"Страна чудес Роберта Ингпена" в оригинале называется Pictures Telling Stories - The Art of Robert Ingpen и к волшебству детско-сказочному как раз имеет опосредованное отношение. Эта книга (ее жанр я бы определила как искусствоведческое, культурологическое исследование) показывает нам не просто Ингпена-иллюстратора детских книг, каким мы его привыкли видеть, но Ингпена-художника со своей философией, образной системой и художественными особенностями. Нет, это не сборник репродукций и набросков к полюбившимся "Питеру Пэну", "Ветру в Ивах" и т. д. Здесь вы увидите гибель Атлантиды, сцену Распятия, визуализацию горькой речи индейского вождя в защиту родной земли, иллюстрации к пьесам Шекспира (!) и многое другое. Составители книги сделали упор на жанре нон-фикшен, лишь изредка вкрапляя "детские" иллюстрации Ингпена.
Аудиторию книги создатели определяют как художников-иллюстраторов и тех, кто ими хочет стать. Но ее страницах мы видим не столько кухню художника(есть репродукции набросков, эскизы и макеты страниц), сколько credo, творческий метод и исток.
К слову об истоках. Здесь становится видна связь Ингпена с живописной традицей. Это Брейгель Старший, это Уильям Тернер.
Именно оторванный от книжного текста Ингпен оказывается мастером точки зрения - очень тонкий и важный для художника момент. Одним из эмоциональных центров книги становится его версия сцены распятия, где Христос изображен на периферии, но его фигура высветлена лучом света. На переднем плане мы видим обнаженную беззащитную спину одного из разбойников. Точка зрения художника придает новое измерение этому трагическому моменту.
Но для меня главной картиной этой книги стала "Руки бедняков". Предельно лаконичная и абсолютно душераздирающая в своей рифмовке истощенных рук и бамбукового стебля. В ней все - хрупкость, боль, отчаянье и любовь и яростная полнота нашей жизни, шествующая бок о бок со смертью.
В этом и есть смысл искусства (Роберта Ингпена) - оно остраняет жизнь, заставляет нас обернуться назад, взглянув на Великую Китайскую стену, перенестись на Голгофу, вчитаться в строки Чосера, заглянуть в лицо Шекспиру и во всем, во всем увидеть красоту.
Издана книга великолепно, вполне академично - тут и хронологическая таблица, и каталог иллюстраций, и (исправлю неточность предыдущего рецензента) мелованная бумага. Скрыть

Джейми Оливер, английский повар, в меру упитанный мужчина в самом расцвете лет когда-то научил меня готовить. Нет, до того, как я увидела его передачи "Голый повар", я уже умела нормально это делать - но священнодействовать, но понимать еду, но познавать и наслаждаться вкусом, но смешивать и колдовать - это все от него, от быстрого и улыбчивого Оливера. И пусть кухонные гуру ломают вилки, споря о том, что первым должно попасть на сковородку - масло или специи, Джейми учит другому - вечному дружелюбию и интересу - к еде, к чужой кухне, к своим друзьям, которые придут к тебе есть.
Не все рецепты из этой книги подойдут для брутальных отечественных условий (о, кресс-салат, о, свежепойманный омар, о, золотистая свекла), но единожды поймав ту самую философию Оливера, готовить плохо уже не получится. Скрыть

Честно говоря, не ожидала от этой книги ничего особенного и купила ее в подарок любительнице Венеции. Но боже мой, это не просто личный путеводитель по Венеции, это потрясающая проза на уровне "Памяти памяти".
Второе честное признание, я не очарована Венецией и мифом о ней. И это оказалось совсем не важно! Нотебоом написал книгу о странствиях, о воде, о поездах, об одиночестве, о меланхолии. О поэтах, наконец! Да, тут будет Бродский. А еще Паунд и Монтале. И, конечно, шедевры живописи, львы и ангелы, Казанова и смерть. В общем, придется покупать теперь второй экземпляр в подарок, а с этим я не расстанусь. Читается книга медленно, она создана для смакования.
В книге есть атмосферные цветные фотографии, иногда - целые развороты. Скрыть

Два слова, которые нужно сказать в самом начале: это Олейников.
Я не знаю другого иллюстратора, который бы сочетал экспрессию, фактуру и сказочность так виртуозно, как он.
Острые быстрые штрихи рождают мир холодных скандинавских мифов, где из жалящего снега, обжигающих граней льда, холодных узоров камней создается удивительная вселенная живых,умирающих и воскресающих богов. Необыкновенно точно с этими картинами рифмуется руническая вязь, изображенная художником.
Однако в сборник входят не только пересказы Старшей Эдды, но еще и мифы и легенды бриттов, артурианская легенда, германские сказания (песнь о Нибелунгах)- все в пересказе Леонида Яхнина.
Пересказ совершенно замечательный - сюжетная канва изменена минимально, авторские описания необыкновенно украшают суровые сюжеты мифов, детям даже доступно объясняется, почему один и тот же сюжет бытует в мифологии разных народов. И трагические, скорбные финалы этих высоких историй Яхнин сумел донести, не обесценив и не упростив, но высвечивая ту славу и ту надежду, которая осталась от них в веках.
Я многое бы отдала за то, чтобы такая книга была у меня в детстве, но и сейчас, уже после того, как я прочитала "взрослые" варианты "Эдды", "Беовульфа", "Песни о Нибелунгах" я в восторге от этого издания. Скрыть

"Иллюстрировать Льюиса после Паулин Бейнс? Какая смелость!" - фыркнула я про себя и оказалась не права.
Во-первых, автор иллюстраций Максим Митрофанов, известный и очень талантливый художник. Во-вторых, ему удалось создать не просто самостоятельные иллюстрации, а целый художественный язык для непростой образности Льюиса.
Эта Нарния оказалась очень русской и очень зимней, это ведь снежная рождественская история о настоящем волшебстве. Яркие рисунки Митрофанова декоративны и театральны, перед нами подмостки Хроник, их начало. И шубы в шкафу становятся раздвигающимся занавесом, за которым скрывается величественное действие этой истории.
Мне кажется, художнику удалось главное - совместить сказочность и символизм. Аслан, вписанный в солнце,тени, живущие своей пугающей жизнью, живые деревья, и вновь солнечный преображенный Аслан.
После экранизации "Хроник..." очень сложно отойти от визуального ряда, диктуемого кинематографом. Тем радостнее, что у нас есть эта яркая сказка, на дне которой лежит нечто гораздо большее. Скрыть