Глава "Из перекидного календаря", в которой собраны, по выражению автора, "златые" мысли, "полночные и предутренние прозрения", пара отрывков:
21.I.18
Кажется, у французов есть поверье: счастливо прожил жизнь тот, кто сумел хорошо спрятаться, - это что да, то да. Хорошо умеют прятаться те же французы, если взять это качество отвлеченно и широко: в 40-м году прошлого века они только пару недель препирались с немцами, а после горемычные наследники монтаньяров все куда-то попрятались, испарились, зато в Париже ни одна собачья будка не пострадала, и гробница Наполеона цела осталась, и Эйфелева башня, как стояла над Сеной, так и стоит себе и стоит.
Наш хваленый военный флот тоже в свою очередь отличился: стоило всероссийскому оборванцу поприжать в 20-м году черноморцев из числа сторонников Учредительного собрания, как тысячи горемычных мореманов оказались аж во франко-африканской Бизерте, куда они пригнали ошметки от наших вроде бы непотопляемых кораблей. Видно, тамошние мамелюки не умели хорошо прятаться, и оттого вовремя оно пали жертвой галльского петуха.
Следовательно, француз от русского отличается еще и тем, что у нас Сухареву башню давно аннулировали большевики, а Эйфелева стоит себе и стоит. (с.62)
01.III.18
Соединенные Штаты Америки это такая страна, где всё существует "вместо", как-то наоборот. "Хот-дог" и пончики вместо настоящей еды, Голливуд вместо кинематографа, гробовозы на десять покойников - легкового автомобиля, мюзикл - оперы, деревенское лоскутное одеяло - национального флага, пошлые интриги - классической демократии, наконец, вместо нравственности - мораль на паях с Мамоной, побочным Аггелом Сатаны.
У нас всё не так, верней, приблизительно так же, но с оговорками, не совсем. У нас легковесным пертурбациям не симпатизируют, и уж коли что-то меняют, то непременно со вселенским размахом, положим, эвклидову геометрию на неэвклидову геометрию, хотя и при эвклидовой мы как-то выживали на лебеде. Правда, у нас и кукушку на ястреба могут поменять,и шило на мыло, но это разве что с перепоя, по понедельникам, когда у нас с чистого листа начинают жить.
Взять для примера исторические пертурбации, которые выпали на русскую долю в прошлом, ХХ-м веке, - шутка сказать, что за какую-то несчастную сотню лет в стране шесть раз менялось государственное устройство, от абсолютной монархии до империи республиканского толка, одиннадцать раз сменяли друг друга московские венценосцы и трижды - государственный гимн. Удивительно, что в остальном ничего так и не изменилось, ровным счетом ничего, включая питательность лебеды. [...] с.65-66.
Мне слог этих "прозрений" напомнил слог А.И Герцена, взять его "Письма в будущее", и конкретно - эссе "Новгород Великий и Владимир-на-Клязьме" (время от времени перечитываю для настроения). Та же участь (перечитывание), похоже, ждет главу, из которой привела здесь крохотные отрывки. Кстати, самое первое из "прозрений" автора в этой главе - как раз о Герцене, что несколько наводит...
Полиграфия качественная; тираж не указан. Скрыть

