"Жестко и угрюмо". Так называется новый сборник рассказов Андрея Рубанова, лауреата премии "Нацбест" и "Ясная Поляна", автора романов "Патриот" и "Финист – ясный сокол". Это снова честная и мужская проза, за которую, собственно, и любят Рубанова. Рассказы, созвучные тем, что были в сборниках "Стыдные подвиги" и "Тоже Родина", написанные от лица героя, так хорошо знакомого поколению Андрея Рубанова. Советский мальчик, солдат, бизнесмен девяностых, киносценарист начала двухтысячных, муж и отец, оберегающий свою семью. Обычные люди, которые живут сегодня и сейчас. Там есть рассказы, в том числе очень личные, хотя это не документальная, а художественная проза. Скрыть

Умелое и красочное иллюстрирование природы, мест событий часто завораживает своей непередаваемой красотой и очарованием. Очевидно то, что актуальность не теряется с годами, и на такой доброй морали строится мир и в наши дни, и в былые времена, и в будущих эпохах и цивилизациях. Сюжет произведения захватывающий, стилистически яркий, интригующий с первых же страниц. На протяжении всей книги нет ни одного лишнего образа, ни одной лишней детали, ни одной лишней мелочи, ни одного лишнего слова. Произведение, благодаря мастерскому перу автора, наполнено тонкими и живыми психологическими портретами. События происходят в сложные времена, но если разобраться, то проблемы и сложности практически всегда одинаковы для всех времен и народов. Замечательно то, что параллельно с серьёзным повествованием встречаются ноты сатиры, которые сгущают изображение порой даже до нелепости, и доводят образ до крайности. Отличительной чертой следовало бы обозначить попытку выйти за рамки основной идеи и существенно расширить круг проблем и взаимоотношений. С первых строк понимаешь, что ответ на загадку кроется в деталях, но лишь на последних страницах завеса поднимается и все становится на свои места. Скрыть

Если бы книга Павла Зарифуллина «Звериный стиль Ивана-царевича» была человеком, мы бы могли говорить о его (человека) харизме. Можно было бы и о характере говорить, и о темпераменте. Но почему же «можно»? Так и скажем: книга-харизматик. Именно книга, сам текст.

Книга для того и написанная, чтобы увлечь — деятельно увлечь за собой. Заворожив, обольстив, убедив, обнадежив. Здесь действительно много и от ворожбы, и от камланий, и от поэзии. Поэтому, может быть, эта книга не для тех, кто ждет от автора (профессионального, отметим, историка и этнографа) строгой логики. Логика есть, и последовательная, но это логика, скорее, мифологического мышления, которому сам Зарифуллин смело подчиняет свою манеру вещать и убеждать — это логика деятельного мифотворчества. Есть ли истина в мифе? Истина в обычном понимании слова мифу не нужна, миф — сам себе истина. Его истина — его красота.

Согласно Зарифуллину, миф об Иване-царевиче с его молодильными яблоками — продуктивный, живой. И это не просто главный миф на наших просторах, это еще и спасительный миф. Давно я не встречал книги, дышащей таким оптимизмом.

Вадим Левенталь, которому случилось быть редактором этой во многом поэтической книги, однажды, представляя ее в почтенном собрании, сказал, что читать «Звериный стиль Ивана-царевича» лучше всего вслух и в темном помещении, отрешившись от всего постороннего, вот тогда будет самое то.

Может быть, потому, что читал при свете, я внутренне многому сопротивлялся: не про то, мне кажется, роман «Бесы», и Андрея Белого ценю отнюдь не за симпатии к эсерам, и на пятое измерение у меня виды другие, но так читать, в самом деле, неправильно, — несогласия-возражения это мои проблемы, а лучший способ получить наслаждение от «Звериного стиля» — усыпить в себе скептика, погрузить в сон внутреннего мозгоклюя, зануду, отключить свое рацио и подчиниться образам книги.

Кстати, о снах и о темном помещении.

