Человек взрослеет по-разному. Очень многое зависит от окружающей среды – людей, обстановки. От среды зависит, на кого ориентируются подросток – кому подражает, от кого отталкивается.
Плохо, когда такое становление происходит в лагере.
Виталий Семин (1927-1978) написал книгу о том, что выпало ему, 15-летнему интеллигентному, культурному мальчику, которого угнали в 42 г. из родного Ростова-на-Дону в далекую Германию, где до самого конца войны он работал на разных фабриках в качестве остарбайтера.
Вернувшись домой, он считал, что знает о жизни всё, прежде всего плохое.
Как он сам потом писал, ему потребовалось 30 лет, чтобы заставить себя вспомнить то, что ему пришлось пережить, и написать об этом.
В 1976 г. в журнале «Дружба народов» вышла главная книга его жизни – «Нагрудный знак OST», выпущенная отдельным изданием в 1978 г. В 1982 г., посмертно, появилось незаконченное продолжение «Плотина». Переиздавалась она давно – в 1989 и 1991 гг.
Остарбайтеров - белых невольников из славян на захваченных немцами землях - трудилось свыше пяти миллионов: поляки, украинцы, белорусы. Русских было меньше, много было военнопленных, женщин, подростков.
Немцы были хозяевами, господами.
Понять это мальчику, воспитанному в духе интернационализма, было трудно.
Вот одна цитата.
«Не могу подавить надежду, что кто-то из немцев хоть в этот перерыв поделится хлебом. Это даже не надежда, а голодный спазм, с которым не совладать. Не дали ни разу. И сейчас, через много лет после войны, я испытываю страх и стыд: ведь все мы люди. Я долго не решался об этом написать. Раньше мне другое казалось страшней. Но постепенно самым удивительным мне стало казаться то, что никому из многих сотен молодых и пожилых, веселых и злобных в голову не пришло дать мне хлеба. У меня ведь особый счет. Они взрослые, а я мальчишка. Я сам был разочарован в себе. Мое лишенное белков, солей, витаминов, истерзанное усталостью тело не давало мне секундной передышки. Страдание переутомлением, голодом, страхом, лагерным отчаянием было так велико, что тело становилось сильнее меня. Только бы сесть, лечь, прижаться к теплу. Они тоже жили на карточки. Сверхнапряжение государственной злобы, оплетавшее их, я чувствовал сильнее, чем они. Было нелогично дать мне хлеба. Но должна же была у кого-то из них в один из рабочих перерывов появиться такая нелогичная мысль!»
Отсюда шло и другое. Рассказывая про главного инженера Шульца, Семин пишет: «Он был высок и, должно быть, красив. Говорю «должно быть» потому, что я физически не мог тогда подумать «Этот немец высокий и красивый». Раньше шло слово немец и уничтожало другие слова» (с.97).
Тоже чувствовал, наверное, и воевавший Павел Луспекаев. Когда на гастролях в ГДР немецкие актеры пригласили ленинградских коллег в гостиничный ресторан, заказав бутылку шнапса, Луспекаев сказал Олегу Басилашвили: «На такую компанию, да одна бутылка! У нас там еще осталось в номере-то? Принеси, будь добр». Басилашвили принес, и Луспекаев произнес тост: «В замечательном городе Берлине, чистом, красивом, где даже в гостиничных номерах – легчайшие пуховые перины…» - и неожиданно закончил: «Моя бы воля, построил бы вас в ряд, вывел в чистое поле, и из пулемета…»
«Нагрудный знак OST» и «Плотина» - это огромная панорама лагерной жизни, большое полотно разнообразных лиц и ситуаций.
Читать все это тяжело – не из-за жестокости изображенных сцен, а из-за обыденности и целостности той конструкции, которую возвели немцы. В Освенциме и других концлагерях немцы сжигали евреев, по всей Германии на их проклятых фабриках из-под палки трудились оставленные в качестве рабов другие народы – славяне, французы, итальянцы.
