Исследователи Дмитрий Жуков и Иван Ковтун специализируются на истории коллаборационизма во время Великой Отечественной войны.
Безусловно, нацистская антисемитская пропаганда в годы войны легла на подготовленную почву. Архивы показывают, что взаимные межэтнические стереотипы базировались как на традиционных представлениях, сложившихся на протяжении длительного периода совместного существования, так и на критериях, которые сформировались уже после революции. В дореволюционные годы многие традиционные предрассудки — религиозные, этнические и социальные — усиливались под влиянием враждебной евреям царской бюрократии и близких к ней консервативных кругов, в том числе части интеллигенции. Новые межэтнические стереотипы явились в значительной мере результатом быстрого социального продвижения евреев, что стало возможным благодаря эмансипации, дарованной революцией 1917 года. Принцип этнического равенства был полностью принят большевиками, и его реализация легла в межвоенные годы в основу советской национальной политики.
Вместе с тем традиционные предрассудки в отношении евреев никуда не исчезли. Например, советская антирелигиозная политика способствовала росту антиеврейских настроений. Население было уверено, что в предвзятом отношении властей к религии и в религиозных преследованиях особую роль играли евреи. Эта уверенность, зародившись в период изъятия церковных ценностей в начале 1920-х годов, вновь дала о себе знать в ходе кампании закрытия культовых зданий в 1929 году.
Никуда не исчезло понимание «паразитического образа жизни» евреев, процветающих за счёт остального населения. Борьба с внутрипартийной оппозицией, в которой видные места занимали евреи (Троцкий, Зиновьев, Каменев и др.), также усиливала межэтническую напряженность. Дискредитация оппозиционеров в прессе воспринималась как освобождение от евреев. Зафиксировано немало случаев взаимного оскорбления и насилия, получивших распространение в повседневной жизни. Враждебность на этнической почве встречалась во всех слоях общества, как в городе, так и в деревне, в том числе среди членов партии и комсомола.
Изменение национальной доктрины в середине 1930-х годах — замена интернационалистической концепции экспорта революции на «советско-патриотическую» — повлияло на подход властей к проблеме межнациональных отношений. С 1935 года антисемитизм фактически перестал упоминаться в советской печати как фактор жизни евреев в СССР. После начала переговоров с Германией в мае 1939 года, подписания пакта Молотова-Риббентропа и вторжения немецких и советских войск на территорию Польши тема антисемитизма фактически исчезла со страниц советской прессы.
В реальной жизни, однако, антиеврейские проявления продолжали существовать, и случаи, квалифицировавшиеся местными властями как антисемитизм, были не столь уж редки. Неудивительно, что с началом оккупации, затаённые до времени предубеждения против евреев, уверенность в существовании «еврейского засилья» приобрели открытые и достаточно массовые формы. Скрыть

Особенностью блокадных мемуаров В.М. Глинки по сравнению с уже опубликованными многочисленными воспоминаниями и записками очевидцев можно считать сцены, характеризующие неотвратимость гибели целых пластов работников культуры в условиях бедствия 1941–1942 гг.
Потомственная, эстафетная передача культурного уровня, наращивание его от поколения к поколению, формирование художественного вкуса и самой системы культурных ценностей может считаться одним из самых важных обстоятельств в становлении специалиста, занимающегося исследованием искусства. И если такого рода школой, таким очагом культуры является вдобавок к учебному заведению собственная семья – вот почва для возникновения таких деятелей искусств и культуры, массовое появление которых в предреволюционные десятилетия получило название «серебряный век». Но век серебряный остался в прошлом, наступил век железный. И трагический мотив гибели семей, являющихся носителями культуры, накопленной несколькими поколениями, звучит в самых разных эпизодах «Блокады». Это и гибель сыновей в семье эрмитажников Доброклонских, и разгром квартиры Трухановых, и трагедия Нотгафтов, и гибель семьи Софьи Юдиной. И так далее, далее – страшному списку нет конца. Беспомощные в быту, лишенные инстинкта добытчиков такие люди погибают первыми. Опыт их жизни бесполезен в дни голода и мора огромного города, на который судьба набросила апокалиптическую сеть.
Многочисленные представители обширного слоя гуманитарной интеллигенции, это большая часть действующих лиц «Блокады», обречены. Этим людям – библиотекарям, архивистам, искусствоведам, музейщикам, сгрудившимся в скудных зарплатой учреждениях культуры, которые и в мирное-то время стояли у советской власти, если говорить о снабжении, на последнем месте, надеяться не на что… Власть о них вспомнит, если вспомнит вообще, в самую последнюю очередь. Скрыть