Список литературы впечатляет: 70 наименований. Качественное издание, вдохновляющее чтение. Тираж 1000. Отдельные истории со страниц сборника (помимо фото):
_Из жизни свт. Феофана Полтавского, с.145.
"Спор". Как-то посетил владыку Феофана известный философ-публицист Василий Васильевич Розанов. Преосвященный в это время собирался погулять на свежем воздухе в саду академии. Владыка любил гулять в этом саду, когда ум и сердце были заняты лишь молитвой Иисусовой.
Поскольку гость был знаком ему и прежде, он пригласил того погулять на воздухе в редкий для столицы погожий день.
Философ неожиданно вдруг начал очень возбужденно и громко обличать монашество. Владыка в ответ молчал, не отвлекаясь от молитвы. Тогда Розанов продолжил свои обличения. Потом, немного подождав и не услышав возражений, призадумался. Прошлись еще немного. Спорщик продолжил, но уже медленней и тише, заглядывая в глаза владыке, но так и не разгадав, какое впечатление производят его пассажи, так как преосвященный молился, опустив глаза долу. Далее Розанов стал терять нить своих размышлений, повторяться. Владыка Феофан по-прежнему молился молча. Наконец, гость остановился, посмотрел долгим взглядом на владыку и тихо-тихо, как бы самому себе, неожиданно сказал: "А может быть, вы и правы!"
_Из жизни свт. Иоанна Шанхайского и Сан-Францисского, с.118.
"Ботинки". Многие не понимали владыку Иоанна, их смущал его внешний вид: он ходил босой. Были даже жалобы на владыку митрополиту Анастасию. В одной из жалоб просили, чтобы первосвятитель приказал владыке Иоанну носить ботинки. Митрополит Анастасий откликнулся на эту просьбу, написал владыке письмо, а обрадованные этим прихожане поспешили преподнести своему архипастырю новые ботинки. Владыка принял дар, поблагодарил, и носил ботинки... под мышкой, но их не надел. Снова жалоба митрополиту, снова пишет авва владыке Иоанну о послушании и получает от него ответ: "Ваше предписание исполнил. Вы писали, чтобы я носил ботинки, но не написали, чтобы я их надел, вот я и носил их, а теперь надену". И владыка архиепископ зашагал по Парижу в ботинках.
_Из жизни праведного Алексия Московского (о Мечёве), с.141.
"Мудрая дура". Постоянная прихожанка храма в Кленниках, дама из высших слоев общества, начальница приюта для сирот, собралась к обедне вместе с одной из своих подчиненных служащих, смотрительницей приюта. После литургии подходя к кресту, дама подумала: "А что если отец Алексий скажет мне сейчас что-нибудь такое, что уронит мое достоинство и авторитет в глазах моей подчиненной". Опасаясь этого, она предложила своей сослуживице пойти впереди нее, но та не захотела и осталась позади своей начальницы. Увидев даму, батюшка высоко поднял крест и широким твердым жестом благословляя ее, громко, отрывисто произнес: "Ольга!.. мудрая!.." - потом, нагнувшись к самому ее уху, шепотом ласково добавил: "Дура, это я только для других так сказал..." - и, с обычной благостной улыбкой посмотрев на нее, продолжал давать крест подходившим. Скрыть

Отрывки из разных глав:
с.150. Один человек говорит: Господи, помоги мне исправиться. Другой человек говорит: Господи, исправь меня Сам, как знаешь, я на всё согласен. Второй выше первого. Первый просит у Бога помощи на то, чего хочет сам. Второй не верит себе и отдаёт себя в руки Божии и в благую неизвестность. Второй выше первого, хотя я его ни разу не видал. Да и где увидишь второго, если и первый попадается один на тысячу?

с.152-153. Во Христе нет ни одного греха и даже тени греха. Вместе с тем Он знает всё. Казалось бы, Ему проще простого презирать человека, опозоренного и испорченного беззакониями. Он же, напротив, нежен с человеком, как кормилица, долготерпелив и многомилостив. Как не похожи на Христа обычные люди-грешники. Если кто-то хоть чем-то лучше ближнего, сколько сразу высокомерия и осуждения! Если кто-то знает о чужих грехах, сколько тайной радости о чужом позоре, сколько злого и презрительного шёпота об этом. Грешники и грешницы! Удивимся и прославим Единого Безгрешного. Он свят, но не гордится. Он знает о нас всё, но не гнушается нами.

с.181. Кого-то в вере держит быт и земля. Раньше, когда вся империя была крестьянской, таких могло быть большинство. Антея, чтобы задушить, нужно было от земли оторвать. Иначе он из земли силу впитывал. Крестьянин, оторванный от земли, есть тот могучий Антей, поднятый в воздух Гераклом и там задушенный.
У Короленко в повести крестьянин с Волыни приезжает в Америку и там первое время ещё вспоминает Бога. Всё странно ему и всё пугает: дома до облаков, поезда метро, несущиеся над головой по эстакаде. "Свят, Свят, Свят Господь Саваоф", - то и дело говорит он, крестясь. Но земляки, уже освоившиеся на новом месте, ухмыляются на его молитвы. Они тоже молились поначалу. Они знают, что скоро он перестанет креститься и молиться, как и они. Если будут у него дети, то дети снова начнут молиться, только по-английски, и не в храме, а в молитвенных домах.
Так смена культурной среды убивает привычную веру в тех, для кого вера - не главное в жизни, а придаток, культурный фон. Таких всегда большинство.