Но знать и эту страницу истории Европы и цивилизации надо, тем более, что из сотен тысяч побывавших в Германии лишь единицы написали об этом.
Данное издание получилось вполне качественным – твердый переплет, офсетная бумага, совсем мало опечаток. Нет фото, а жаль. Титульный роман занимает 400 стр. общего текста, повесть «Плотина» - 180 стр., приложения – 30 с небольшим стр. Есть введение Павла Поляна на пять стр., примечаний нет.
Читать можно медленно, по частям, как понемногу принимают горькое, но нужное лекарство. Решайте сами, надо ли вам это.

Как много писателей, как мало читателей… Скрыть

Большой поэт всегда творит свою биографию сам. Иногда это идет только на пользу биографии, иногда нет. В случае Ахматовой, которая черновиков не берегла, архивы несколько раз уничтожала, случалось, и готовые пьесы жгла, меняла даты и посвящения к своим стихам, придумывала себе предков из золотоордынских князей и вообще жила под псевдонимом (единственная из "Великой пятерки" русских поэтов Серебряного века), подлинная биография Анны Горенко проиграла. Можно было бы положиться на биографов Анны Ахматовой, но если книг о ней вышло множество, полноценного жизнеописания до сих пор нет.
Отсутствие биографии Ахматой в серии ЖЗЛ, где давно уже вышли полновесные исследования жизни и творчества практически всех ее современников, было странным. Появление в начале 2008 г. работы С.А. Коваленко, известной своими публикациями различных текстов Ахматовой и об Ахматовой, первоначально обрадовало. Непосредственное знакомство с книгой позволяет сказать: к сожалению, она не удалась. Почему так вышло и не в ахматовском ли проклятии дело, попробую объяснить.
Начнем с печального. Автор книги - Светлана Коваленко - скончалась после тяжелой болезни в сентябре 2007 г. Ее работа издана посмертно под общей редакцией ее мужа - известного литературоведа А.Н. Николюкина. Редактор и автор предисловия к книге - Л.С.Калюжная. На мой взгляд, именно смерть автора и какое-то странное отношение к ее рукописи и наследников, и издательства, вероятно, видевших в выходе книги посмертный памятник Коваленко, сделали это издание одним из несомненных провалов в серии ЖЗЛ.
Книга явно незакончена: ее объем (350 стр.) несоизмерим, напр., с недавней 900-стр. биографией Пастернака, написанной Дм.Быковым. Автором планировалось явно соразмеримое фигуре самой Ахматовой повествование: первая глава - "Истоки" – занимает порядка 40 стр. Такой разгон предполагает соответствующий масштаб и всей остальной работы. Ан нет. Более или менее можно считать законченным фрагмент от рождения Анны Горенко до Первой мировой войны. Однако и в нем бОльшую часть занимают темы, связанные с отношениями между Ахматовой и близкими ей людьми. При этом персонажи, долженствовавшие оттенять героиню, получались более яркими и интересными людьми, чем она. Нередко событиям в их жизни, никак с Ахматовой не связанным, уделено непропорционально много места. Глава пятая заканчивается изложением собятий периода Первой мировой, глава шестая ("Позорное постановление") повествует о событиях 1946 г. Между ними – тридцать лет жизни и творчества (и какой жизни! и какого творчества!) Ахматовой. О них – везде помаленьку, где к месту, где нет. Увы, это - не биография, а лишь материалы к ней.
Вышедшая работа - это, фактически, сборник статей и биографических материалов об Анне Ахматовой, но ни в коей мере не цельное повествование. Очень заметно, что «причесано» (как автором, так и редакторами) не более половины текста. Остальное подвергнуто лишь минимальной правке и вставлено, возможно, только для объема.
С.Коваленко, безусловно, любит предмет своего исследования. При подготовке был переработан огромный объем литературы, но работа над ним не была завершена, отсюда ощущение знакомства с набором черновых набросков и пространных выписок из разных источников, причем зачастую без должной критики.
