Сергей Беляк — один из самых успешных отечественных адвокатов, как мне уже приходилось говорить, именно по гамбургскому, а не медийно-правозащитному счету имеет все шансы полноценно прописать адвокатуру в литературе. Во всяком случае, его только что вышедшая в издательстве "Питер" книга "Адвокат дьяволов" (серьезно переработанное относительно первого, 2014 года, издание) — заявка солидная и убедительная.

Любопытно, однако, что в своих литературных занятиях Сергей Валентинович отталкивается главным образом не от богатейшей своей профессиональной практики (хотя формально книжка посвящена самым разным этапам его адвокатской карьеры и множеству дел, громких и не очень), а из вещей и явлений сугубо параллельных, без которых, однако, он собственной жизни не мыслит.

Признаюсь, первое издание "Адвоката дьяволов", вышедшее пятилетку назад в "Центрополиграфе", показалось мне тогда традиционным (хотя, разумеется, ярким, личностно окрашенным, а личность Беляка неизменно привлекательна) набором мемуарно-профессиональных очерков. Ретроспективно главной причиной подобной оценки я полагаю недостаточный эффект "отстоя пены". Треть, если не половина персонажей книги были моими друзьями и знакомыми, реалии — узнаваемыми (издания и каналы, где я работал, подробно освещали "процесс Лимонова" в Саратове, там я с Беляком и познакомился); в общем, распространенный сюжет "лицом к лицу лица не увидать".

Эдуард Вениаминович Лимонов, с ходу в предисловии назвавший книгу "Адвокат дьяволов" (кстати, имеющую подзаголовок "Хроники смутного времени от известного российского адвоката") "целой энциклопедией русской жизни", как всегда, оказался провидцем. Тогда энергичный лимоновский комплимент выглядел скорее авансом. Однако в нынешнем, значительно дополненном и переработанном виде работа Сергея и впрямь предстает фундаментальным сочинением, где мемуарный пласт — далеко не единственный и даже не главный, а уклон в криминально-судебную тематику кажется куда более соприродным русской жизни и зафиксированной эпохе, нежели светский гламур и усадебный быт, описанные в "Евгении Онегине" — России времен Александра Сергеевича и Николая Павловича.

Ну и пресловутый "отстой пены", наработка дистанции — события и люди приобрели хмурые, неубираемые уже черты подлинного историзма.

Лимонов не менее прозорливо говорит о "коллективном портрете русского народа" как другом принципиальном плане книги. Кажется, в силу естественных профессиональных деформаций такое портретирование должно напоминать галерею Чезаре Ломброзо. Однако ничуть не бывало, если и искать здесь художественный аналог, то это типажи русских передвижников, написанные самыми яркими красками французских импрессионистов. Знаменитые политики, героические и жертвенные нацболы, криминальные авторитеты, рефлексирующие бандиты, прокуроры с огромными звездами на погонах, неотличимые от обывателей; бизнесмены, сменившие роскошные офисы на бутырские камеры; музыканты, шоумены, красавицы, просто русские люди, попавшие вдруг под софиты истории или угодившие в историю — всё это пестрое общество в худших своих проявлениях прогибается под время и обстоятельства, а в лучших — противостоит им, являя поразительные примеры выживания и сопротивления.

Собственно, философия Беляка именно в этом конфликте эпохи (90-е и далее, главным образом — "смутное время", по Сергею Валентиновичу, как обозначение одного из самых горьких и подлых периодов национальной истории) — между человеческим измерением и бесчеловечным давлением среды и нравов. И человеческое в России, хоть и с огромными потерями, неизменно побеждает. А помогает ему тот самый артистизм, трепещущее и светлое моцартианское начало — которое столь очевидно в самом Беляке, друге всей его жизни Лимонове и которое, увы, задавил в себе Владимир Жириновский, другой знаменитый доверитель Беляка. Символический план книги можно обозначить как вечное противостояние Лимонова и Жириновского. Хотя к обоим Сергей относится с неизменной симпатией, позволяя себе, впрочем, и трезвую иронию.

