Есть много противников разделения литературы на мужскую и женскую. Лично я не вижу в этом ничего плохого. Тем более если отбросить в сторону остро жанровую литературу и рассматривать только по-настоящему качественные тексты. Половая принадлежность автора всего лишь определяет акценты и резкость книги. Вот Роман Сенчин, например, пишет по-хорошему мужскую прозу: прямую, мрачную и простую. Как я соскучилась по такого рода книгам, поняла, когда открыла его новый сборник «Петля». Открыла и пропала. Всего в сборнике 11 рассказов. Среди них есть несколько, вероятно, автобиографичных – «В залипе» и «Долг». Все по-своему хороши, но мой любимый – «В залипе». Он об обычном дне писателя, но, думаю, любой узнает себя в главном герое, пытающемся сосредоточиться на работе, а вместо этого залипающим на ненужной информации и чужих спорных мыслях. Резонансным получился рассказ «Петля». Он основан на реальных событиях из жизни журналиста Аркадия Бабченко, того самого, который участвовал в инсценировке собственного убийства на Украине, а на следующий день воскрес. И это просто вау. Если что, я никак не относилась к Бабченко, слышала краем уха о его подвигах. А тут – вот его жизнь. В рассказе герой, кстати, назван немного по-другому, но быстро узнается. Сенчин так умело «залез» в голову своего почти реального персонажа, так хорошо «прожил» его чувства и мысли, что в поступках Аркадия почти видишь логику и симпатизируешь ему и соглашаешься: а как он мог поступить иначе. И все-таки мог. Неприятная личность. Достаточно открыть его страничку на фейсбуке и прочитать пару любых постов. Даже через обычный текст без капслоков и изобилия заглавных букв он орет и брызжет слюной в какой-то незаканчивающейся ярости. Я тоже вспыльчива и неравнодушна к вселенской несправедливости, но со стороны Бабченко кажется... В общем, откройте фейсбук. А вообще все рассказы сборника в каком-то смысле о «Петле», в которую так или иначе многие люди умудряются себя загонять. Почти во всех есть давящая обреченность и непоправимость самой жизни. Наверное, это часть стиля Сенчина. Дозировано мне она очень симпатична. Есть в сборнике и почти веселые зарисовки. Правда юмор там, если называть это юмором, черный-пречерный. Крепкая мужская провинциальная проза. Провинциальная в хорошем смысле. Все-таки очень долго наша литературна как-то слишком уж тяготела к столицам. А ведь страна огромная, настоящая жизнь явно за пределами МКАДА. Как будто другая реальность для жителей центра, почти фантастика. Но вот она, там живут такие же россияне, только в иных условиях. И это всего лишь вся Россия, кроме парочки центральных городов-государств, в которых все по-другому. Очень отрезвляет и бодрит. Скрыть

В предисловии к книге Лимонов пишет, что это, не исключено, последняя книга из серии «Книга мертвых»: и сам автор в свои 76 признается, что чем-то таким (не говорит, правда, чем) болен, и, в общем, количество персоналий для этих сборников некрологов стремительно убывает. Если раньше Лимонов в «книгах мертвых» писал небольшие эссе о людях, с которыми его связывали многолетние отношения, дружбы, творчество, то в пятой по счету «Книге мертвых» ему приходится писать о людях, которых он увидел однажды, и даже словом не обмолвился, а просто где-то средь шумного бала увидел издали (Галич, Караченцов). Или о тех, с кем довелось один раз встретиться, или даже о тех, с кем вообще не встречался, но окольными путями узнал, что этих людей на свете больше нет (как в эссе про Ларису Сергеевну Власову, жену политика-штангиста, которому Лимонов помогал в президентской компании в 1996 году и про которую написал много неприятных вещей в «Анатомии героя»). В целом это такой жанр авторского некролога, когда Лимонов пишет не столько об оставившем наш мир человеке, сколько пытается понять, какое место умерший займет в его памяти. Это хорошая книга (при всех неизбежных претензиях к выбору персоналий, к авторским оценкам и т.д.) – просто потому, что в таком жанре кроме Лимонова в отечественной литературе никто не написал целых пять книг. Скрыть

«Номах» Игоря Малышева – по сути сборник рассказов о махновщине. В соответствие с подзаголовком «Искры большого пожара». Один рассказ – одна искра. Рассказы более-менее выстроены в хронологическом порядке, то есть от зацветания движения до смерти самого Махно.
Кстати, да, по неведомой для меня причине автор взял да и переиграл фамилию главного героя, переставив местами слоги. Зачем? Чтобы отгородиться от принципиального историзма и позволить себе художественные вольности? Может быть. Но нельзя не заметить, что таком виде «Номах», «номаховцы», «номаховщина» однозначно по звучности проигрывают правильным «Махно», «махновцы», «махновщина». В реальных наименованиях прямо таки слышится взмах, рубящее движение, что-то широкое. Ну а переделанные термины даже произносятся с легкой запинкой. Так что тут, думаю, автор проиграл.
Но название, как и имена, дело всё-таки второстепенное. Содержание важнее. В одной из рецензий упоминалось сходство формы «Номаха» со сборниками рассказов С.П. Алексеева. Действительно, похоже. С поправкой на то, что Алексеев писал для детей, а книга Малышева рассчитана на более взрослую публику.
Отдельными рассказами, в каждом из которых есть свой собственный сюжет, герои автор показывает ту или иную сторону «номаховщины», гражданской войны или представляемого им самим себе «Номаха». Кровавые подробности гражданской войны – выдуманные или нет, стереотипные или оригинальные – не сопровождаются никакими моралистическими выводами о праведности или преступности, о правых и виноватых. Зверствуют все – белые, красные, «номаховцы».
Перед автором стоит довольно сложная задача – если не оправдать своего героя, то хотя бы объяснить его собственное отношение к совершаемому им. Для того что ли меж сюжетных рассказов помещены сновидческие? Практически во всех снах Номаха гражданская война уже кончена, народ счастлив, работает себе, наслаждается жизнью. И батька доволен: вот заради этого мы и воевали, пятнали свою душу зверствами непрощаемыми. Да, мол, мы прокляты, но зато вона как народ-то живет. Уж за него мы грехи на душу и приняли. Так?
Допустим. Но возникает справедливый вопрос: разве нельзя было достигнуть того же самого, не прибегая к бессмысленной жестокости? Разве нельзя было просто расстрелять там того-то и того, обязательно надо было истязать до кровавого куска еще живого мяса? И тут сам Номах что-то пытается сказать, но, ей-богу, не понял я его отвлеченных мыслей.
Да вообще много не понял. Книга выглядит какой-то недосказанностью. Объем маловат для развернутой дискуссии. Сколько там? Сотня – чуть больше страничек, два десятка крохотных рассказов. Причем каждый из них просто отличный. С завязкой, развитием, развязкой. С прописанными персонажами. А ведь это очень трудно – на таком ограниченном пространстве не только раскрутить сюжет, но еще и прописать героев. Игорь Малышев же с этой задачкой однозначно справляется. И лично я могу только посетовать, ну почему же он не написал по-настоящему «большую книгу»?
С другой стороны, если подумать, то часть очарования героев как раз и кроется в недосказанности, в оборванности повествования о каждом из них. Они так и замирают картинками из отдельных сюжетов. Может быть растянутые на полноценный роман они утратили бы свою притягательность? Как знать. Нет романа – нет обоснованного ответа. Скрыть