Человек взрослеет по-разному. Очень многое зависит от окружающей среды – людей, обстановки. От среды зависит, на кого ориентируются подросток – кому подражает, от кого отталкивается.
Плохо, когда такое становление происходит в лагере.
Виталий Семин (1927-1978) написал книгу о том, что выпало ему, 15-летнему интеллигентному, культурному мальчику, которого угнали в 42 г. из родного Ростова-на-Дону в далекую Германию, где до самого конца войны он работал на разных фабриках в качестве остарбайтера.
Вернувшись домой, он считал, что знает о жизни всё, прежде всего плохое.
Как он сам потом писал, ему потребовалось 30 лет, чтобы заставить себя вспомнить то, что ему пришлось пережить, и написать об этом.
В 1976 г. в журнале «Дружба народов» вышла главная книга его жизни – «Нагрудный знак OST», выпущенная отдельным изданием в 1978 г. В 1982 г., посмертно, появилось незаконченное продолжение «Плотина». Переиздавалась она давно – в 1989 и 1991 гг.
Остарбайтеров - белых невольников из славян на захваченных немцами землях - трудилось свыше пяти миллионов: поляки, украинцы, белорусы. Русских было меньше, много было военнопленных, женщин, подростков.
Немцы были хозяевами, господами.
Понять это мальчику, воспитанному в духе интернационализма, было трудно.
Вот одна цитата.
«Не могу подавить надежду, что кто-то из немцев хоть в этот перерыв поделится хлебом. Это даже не надежда, а голодный спазм, с которым не совладать. Не дали ни разу. И сейчас, через много лет после войны, я испытываю страх и стыд: ведь все мы люди. Я долго не решался об этом написать. Раньше мне другое казалось страшней. Но постепенно самым удивительным мне стало казаться то, что никому из многих сотен молодых и пожилых, веселых и злобных в голову не пришло дать мне хлеба. У меня ведь особый счет. Они взрослые, а я мальчишка. Я сам был разочарован в себе. Мое лишенное белков, солей, витаминов, истерзанное усталостью тело не давало мне секундной передышки. Страдание переутомлением, голодом, страхом, лагерным отчаянием было так велико, что тело становилось сильнее меня. Только бы сесть, лечь, прижаться к теплу. Они тоже жили на карточки. Сверхнапряжение государственной злобы, оплетавшее их, я чувствовал сильнее, чем они. Было нелогично дать мне хлеба. Но должна же была у кого-то из них в один из рабочих перерывов появиться такая нелогичная мысль!»
Отсюда шло и другое. Рассказывая про главного инженера Шульца, Семин пишет: «Он был высок и, должно быть, красив. Говорю «должно быть» потому, что я физически не мог тогда подумать «Этот немец высокий и красивый». Раньше шло слово немец и уничтожало другие слова» (с.97).
Тоже чувствовал, наверное, и воевавший Павел Луспекаев. Когда на гастролях в ГДР немецкие актеры пригласили ленинградских коллег в гостиничный ресторан, заказав бутылку шнапса, Луспекаев сказал Олегу Басилашвили: «На такую компанию, да одна бутылка! У нас там еще осталось в номере-то? Принеси, будь добр». Басилашвили принес, и Луспекаев произнес тост: «В замечательном городе Берлине, чистом, красивом, где даже в гостиничных номерах – легчайшие пуховые перины…» - и неожиданно закончил: «Моя бы воля, построил бы вас в ряд, вывел в чистое поле, и из пулемета…»
«Нагрудный знак OST» и «Плотина» - это огромная панорама лагерной жизни, большое полотно разнообразных лиц и ситуаций.
Читать все это тяжело – не из-за жестокости изображенных сцен, а из-за обыденности и целостности той конструкции, которую возвели немцы. В Освенциме и других концлагерях немцы сжигали евреев, по всей Германии на их проклятых фабриках из-под палки трудились оставленные в качестве рабов другие народы – славяне, французы, итальянцы.
Но знать и эту страницу истории Европы и цивилизации надо, тем более, что из сотен тысяч побывавших в Германии лишь единицы написали об этом.
Данное издание получилось вполне качественным – твердый переплет, офсетная бумага, совсем мало опечаток. Нет фото, а жаль. Титульный роман занимает 400 стр. общего текста, повесть «Плотина» - 180 стр., приложения – 30 с небольшим стр. Есть введение Павла Поляна на пять стр., примечаний нет.
Читать можно медленно, по частям, как понемногу принимают горькое, но нужное лекарство. Решайте сами, надо ли вам это.