Для жизнеописания Ахматовой, любившей точность и ясность в стихах, характерно нагромождение текстовых повторов (об отношениях с Гумилевым рассказывается и в главе 2 "Детство", и в главе 3 "Киев", и в главе 4 "Гумилев"), путаница в фактах (так в каких же классах гимназии были мальчик Коля Гумилев и девочка Аня, когда познакомились, – в пятом и третьем или в седьмом и пятом?), странные ошибки/описки – на с. 16 говорится, что мать Анны Горенко - "урожденная Мотовилова", хотя известно, что мать Анны Андреевны - Инна Эразмовна - была дочерью Э.И. Стогова, и Мотовилова - девичья фамилия не матери, а бабки Ахматовой; на с.17 утверждается, что Ахматова была правнучкой Д.Д. Стогова, хотя она была его пра-правнучкой; Э.И.Стогов назван "дедом матери" (с. 30), который на самом деле он был ее отцом; подруга Ахматовой - В.С.Тюльпанова (в замужестве - Срезневская) именуется то (правильно) Валерией, то Валентиной (с. 67) , чьи якобы не полностью опубликованные мемуары давным-давно изданы; на с.158 по Неве "против течения" (?) плывет горящий наплавной мост; А.А. Жданов в 1946 г. не был "секретарем Ленинградского обкома ВКП(б)" (с. 187) - с 1944 он работал в Москве секретарём ЦК ВКП (б), где занимался идеологическими вопросами, в Ленинграде его сменил А.А. Кузнецов… и многое другое. Почему все эти промахи не были исправлены редакторами, обязанными вычитывать рукопись – непонятно.
Значительная часть книги посвящена мужчинам АА и их месту в ее жизни и стихах. Наверное, автор может и так смотреть на свою героиню, если это сделано с умом и тактом. Этот подход не всегда удается выдержать. Скажем, значительная часть главы "Гумилев" посвящена выяснению вопроса, потеряла ли Ахматова девственность до замужества, и если да, то с кем. "Не то", как писал Лев Толстой…При этом если о Н.В. Недоброво говорится очень подробно, то В.К. Шилейко (муж Ахматовой в 1918-1921 гг.), Н.Н. Пунин (ее "невенчанный" муж в 1920-е - 1930-е гг.) и В.Г. Гаршин следа в книге Коваленко, в отличии от жизни самой Ахматовой, практически не оставили...
Вторая часть книги, состоящая из трех глав: "Поэмы и театр", "Литературные контексты" и "Автобиографическая проза Анны Ахматовой" представляет собой, как справедливо указал В.А. Черных, слегка сокращенную перепечатку послесловий С. Коваленко к составленным ею томам Собрания сочинений Ахматовой (М., Эллис Лак, 1998-2002. Т. 3, 5, 6).
Можно только пожалеть, что смерть не позволила Светлане Коваленко закончить и отшлифовать ее работу. Памятником ей стали другие, редакторские, а не авторские публикации. Полноценная же биографии АА, похоже, еще впереди… Скрыть

Скажу сразу – отличная вещь, надо брать. И содержание, и оформление на высоте, очень рекомендую.
По существу. В 1934 г. под Ленинградом, в поселке Невдубстрой, печально прославившемся во время Великой Отечественной войны как «Невский пятачок», где погибло одному Богу известно сколько десятков тысяч советских военных, родился мальчик по имени Гена Чикунов. Папа его работал на местной ГРЭС, мама воспитывала Гену и его младшую сестру Фаю. Жили хорошо, в достатке. Правда, еще ребенком, по вине врачей Гена лишился глаза. У него был абсолютный слух, Гена с детства полюбил музыку и стремился играть на всем, что в руки попадало. Родители собирались отдать его в специальное училище в Ленинграде для таких одаренных детей. Но пришла война, и отняла у Гены не только детство, родителей, родной город, но и музыку.