с.69. Гадостей о России мы знаем много. На потрясении перед носом обывателя грязным бельём прошедших эпох строили свою политику большевики. На потрясении большевистским, еще более грязным бельём строят свою политику либералы-реваншисты, не менее большевиков виновные в крушении исторической России. Но одной грязью история не делается и одной грязью не исчерпывается. В России было вдоволь монашеского подвига, научного озарения, крестьянской смекалки, ратного героизма и художественной гениальности. Всё это надо вернуть современному россиянину, и прежде всего - силами средств массовой информации. Потом, разбуженный и встревоженный, человек сам продолжит поиск по музеям, книгам и лекционному материалу. Но толчок нужен. И он востребован. "Верните мне память!" - требует русская душа, чувствующая себя обобранной до нитки. Скрыть

Последняя глава книги называется "Теперь о себе", чуть дополню её: Леван Бердзенишвили (род. в 1953 году), был арестован и осужден на 3 года по статье 71 УК ГССР (антисоветская агитация и пропаганда) и отбыл срок полностью в мордовской колонии строгого режима. Там он, по его словам (далее цитата из упомянутой главы) «провел три лучших года своей жизни. Говоря "лучшие годы" я имею в виду, что это самые хорошие годы жизни вообще (что может быть лучше молодости?) и что лучшего периода в моей жизни у меня просто не было: никогда больше не окружали меня такие люди, которых с великим рдением собрал тогда КГБ».
Мой знакомый, когда был студентом филфака, попал в 70-е в Мордовские лагеря за распространение самиздата, и он точно также отзывался о том периоде жизни: таких удивительных и замечательных людей, какие были рядом с ним там, встретить в своей жизни - большое везение.
Каждая глава книги посвящена отдельному человеку и называется его именем. Автор - талантливый рассказчик, недаром его сравнивают с Довлатовым. Вот глава с названием "Миша". Миша - это Михаил Васильевич Поляков, двоюродный брат Марины Влади (Марины Владимировны Поляковой-Байдаровой). Колоритная фигура, очень интересно читать (как, собственно, и про остальных, описанных в книге). Миша - "питерский". "Питерские" представляли значительную часть любой политической зоны. Цитата: "За исключением вечно шутившего Юджина, укладчика асфальта, все были с высшим образованием, а у Донского и Маниловича имелись еще и научные звания". Удивительна история с Мишей, как он попал под 71-ю статью. Цитирую отрывок: "Михаил Поляков руководил техническим отделом петербургской библиотеки имени Салтыкова-Щедрина и в течение многих лет на принадлежавших этому отделу копировальных машинах занимался размножением антисоветской литературы. Он себе установил норму пятьсот страниц в день и со стахановским рвением из год в год ее перевыполнял. В ту пору, когда одной такой листовки было достаточно, чтобы с обвинением в антисоветской агитации и пропаганде попасть в тюрьму, он создал копии приблизительно двух тысяч книг, распространив это море литературы по всему Советскому Союзу. В конечном счете Комитет государственной безопасности обнаружил всего лишь шесть книг. Для сравнения скажу, что первый номер органа нашей республиканской партии "Самрекло" ("Колокольня") мы с моей супругой явили обществу всего лишь в 13 экземплярах. [...] Поляков был приговорен к панджи-се (пять лет колонии строго режима и три года ссылки), но его дело не было закрыто, и раз в год его посещала делегация чекистов из Питера с иллюзорной надеждой на то, что сумеют "расколоть" Мишу на предмет какого-либо канала распространения антисоветской литературы."
Помимо жизнеописания колонистов до колонии, также описан быт колонии и всякие истории, приключавшиеся там. Описаний "ужасов Гулага" в этой книге нет, если не считать ужасом само лишение человека свободы и на годы его оторванность от родных и близких.
Издание очень качественное, печать и бумага офсет, стильная обложка. Тираж 1000. Скрыть