Это было похоже то на «Маленького принца», то на какой-то рассказ По про Дюпена, то на какую-то вырезку из словаря.

Роман притворяется художественно-научно-популярной литературой из другого мира, причём мира какого-то большого города, кажется, восточного, но если бы это был Нью-Йорк или Москва, вряд ли что-либо изменилось Люди так же учатся в университетах, бегают по выставкам, много пьют и у них есть, как минимум, ноутбуки, телефоны и лифты. Хотя при этом там газетные заголовки, а не заголовки каких-нибудь электронных ресурсов. В общем, несмотря на то, что время действия в романе происходит скорее сейчас, он проникнут какой-то очень старой эстетикой, вся эта полуфантастическая туманность, пьянство и сигареты откуда-то из конца двадцатого века, а не из современности.

Буднично описана принудительная эвтаназия группы людей, вернувшихся с курорта охваченного болезнью, которая повышает агрессию, и рукоплещущая этому жестокому решению толпа.

Достоверно описаны эмоции от покупки игрушки-зверя для дочери сестры. Игрушки с человеческим лицом, игрушки, которая ничем не отличается от человека, и выглядит как талантливый умный пятилетний ребенок. Странно, жутко, но у восьмидесяти восьми процентов людей, которые чего-то добились, была такая замечательная игрушка, не может же героиня лишить любимую племянницу светлого будущего.

В общем, в книге много других леденящих кровь историй, в основном, связанных с тем, что у всех персонажей, даже появившихся на минуту - разная мораль. Она не хуже и не лучше, она просто разная, а как-то существовать надо. Иногда получается договориться, а иногда нет, и часто это выглядит душераздирающе.

Звери в природе изначально неспособны мирно сосуществовать друг с другом, кто-то должен кого-то есть, и автор поднимает важный вопрос, а могут ли люди сосуществовать друг с другом? Поднимает, и начинаются странные, небезынтересные, но всё-таки выяснения отношений героини с её родителями и друзьями, превращающие роман во что-то сопливое и обыденное, и лично я на очередной перепалке с Чжун Ляном ощущала подступающую к горлу досаду в виде зевка. А потом вдруг конец, и ещё минут десять сидела в полной прострации от жестокости ответа. Скрыть