Отец с трудом добился, чтобы его забрали на фронт, где он и пропал без вести – где-то под Питером. Мать бросила хозяйство и вещи и перебралась в Ленинград, к сестре. Оттуда она отправилась было в эвакуацию, где их судьба сложилась бы совсем иначе – и ее, и детей, но поезд попал под бомбежку, и они вернулись назад. Пережив самую тяжелую, первую ‘зиму, летом 42 г. они повторили попытку выбраться из блокадного города. Попытка удалась, но в поезде мать умирает. Всё время заботившаяся о детях, в буквальном смысле отрывавшая от себя крохи еды, она погибла от водянки тогда, когда, казалось бы, спасение было рядом, а ее долг почти выполнен.
Гена с Фаей и двоюродной сестрой, которой было 17 лет, попадают в башкирскую деревню. Первое время им давали продукты, но потом перестали и им пришлось добывать себе пропитание самим – где подворовывая на колхозных полях, где питаясь подножным кормом. Со временем удалось обзавестись хозяйством, а Гене пришлось освоить многие деревенские навыки, но голод отступил.
После войны Геннадий возвращается в Ленинград, учится и работает на заводе, но его, одноглазого, не берут ни в институт, ни на хорошую работу. В результате, он уезжает на заработки, всю оставшуюся жизнь трудится на тяжелых производствах на окраинах страны (целина, Заполярье), где и остается жить. Воспоминания стал писать для детей и внуков в 2005 г. Написал целый том, доведя его до конца 80-х гг. Издать получилось, спасибо ЭКСМО, пока только часть. Это честное, спокойное повествование, хорошим литературным языком излагающее то, что видел в первые пятнадцать лет своей жизни Геннадий Чикунов (рассказ доведен до 1949 г.).
А видел он всякое – были и добрые люди, помогавшие сиротам, и разные – соседи в городе и деревне, которые обворовывали их… На одной лестничной клетке с ними, как выяснилось в один не прекрасный день, жила людоедка, кормившая в блокаду детей мясом умерших.
Книга состоит из пяти глав приблизительно одинакового объема. В первой рассказывается о предвоенной жизни, о разных родственниках. Вторая глава посвящена войне и блокаде. Третья и четвертая описывают эвакуацию и жизнь в деревне. Последняя говорит о школе и детдоме. Всё интересно и ценно как многими деталями повседневной жизни, так и взглядом на мир глазами ребенка.
Оформление меня приятно удивило. Есть краткая хронология событий на переднем форзаце. Имеется вклейка с ч/б фотографиями, в основном из семейного альбома, разного качества. Написал предисловие и послесловие, обеспечил научную редактуру и составление обстоятельных комментариев объемом почти в 100 стр. А. Ф. Павловский, историк из ВШЭ. Если не считать пухлой бумаги, но издание получилось очень хорошим – текст, сопроводительные материалы, иллюстрации. Тираж 3000 экз. Правда – ложка дегтя – это издание установило своеобразный антирейтинг: в нём мало опечаток, но одна попала прямо на корешок!
Очень справедливо и правильно, что Геннадий Николаевич дожил до выхода в свет своей книги. Дай Бог ему здоровья, а вам весьма и весьма советую прочитать его замечательные воспоминания – это ценная и честная работа.

© Как много писателей, как мало читателей… Скрыть

Ребенок, оказавшийся в эпицентре военных действий; ребенок, потерявший на войне родителей; ребенок, умирающий от голода и холода. Каждая из этих ситуаций ужасна. Лене Мухиной выпало всё. Эта простая девочка, стремившаяся быть, как она сама писала, "Советской Школьницей", до войны думавшая больше всего о своей первой любви, об оценках, и почти ничего о будущем, о политике, оказалась в блокадном Ленинграде и провела там самые страшные месяцы осады, сумев эвакуироваться лишь в мае 42 г.
