Появление на русском книжном рынке переводов прекрасного израильского писателя Меира Шалева – значительное литературное событие. Современная израильская литература сама по себе удивительный феномен: язык, в течение двух тысячелетий существовавший как богослужебный, возродился в течение минувшего столетия как разговорный и как литературный. Меир Шалев, родители которого были выходцами из России, уже оторван от стихии русского языка, на котором говорили его недавние предки. Он один из тех писателей, которые создают новую литературу на иврите, осваивают новое литературное пространство. Я бы сказала – лучший из современных израильских писателей.
Литературное дарование Меира Шалева соединило в себе редко совмещающиеся черты: мудрость и естественность, дерзость и полное и безоговорочное принятие мира. Меир, большую часть жизни проживший в городах, прокладывает путь современного жителя города обратно, к природе. Его взаимоотношения с природой страны, в которой он живет – это библейское восхищение пустыней, и горами, травами и цветами. Человек и мир соизмеримы, родина человека – его дом с ветхой крышей и колодцем, соседями, коровами и курами. Жизнь героев Шалева не оторвана от времен года, дождя, ночи, насекомых и птиц, а связана с ними глубокой внутренней связью. Он любит мир, в котором живет, и удивительным образом приобщает читателей к своей любви. Он совершает примирение человека и враждебного мира. Что выше такого дарования?
Меир Шалев – самый первый сорт. Его книги принадлежат мировой литературе.
Лейтмотив творчества Шалева - семейственность. В лоне семьи возрастаешь, от семьи отбиваешься-отплёвываешься-отталкиваешься в юности, к семье возвращаешься с летами, а заслышав дуновение старости, пытаешься осмыслить это святое чудовище - Семью. И через неё вникаешь в устройство Вселенной.
В "Фонтанелле" за анализ фамильной индивидуальности берётся совершенно, кажется, не подходящий для этого тип - тихий, потрёпанный пустынными ветрами дядечка, сам про себя оправдательно повторяющий: "Ну, лишён я, касатики, малейшего литературного дара. Скучен, вял, ненаблюдателен, а по специальности вовсе инженер-электрик..." Он мучительно правит текст, вычёркивает, переиначивает, сравнивает разнящиеся версии, вписывает в квадратных скобочках варианты формулировок. Короче, мается, как усердный аспирант над диссертацией. И такова сила и правильность Шалева как писателя, что эти квадратные скобки становятся новым, оригинальным изобразительным средством. А тихоня Михаэль Йофе, узнавая всё больше, задаётся тремя страшными вопросами.
Почему у деда и бабки, самой счастливой четы, какую знала страна Израиля, четыре дочери, каждая по-своему, столь одиноки? Одна ждёт-пождёт погибшего жениха, другая отвернулась от нежеланного сына, младшая же, любимейшая, тёзка почтенной матери Шалева, вступила в брак с немцем и получила в приданое проклятие отца.
Почему родители существуют так нелепо, вразнобой и всё-таки формально вместе? Мать помешалась на вегетарианстве и воздержании, а любящий, добрый папа оказался слишком жизнелюбив, чтобы до конца ей покориться. Что лучше - полуголодное долголетие аскета или долина наслаждений, в которой не придётся задержаться?
Отчего сам Михаэль, счастливый в супружестве и в детях, не перестаёт любить Аню, выхватившую его, пятилетнего, из пожара?
И когда он это поймёт, он поймёт, как и зачем сотворил Господь небо и землю. Конечно, всё получится: ведь у Михаэля есть орган для шестого чувства - незаросший родничок "фонтанелла", дышащий в такт вечности. Скрыть