Когда-то давно, почти два десятилетия назад, Жмодиков А. Л. (автор великолепной книги о тактике русской армии вышедшей сначала на английском, а только потом на русском), отозвался о "новаторстве" Джона Кигана (John Keegan. The Face Of Battle, 1976), дескать, в середине XIX в. был ныне забытый полковник Ардан дю Пик, и его даже на русский переводили. Французский историк сгинул под Мецем в роковом 1870-м., а спустя сто лет, преподаватель Стенхерста – Джон Киган дерзко бросивший вызов традиционному, командно-центрированному анализу сражений, «запатентовал» историко-философскую концепцию, рассматривающую, что чувствовали и как реагировали рядовые участники, всех этих «фаз» и «решающих моментов сражений», так называемое «человеческое измерение». Утверждая примат «личного» (чувств и мыслей), Киган выводит (например) личное выживание, существенным фактором, определяющим ход сражения. Именно психология и физиология определяет поведение солдата на поле боя: солдат оказывает в нестабильной физической и эмоциональной среде, зачастую, по стечению произвольных обстоятельств, он большую часть времени, лишь встревоженный зритель, внезапно оказывающийся вовлеченный в схватку и желающий поскорее убраться от опасности. Только вот, так ли солдат безынициативен, чужд чувству агрессии и ненависти к врагу, и желает уклонится от обязанностей и дезертировать при первой возможности? Для подобных уточнений, требуется обширная выборка респондентов. К тому же, пережитое солдатом (и его офицера – ротного, комбата, комполка), если он изволил оставить назидания потомкам, придается бумаге в редких случаях тотчас (самоцензура и военная цензура почтовой переписки), а скорее спустя значительное время, искажаясь и дополняясь в ту или иную сторону под действием пропаганды (газет, радио, телевидения, интернета) и отражая скорее устоявшие парадигмы коллективной памяти.
В 2008-м состоялась первая публикация исследования Земцова В. Н. Высокая стоимость и малотиражность, сделало её доступной лишь для немногих избранных. Через десять лет, последовало «демократичное» переиздание. К этому моменту у её автора, сложилась устоявшаяся репутация высококлассного специалиста, без всяких рекламных слоганов и эпитетов.
Для автора не стояла цель доказать жизнеспособность «новомодных» концепций - «человеческого измерения» или «мест памяти». Земцов В. Н. исходил из более широких идей: комплексно рассмотреть столкновения двух разных цивилизаций и их базовых ценностей и проследить, как образовывалась и закреплялась коллективная память о конкретном событии. Считая, что именно пройдя через Русский поход, европейские народы, включенные в ряды Великой Армии, начали обретать чувство собственной идентичности и сформировался "водораздел" для дальнейшего существования и укоренения ассоциативных цепочек противопоставлений. Ставя перед собой поиск «подлинной истории», автор поэтапно разобрал всевозможные аспекты функционирования Великой армии. Наконец, реконструировал действия Великой армии в Бородинском сражении, посредством привлечения широкого комплекса источников и их критического сопоставления. Такой подход, позволил «почувствовать дыхание “случайности”»: «Живые люди, обреченные на борьбу, страдание, торжество или смерть, сами творили историю. Исход битвы зависел как от соотношения материальных и духовных сил борющихся армий, так и от целого моря случайно совпавших обстоятельств, а еще больше – от ежечасного и ежеминутного поведения конкретных людей – от главнокомандующего Наполеона до сержанта Бертрана».
Если сравнивать две книги вышедшие в одной серии, то работа О. В. Соколов – это обстоятельный и бойкий на язык образчик из XX века, где есть только элементы «человеческого измерения» войны. Работа Земцова В. Н. – представитель XXI века – сложное по структуре исследование, с детальной, общей и частной историографией, объемом и качеством привлекаемого материала. Поэтому, оставив на совести издателей прискорбный парадокс: Соколов О. В. "Армия Наполеона" – «научное», а Земцов В. Н. "Великая армия Наполеона в Бородинском сражении" – лишь «научно-популярное издание». Не первый раз, в данной серии выходят строго научные исследования, «замаскированные» под нечто иное. Скрыть

Не все равноценно, местами нарочито предвзято и субъективно, многое получило позднее в иностранной историографии иную интерпретацию, но сопоставимого исследования на русском нет и пока не предвидеться.
Отмечу, как Кареев Н. И. расставляет акценты для Якова I Стюарта, считая последнего совершенно неспособным: «неуклюжий и вульгарный, хотя и не лишенный остроумия, - преданный грубим удовольствиям и трусливый, что вовсе не гармонировало с его смелой болтовнею о характере той власти, какую он имел в Англии, - обладая основательным богословским образование и вообще начитанностью, которая проявлялась в его разнообразных писаниях, но будучи в то же время педантом, неспособным понимать как следует действительность…». Стюарты в трактовке Кареева Н. И. были чужаками, не способными на уступки в отношении выросших амбиций парламента, «все более и более утверждавшийся в сознании своих прав и своего значения в государстве». Пройдет два десятилетия и, в основательно забытой книге Кузнецова К. А. («Опыты по истории политических идей в Англии XV-XVII в.», 1913) разительно иное: «Ошибка короля Якова заключалась в том, что он преувеличил размеры сходства и, прежде всего, упустил из виду, что английский парламент не есть парламент шотландский. Парламент – «королевский высший суд»: в 16-м и 17-м столетиях на этом понятии базируют свою защиту сторонники парламентских прав и привилегий; его же истолковывают в свою пользу те, кто в предикате «королевский» видят зависимость парламента от главы государства, но для Якова это понятие не играет служебной роли: для него оно полно реального содержания. Юридический базис его парламента ничем не отличается от того собрания вассалов, которое было в подлинном смысле «принадлежностью» короля как верховного лорда. Функции парламента, разумеется, изменились: члены его собираются не столько для того, чтобы сводить личные счеты, сколько в интересах общегосударственных, но до самостоятельного легального базиса, хотя бы в форме магического понятия «короля в парламенте» последнему все еще далеко. А между тем к началу 17-го столетия английские общины доросли до самосознания и неуклонно отстаивали свое место в цепи государственных учреждений». И далее Кузнецов К. А. приводит выдержки из речи Якова в «Звездной палате» (1616), где король иронизирует насчет того разряда мировых судей (собственно аристократов), которые «не в состоянии довольствоваться существующей формой правления, но хотели бы для нации известной свободы; они стремятся быть милосердными лордами и охранителями этой свободы, и в каждом казусе, где затрагивается королевская прерогатива, готовы ее поглотить, подталкиваемые пуританским зудом в сторону демократии. И все ж, беря вещи как они есть, стоит исчезнуть монархии, и у судей будет меньше почета, нежели у людей иного звания». Далеко не простак и пустозвон, этот король-политик, памятливый на обиды и острый на язык, нежели его представлял Кареев Н. И. Интересно, что проработка темы взаимоотношений монархии и парламента получило продолжение в «Английская палата общин при Тюдорах и Стюартах» (1915), но затем случилось, что случилось, и Кузнецов К. А., занялся более безопасными штудиями.
По качеству: как и у первого тома, блок шитый. Скрыть