Обо всем испытанном и пережившем рассказал нам ее блокадный дневник, чудом сохранившийся и пролежавший многие десятилетия в архиве, никем не востребованный и никому, казалось, не нужный.
Впервые данная книга вышла в 2011 г. в издательстве Азбука, в серии «Имена». Данное издание – это перепечатка. Публикаторы этого уникального исторического источника из С.Петербургского института истории РАН подготовили отличное издание. Вычитав сложный текст, они снабдили его предисловием и заключением (автор - Сергей Яров), примечаниями, лентой времени блокадного Питера, вклейкой с фотографиями и рисунками, дав нам еще один документ, возведший жизнь простого, казалось бы, очевидца тех грандиозных событий, до уровня летописца Истории. Издательство Азбука очень точно и стильно оформило его, выпустив довольно большим для таких книг тиражом.
Лена видела немногое - круг ее друзей и родственников узок, понимала она далеко не все, мыслила и рассуждала штампами тех лет, но наблюдала и записывала то, что ей попадалась на глаза, что она слышала, так, что вместе с ней видим и слышим это все и мы.
Голод, болезни, апатия, желание спастись любой ценой, выживание за счет других, жертвование и героизм - все это можно найти на страницах ее дневника.
"Милый мой бесценный друг, мой дневник. Только ты у меня и есть, мой единственный советчик. Тебе я поведываю все мои горести, заботы, печали. А от тебя прошу лишь одного: сохрани мою печальную историю на своих страницах". Слава Богу, Лена осталась жива, дневник не пропал, голос одинокой девочки был услышан. Услышьте его и вы. Он достоин того.
PS. Интересно сравнить дневник ленинградской школьницы Лены Мухиной, рассказывающей о своих блокадных буднях, с дневником Тамары Лазерсон, повествующей о своей жизни в каунасском гетто - те же романтические переживания, отношения с друзьями и родственниками на фоне войны и смерти...

Как много писателей, как мало читателей… Скрыть

Я считаю, что в 45 г., после победы над нацистской Германией, всех немецких мужчин в возрасте от 16 и старше надо было кастрировать (за исключением сидевших при Гитлере в концлагерях). Не обязательно физически, уже тогда была химическая кастрация. Чтобы у них не было никогда потомства, подобного им.
У этого чувства есть разные первопричины: бабушка по отцу, умершая в блокаду от голода, мама, девочкой три дня сидевшая в сарае в деревне под Псковом и ожидавшая, когда ее вместе с сестрой и другими деревенскими сожгут каратели за убитого партизанами немецкого солдата.
Но это эмоции, личное. Есть и более сухие, рассудочные чувства, возникающие (точнее, утверждающиеся) после прочтения книг, таких, как работа Кристиана Штрайта «Они нам не товарищи» (Christian Streit: Keine Kameraden. Die Wehrmacht und die sowjetischen Kriegsgefangenen).
Впервые вышедшая в 1978 г. на основе доступных тогда немецких документов, она была переиздана в 1991 г. и еще раз, значительно обновленная и исправленная. в 1997 г. Мгновенно вызвавшая ожесточенную критику как на Западе, где вермахт, в отличие от СС, всячески обелялся и идеализировался, так и в СССР (где сокращенный перевод труда Штрайха был выпущен очень небольшим тиражом «для служебного пользования»), всегда отрицавшего столь значительные цифры советских военнопленных, которые обнародовал Штрайт (5.7 млн человек, из которых 3.3 млн погибли в немецком плену).
Со временем и цифры, и идеи Штрайха приобрели характер канонических (хотя к цифрам были и есть претензии — правда, разные методики подсчета, отличные от тех, что использовал Штрайх, в итоге дают одинаковые результаты), а его труд действительно стал классическим. Главы из этой книги были опубликованы в Военно-историческом журнале в 1992-94 гг., в полном виде она вышла впервые в 2009 г. в издательстве «Русская панорама».
