Когда-нибудь, думалось мне часто, появятся книги-летописи той для кого-то губительной, а для немногих счастливой поры, что названа Перестройкой. И вот они появляются. Именно по ним будут судить потомки о том, как нам жилось тогда (это для них будет «тогда», а для нас это, к сожалению, продолжающееся «сейчас»). Пере-ломкой выглядит эта пора в рассказах Сычевой. И именно так воспринимается она большинством жителей страны. Это о нас она рассказывает, это наши простые истории, такие...
Дальше
Когда-нибудь, думалось мне часто, появятся книги-летописи той для кого-то губительной, а для немногих счастливой поры, что названа Перестройкой. И вот они появляются. Именно по ним будут судить потомки о том, как нам жилось тогда (это для них будет «тогда», а для нас это, к сожалению, продолжающееся «сейчас»). Пере-ломкой выглядит эта пора в рассказах Сычевой. И именно так воспринимается она большинством жителей страны. Это о нас она рассказывает, это наши простые истории, такие пронзительно-болезненные в своей простоте. Это мы стоим серым хмурым утром в окружении серых сюртуков ОМОНа, это мы учим хоть чему-то потерянное поколение детей в обшарпанных классах разоренных школ, это наши взрослые сыновья, не найдя себя в жизни, ломают спины под мешками с чужим добром. И так, стежок за стежком, штришок за штришком нанизывает Лидия свое изображение современности, которая все никак не хочет стать Историей и уйти в прошлое, чтобы научить не ошибаться больше, а продолжает оставаться каждодневной историей «простого» человека, длящейся для каждого живущего в России вот уже нестерпимо долгие 20 лет.
Эти «картинки с выставки» заставляют с горечью вопрошать: как же так получилось, что мы сами позволили превратить себя в «стадо», с худеньких боков которого все стригут и стригут редеющее руно? Как допустили мы, что нами стали править Ложь и Страх? И вот мы уже обособились, и в тесных вагонах метро закрыли глаза, не замечая подгибающиеся ноги старухи, заткнули уши таблетками наушников, только бы не видеть, не слышать, не говорить. Друг друга, друг с другом. Так чем же стало лучше, спрашиваем мы себя, от словесных баталий о несвободе на кухнях перешедшие к видимой свободе на площадях. Что теперь актуальнее: андерграундное искусство как протест против Лжи и Несвободы тоталитаризма или борьба с обволакивающими, залепляющими глаза Ложью и Страхом общества потребления?
Мне не нравится, когда нас называют «маленькими», «простыми» людьми. Каждый из нас, не входящих в списки Forbes, не имеющих вилл на теплых морских берегах, по-своему уникален (как бы банально это ни звучало). У каждого болит душа, ну, пусть не за Родину и больное общество, так хотя бы за детей и матерей. В героях безыскусных историй Сычевой при желании отразиться как в зеркале может каждый. Пусть с вариациями, отступлениями от фабулы, но каждый хоронил близких, переживал разлад в семье, испытывал профессиональный кризис, мечась в поисках Счастья и Смысла.
Простота сюжетной канвы не значит примитивность изложения. Язык Сычевой заставляет вспомнить лучшие образцы литературного творчества российских писателей. Особенно удаются автору строки, посвященные описанию природы («Яблоневый сад», «Тополь серебристый», «Святые ключи»), строки, заставляющие включаться все органы чувств читателя: ты явственно слышишь шорох листвы, видишь изнанку тополиных листьев, ощущаешь влажное прикосновение снежинок к разгоряченной щеке, вдыхаешь запахи августовской урожайной земли.
Скрыть
Эти «картинки с выставки» заставляют с горечью вопрошать: как же так получилось, что мы сами позволили превратить себя в «стадо», с худеньких боков которого все стригут и стригут редеющее руно? Как допустили мы, что нами стали править Ложь и Страх? И вот мы уже обособились, и в тесных вагонах метро закрыли глаза, не замечая подгибающиеся ноги старухи, заткнули уши таблетками наушников, только бы не видеть, не слышать, не говорить. Друг друга, друг с другом. Так чем же стало лучше, спрашиваем мы себя, от словесных баталий о несвободе на кухнях перешедшие к видимой свободе на площадях. Что теперь актуальнее: андерграундное искусство как протест против Лжи и Несвободы тоталитаризма или борьба с обволакивающими, залепляющими глаза Ложью и Страхом общества потребления?
Мне не нравится, когда нас называют «маленькими», «простыми» людьми. Каждый из нас, не входящих в списки Forbes, не имеющих вилл на теплых морских берегах, по-своему уникален (как бы банально это ни звучало). У каждого болит душа, ну, пусть не за Родину и больное общество, так хотя бы за детей и матерей. В героях безыскусных историй Сычевой при желании отразиться как в зеркале может каждый. Пусть с вариациями, отступлениями от фабулы, но каждый хоронил близких, переживал разлад в семье, испытывал профессиональный кризис, мечась в поисках Счастья и Смысла.
Простота сюжетной канвы не значит примитивность изложения. Язык Сычевой заставляет вспомнить лучшие образцы литературного творчества российских писателей. Особенно удаются автору строки, посвященные описанию природы («Яблоневый сад», «Тополь серебристый», «Святые ключи»), строки, заставляющие включаться все органы чувств читателя: ты явственно слышишь шорох листвы, видишь изнанку тополиных листьев, ощущаешь влажное прикосновение снежинок к разгоряченной щеке, вдыхаешь запахи августовской урожайной земли. Скрыть