Хочу поделиться сугубо персональным опытом восприятия текста. В «Зверином стиле» описано одно весьма необычное мероприятие, в котором я пассивно участвовал. Если кто помнит, 21 декабря 2012 года ожидался по календарю майя конец света. «Скифы» отмечали это событие ночной конференцией в клубе «У-2» («Уровень второй») на улице Белинского, — предполагалось участие писателя Крусанова и философа Секацкого. Так получилось, что в ожидании конференции мы с Крусановым и Секацким идею конца света в этот день уже посрамили за столиком в «Борее»: конец света, как нам казалось, был решительно отменен. А когда пришли на Белинского отменять конец света в официальном порядке, произошло немыслимое: во всем квартале, как по заказу, отключилось электричество. Конференция проходила в темноте — при вечах, купленных в магазине поблизости. Этому событию посвящена одна из глав книги Павла Зарифуллина. Там упомянута и моя фамилия, причем в таком контексте: «Прибывший на скифский слет Павел Крусанов, — сказано в книге, — вещал о царице Томирис, писатель Носов заснул, остальные зрители были радостно возбуждены». Понятно, что «писатель Носов заснул», это мелкая бытовая деталь, настолько мелкая, что никто из читателей ей не придаст значения, да и сам автор поместил ее сюда как курьез, не более того. Но что до моего внимания, оно, как только я дошел до этого места, обострилось до крайности. Дело в том, что я не помню, заснул я тогда или нет. О том, что заснул, с удивлением узнал только сейчас. Помню общее впечатление от докладов: это были яркие выступления — и у Зарифуллина, и у Секацкого, и у Крусанова. Но если я действительно спал, что же тогда я припоминаю сейчас, читая изложения этих докладов в книге Зарифуллина? Не сон ли, который мне тогда снился? Если я спал, могу ли я припоминать что-нибудь иное? Стало быть, Зарифуллин мне пересказывает мой собственный сон? Но вот самое поразительное: значительная часть выступления Зарифуллина была посвящена, оказывается, как нарочно теме сна, а точнее — похищения снов. В конечном итоге он все свел к своим любимым езидам — иракским курдам, — к их космогонии, к их картине мира, но начинал он свое выступление с анализа фильма «Inseption» (в нашем прокате — «Начало»), а там, у Кристофера Нолана, как раз манипулируют чужими сновидениями. В них проникают, ими завладевают, ими управляют, взаимодействуя с загадочными «проекциями». Речь, заметьте, о наведенных сновидениях, и не простых, а трехуровневых — так у Нолана в фильме. (Клубное арт-пространство, в котором мы в темноте заседали, называлось, напомню, «Уровень второй».) И не для того ли возвращается мне, читателю, мой же сон (про манипуляцию снами), чтобы я возвратился в него (что там Нолан нам обещает?.. «лимб, эмоциональный катарсис»?..). Анализируя случай писателя Носова, заснувшего наяву и спящего в книге Зарифуллина, сам бы Носов, озадаченный вопросом, что и кому снится, мог написать целый трактат. Но довольно, довольно…

Между прочим, у Зарифуллина нигде не сказано, что Носов проснулся. Так, может, вся эта книга — мой собственный сон? На меня наведенный?

Полагаю, мой опыт прочтения «Звериного стиля» не исключителен. Это просто пример конкретного восприятия. У каждого читателя будет свое приключение, связанное с этой книгой. Тут у кого, как дело пойдет.

Так что книга эта — и светлая, и живая. Скрыть

В данном 500-страничном документальном исследовании "Дальний Восток: иероглиф пространства" писатель из Владивостока Василий Авченко предпринял дерзкую попытку – рассказать про весь Дальний Восток – историю, географию и мифологию Тихоокеанской России, от казаков-первопроходцев и губернатора Муравьева-Амурского до рок-группы "Мумий Тролль" и праворульных "тойот".
Здесь же и рассказ о том, как Приморье чуть не стало английской колонией, почему Владивосток называли "Четвертым Римом" и чем отличаются "дальневосточники" от остальных жителей России.
На вопрос почему же книга имеет подзаголовок "иероглиф пространства"?? Автор ответил: "Для меня всякий человек и всякая территория – это код, иероглиф, который можно попытаться расшифровать. Я пытаюсь понять, в чём смысл и суть Дальнего Востока, что это такое, вправе ли мы вообще использовать этот термин и почему эта территория необходима России ровно так же, как организму – его внутренние органы. Он вовсе не лишний, как порой говорят, не обуза, от которой нужно избавляться, а подлинное наше сокровище – только пока мы ещё не совсем это осознали, по-моему". Скрыть

Жизнь и творчество выдающегося поэта, нобелевского лауреата Иосифа Бродского вызывают большой интерес не только в России, но и в других странах. Ежегодно выходят новые книги, посвящённые ему, - от фундаментальных научных штудий до легковесных и не слишком достоверных мемуаров. На этом фоне известный критик и историк литературы Владимир Бондаренко сумел написать неожиданную биографию Бродского, высветив в ней моменты, которые многие не замечают или не хотят замечать. В этой книге поэт, часто изображаемый космополитом и оторванным от жизни эстетом, предстаёт как наследник не только великой русской культуры, но и советской цивилизации, как человек, неразрывно связанный с Россией и её народом.
В знаменитой биографической серии издательства «Молодая гвардия» уже выходила книга о Бродском, авторства его близкого друга и последователя (в поэтическом смысле) Льва Лосева; но Владимир Бондаренко, не только литературный критик, но и заместитель главного редактора газеты «Завтра», представляет свой взгляд на великого поэта. Сам автор объясняет замысел своей книги так:
"Для того чтобы понять, кто такой Иосиф Бродский, надо не собирать слухи о нём или даже напечатанные противоречивые воспоминания истинных и мнимых друзей, а читать его самого. Его стихи, его эссе. Вам будут говорить о его космополитизме и чуть ли не русофобии, а вы вспоминайте его стихотворение о русском народе, которое не случайно Анна Ахматова назвала гениальным. Вам будут говорить о его эмиграции (вынужденной и подневольной), о его американизме, а вы вспоминайте, как яростно поэт переживал отрыв Украины от России. Если не принимать во внимание осознанную жизненную стратегию Иосифа Бродского, его ставку на величие замысла всегда и во всём, многие из лучших эмигрантских творений поэта, наполненных державной значимостью русского стиха, никак не объяснить". Скрыть