясно.»

«Часто вспоминается и много думается о мальчике трех лет, которому кто-то из наших дал кусочек хлеба или еще что, и он ответил:

- Danke schon.

Научили!» (стр. 154)

«Жители деревень привыкли к мысли о том, что хата будет спалена, что могут угнать, убить т т.п. И житейски готовились ко всему, заботились о жизни – не своей, так своих близких, не сегодняшней, так завтрашней, возможной или предположительной. К пожару, например, готовились так. Не вызывая у немцев особых подозрений, вынимали и выносили из избы досчатую [орфография автора] или тесовую переборку, «забывали» осенью вставить рамы-вторички, вытаскивали из стен, в которых жили, какой-нибудь гвоздь, крючок и т.п., и все это по возможности прятали, прятали на глазах у немцев, относя доски, например, куда-нибудь к погребу, как будто для порядку. И закапывали, закапывали, вверяли земле родной хлеб, пожитки – в подполье, в хлеву, в лесу. Еще у нас будет период обнаружения «кладов»» (стр. 154)

Именно эти переживания, здесь, на Смоленщине, отражены в частности в главе «Про солдата-сироту» из «Василия Теркина». Твардовскому повезло больше его героя, ему удалось разыскать родителей, сестер и брата под Рославлем, жили на оккупированной территории, но все остались живы.

Под Смоленском наступали.
Выпал отдых. Мой земляк
Обратился на привале
К командиру: так и так, —
Отлучиться разрешите,
Дескать, случай дорогой,
Мол, поскольку местный житель,
До двора – подать рукой.
Разрешают в меру срока…
Край известный до куста.
Но глядит – не та дорога,
Местность будто бы не та.
Вот и взгорье, вот и речка,
Глушь, бурьян солдату в рост,
Да на столбике дощечка,
Мол, деревня Красный Мост.
И нашлись, что были живы,
И скажи ему спроста
Всё по правде, что служивый —
Достоверный сирота.
У дощечки на развилке,
Сняв пилотку, наш солдат
Постоял, как на могилке,
И пора ему назад.
И, подворье покидая,
За войной спеша скорей,
Что он думал, не гадаю,
Что он нёс в душе своей…
Но, бездомный и безродный,
Воротившись в батальон,
Ел солдат свой суп холодный
После всех, и плакал он.
На краю сухой канавы,
С горькой, детской дрожью рта,
Плакал, сидя с ложкой в правой,
С хлебом в левой, – сирота.
Плакал, может быть, о сыне,
О жене, о чём ином,
О себе, что знал: отныне
Плакать некому о нём.

Представленные дневники – это не только хронология войны и описание событий, но это и творческий дневник, история создания произведений. В дневнике много черновиков, отрывков произведений и самих произведений, написанных в военные годы. Большей частью, конечно, «Теркин».

«Закончил черновик «Наступления». Глава дает после себя паузу – Теркин тяжело ранен.» (стр.159)

В этом плане «Дневники» прекрасно дополняют книгу из серии «Без глянца», там творчеству периода Великой Отечественной уделено слишком мало внимания.

Рекомендую это издание, прежде всего дневники, не только тем, кто интересуется творчеством Твардовского, литературой периода Войны в целом, но и тем, кому интересен период истории нашей страны, связанный с теми событиями. Можно как угодно относиться к написанному Твардовским, говорить о цензуре и т.п., но разве может писать предвзято и неправду человек, которому принадлежат строки:

Я знаю, никакой моей вины
В том, что другие не пришли с войны,
В то, что они - кто старше, кто моложе -
Остались там, и не о том же речь,
Что я их мог, но не сумел сберечь, -
Речь не о том, но все же, все же, все же...

Качество издания не самое лучшее, книги формата меньше стандартного, обложка мягкая ламинированная, страницы проклеены, не прошиты, в целом на вид выглядят хлипенько. Бумага газетная, но не самого плохого качества. Шрифт разный, в целом не мелкий, очень мелко напечатаны только примечания. Иллюстрации в виде черно-белых фото, не красится. Но содержание и оформление данного двухтомника полностью компенсируют все эти недостатки. Скрыть