Надо сказать, что "Адвокат дьяволов" парадоксален даже на уровне настроения, центральной эмоции. Казалось бы, куда мрачнее: тюрьма как постоянный фон, огромные сроки, несправедливость в качестве доминанты всей судебно-правовой системы страны… Но я уже отмечал (в рецензии на другую книжку Беляка "Хорошо когда хорошо. Хроника сибаритства"), что веселость — органическое свойство его натуры, перешедшее в его литературу. Мир, преображенный светлым жизнелюбием автора, становится удобным полигоном для праздника, который мы всегда сумеем себе устроить…

Сергей Валентинович Беляк обживается в русской литературе, как он умеет и любит где-нибудь в суде, студии или на дружеской кухне, — включив свое негромкое, но проникающее обаяние, мастерски переводя внимание на себя и умея в нужный момент сказать и показать главное.

А с чисто практической стороны, книжка эта — замечательный учебник для молодых юристов, рекрутинговый инструмент. Скрыть

Долгое время приднестровский конфликт принято было относить к категории «замороженных». Однако после госпереворота на Украине приднестровская тема стала звучать чаще и восприниматься с большей тревогой. Там, по сути, в блокаде, живут граждане России, которых наша страна будет защищать при любых обстоятельствах. А значит, это территория, где можно ожидать любых провокаций, тем более на фоне милитаризации Украины и предвыборной президентской кампании в Молдавии. Чтобы попытаться проанализировать будущее региона, нужно вспомнить, «с чего всё начиналось», и книга издательства «Вече» эту задачу решает в полной мере. Автор напоминает об исторических предпосылках конфликта в Приднестровье, аннексии Бессарабии Румынией в 1918–1939 и 1941–1944 годах. И конечно, исследует конфликт между молдавскими и приднестровскими властями, начавшийся в 1989 году и вылившийся в 1992-м в вооружённое противостояние. М. Жирохов подробно рассматривает боевые действия и анализирует современное состояние конфликта, размышляет о возможностях его урегулирования.

Это одна из множества интересных, полезных, значимых книг издательства «Вече». Скрыть

Труднообъяснимая девочка, гениальная, словно ударенная обухом по голове, приезжает в Санкт-Петербург из маленького города. Дома всё сложно - в перспективе ранняя беременность от какого-нибудь бодрого строгача, неустроенная нищета, среднерусское деревенское тихое насилие, пузыри земли: поллитровки и литровки. Но Маша, кое-как преодолев родительскую любовь, ответив на "Куда это ты, Машка, намылилась?", садится на северный поезд. Вадим Левенталь так придумал, что Маша по мере взросления сталкивается с множеством разных - социальных и не очень - проблем. Первая из них - конфликт поколений: почему вы живёте так, как живёте, мучаетесь, но ничего не меняете? Красавица Регина поступает в школу-интернат, заканчивает его, и по случайности попадает в Академию театрального искусства (покажите мне хоть одного уважающего себя человека, который не пытался бы) на режиссёрский курс. Следующий шаг - получение берлинского гранта, за ним - приход в авторское кино (концептуальное, европейское, как мы любим), ещё дальше - рабочие муки, экзистенциальные будни, Золотой медведь и Пальмовая ветвь. Если говорить про мужчин, которые любили Машу, то они были удивительные, их было трое: А.А. - школьный учитель, в меру романтичный и страстный, к тому же хозяин квартиры на 3-ей линии, Петер - немецкий актёр, на 15 лет старше своей Кёниген, преданная телячья мужская плоть, и, наконец, слабый Рома, с правильными чертами лица, семенящий Лебядкин, просто, как водится, дурак. Один из них умирает в каменном обиталище геометрически безупречных уличных перспектив, - Маша и сама не понимает, как это ей удалось сломать А.А., такого сильного и цельного. Говорят, что Маша Регина частично списана с Валерии Гай Германики. Другое дело, что время в романе дискретно, запутанно, оно скачет по улицам весеннего города счастья и красоты, тянется в скучных разговорах за крепкой выпивкой в берлинских и кёльнских ресторанах, оно останавливается, например, среди ужаса натур и видов малой Родины (Маша приезжает на похороны отца, бросает слабую умом мать) - так что этот роман скорее доброжелательный намёк Левенталя: вот это тебя ждёт, прожигательница, мол, все умрут и того, что останется, будет недостаточно. Скрыть