В чем основная мысль Штрайха? Он заявляет (и подтверждает это документально), что, готовясь к молниеносной войне с СССР, Гитлер и его генералы опирались на опыт войны с Польшей и Францией, где скоротечный разгром армии противника поставил вермахт перед задачей — что делать с огромной массой пленных (речь шла о многих сотнях тысячах солдат и офицерах). Отправив поляков и французов частично по домам, частично обратив в бесплатных (или полубесплатных) рабов, занятых в промышленности и сельском хозяйстве Германии, вермахт готов был предложить ту же политику в отношении будущих советских военнопленных, каковых ожидалось много (но меньше, чем получилось).
Но тут вступил в силу расовый фактор: Гитлер мало того, что считал славян и азиатов унтерменшами (недочеловеками), он рассчитывал заселить плодородные районы СССР немецкими колонистами, которым будут нужны славянские рабы, но в небольшом количестве.
Отсюда и последовала политика, лишившая советских военнопленных будущего, оформленная в ряде документов, чье появление и содержание подробно разбирает К. Штрайх в своей обстоятельной работе: комиссаров/политруков/коммунистов/евреев расстреливать сразу, военнопленных держать без еды, питья и медицинского обслуживания под открытым небом, подвергая «особому обращению» (т.е. расстреливая) за малейшую провинность. Церемониться с «большевистской заразой» нельзя ни при каких обстоятельствах, честь немецкого воина от такого обращения нисколько не пострадает, потому что идет борьба не с людьми, а с мировоззрением. Международные законы при этом можно игнорировать (скажем, об обращении с ранеными военнопленными), что и происходило.
Как результат, лишь весной 42 г., когда стало ясно, что блицкриг не состоялся, немецких солдат никто не собирается демобилизовывать, и их место в тылу, уже задыхавшегося от нехватки рабочих рук, должен кто-то занять, оставшиеся живыми после зимы 41/42 г. советские военнопленные стали отправляться на работу в Третий рейх, где их всячески эксплуатировали, медленно, но верно доводя до смерти.
Главное достижение Штрайха заключается в том, что он показал, что вермахт (за очень редким исключением) совершенно не сопротивлялся безжалостному и планомерному истреблению советских военнопленных, на уровне генералитета всячески подыгрывавшему в этом Гитлеру, а на уроне рядовых исполнителей активно принимавшего непосредственное участие в казнях не только военнопленных, но и мирных жителей (повсеместно выдаваемых за партизан) и евреев. Этот тезис был очень важен, потому что после 1945 г. вермахт и руководство ФРГ всячески дистанцировались от действий СС и гестапо, доказывая, что на Восточном фронте они вели честную войну против вооруженного противника, а все эксцессы — дело рук фанатиков-нацистов.
Исследование Штрайха — это полноценная академическая работа, с введением, примечаниями на 135 стр., списком литературы, именным указателем. Это действительно классическая историческая работа, основывающаяся на архивных документах, тщательный анализ которых, как и трудов историков, лежит в основе каждого утверждения автора. Знакомство с этой суховатой в целом книгой я бы рекомендовал не только всем интересующимся историей Второй мировой войны (для них это обязательное чтение), но студентам-историкам как пример качественного труда.
Очень любопытен раздел 8 о неудачных переговорах между Сталиным и Гитлером при посредничестве Международного комитета Красного креста и шведского правительства о военнопленных. Обе стороны не очень этого хотели, поэтому переговоры сошли на нет.
Нет вообще иллюстраций, многовато опечаток (не хватает запятых). Особо остановлюсь на переводе И. Дьяконова — мне он показался весьма добротным, и редакторе Игоре Настенко, дополнившего список литературы Штрайха отечественными работами, и своими замечаниями, вызывающими недоумение — скажем, на с.6 он называет работу на оборонных предприятиях в годы войны «отмазкой от передовой».

© Как много писателей, как мало читателей… Скрыть