Как много писателей, как мало читателей… Скрыть

Ребенок, оказавшийся в эпицентре военных действий; ребенок, потерявший на войне родителей; ребенок, умирающий от голода и холода. Каждая из этих ситуаций ужасна. Лене Мухиной выпало всё. Эта простая девочка, стремившаяся быть, как она сама писала, "Советской Школьницей", до войны думавшая больше всего о своей первой любви, об оценках, и почти ничего о будущем, о политике, оказалась в блокадном Ленинграде и провела там самые страшные месяцы осады, сумев эвакуироваться лишь в мае 42 г.
Обо всем испытанном и пережившем рассказал нам ее блокадный дневник, чудом сохранившийся и пролежавший многие десятилетия в архиве, никем не востребованный и никому, казалось, не нужный.
Впервые данная книга вышла в 2011 г. в издательстве Азбука, в серии «Имена». Данное издание – это перепечатка. Публикаторы этого уникального исторического источника из С.Петербургского института истории РАН подготовили отличное издание. Вычитав сложный текст, они снабдили его предисловием и заключением (автор - Сергей Яров), примечаниями, лентой времени блокадного Питера, вклейкой с фотографиями и рисунками, дав нам еще один документ, возведший жизнь простого, казалось бы, очевидца тех грандиозных событий, до уровня летописца Истории. Издательство Азбука очень точно и стильно оформило его, выпустив довольно большим для таких книг тиражом.
Лена видела немногое - круг ее друзей и родственников узок, понимала она далеко не все, мыслила и рассуждала штампами тех лет, но наблюдала и записывала то, что ей попадалась на глаза, что она слышала, так, что вместе с ней видим и слышим это все и мы.
Голод, болезни, апатия, желание спастись любой ценой, выживание за счет других, жертвование и героизм - все это можно найти на страницах ее дневника.
"Милый мой бесценный друг, мой дневник. Только ты у меня и есть, мой единственный советчик. Тебе я поведываю все мои горести, заботы, печали. А от тебя прошу лишь одного: сохрани мою печальную историю на своих страницах". Слава Богу, Лена осталась жива, дневник не пропал, голос одинокой девочки был услышан. Услышьте его и вы. Он достоин того.
PS. Интересно сравнить дневник ленинградской школьницы Лены Мухиной, рассказывающей о своих блокадных буднях, с дневником Тамары Лазерсон, повествующей о своей жизни в каунасском гетто - те же романтические переживания, отношения с друзьями и родственниками на фоне войны и смерти...

Как много писателей, как мало читателей… Скрыть

Я считаю, что в 45 г., после победы над нацистской Германией, всех немецких мужчин в возрасте от 16 и старше надо было кастрировать (за исключением сидевших при Гитлере в концлагерях). Не обязательно физически, уже тогда была химическая кастрация. Чтобы у них не было никогда потомства, подобного им.
У этого чувства есть разные первопричины: бабушка по отцу, умершая в блокаду от голода, мама, девочкой три дня сидевшая в сарае в деревне под Псковом и ожидавшая, когда ее вместе с сестрой и другими деревенскими сожгут каратели за убитого партизанами немецкого солдата.
Но это эмоции, личное. Есть и более сухие, рассудочные чувства, возникающие (точнее, утверждающиеся) после прочтения книг, таких, как работа Кристиана Штрайта «Они нам не товарищи» (Christian Streit: Keine Kameraden. Die Wehrmacht und die sowjetischen Kriegsgefangenen).
Впервые вышедшая в 1978 г. на основе доступных тогда немецких документов, она была переиздана в 1991 г. и еще раз, значительно обновленная и исправленная. в 1997 г. Мгновенно вызвавшая ожесточенную критику как на Западе, где вермахт, в отличие от СС, всячески обелялся и идеализировался, так и в СССР (где сокращенный перевод труда Штрайха был выпущен очень небольшим тиражом «для служебного пользования»), всегда отрицавшего столь значительные цифры советских военнопленных, которые обнародовал Штрайт (5.7 млн человек, из которых 3.3 млн погибли в немецком плену).
Со временем и цифры, и идеи Штрайха приобрели характер канонических (хотя к цифрам были и есть претензии — правда, разные методики подсчета, отличные от тех, что использовал Штрайх, в итоге дают одинаковые результаты), а его труд действительно стал классическим. Главы из этой книги были опубликованы в Военно-историческом журнале в 1992-94 гг., в полном виде она вышла впервые в 2009 г. в издательстве «Русская панорама».
В чем основная мысль Штрайха? Он заявляет (и подтверждает это документально), что, готовясь к молниеносной войне с СССР, Гитлер и его генералы опирались на опыт войны с Польшей и Францией, где скоротечный разгром армии противника поставил вермахт перед задачей — что делать с огромной массой пленных (речь шла о многих сотнях тысячах солдат и офицерах). Отправив поляков и французов частично по домам, частично обратив в бесплатных (или полубесплатных) рабов, занятых в промышленности и сельском хозяйстве Германии, вермахт готов был предложить ту же политику в отношении будущих советских военнопленных, каковых ожидалось много (но меньше, чем получилось).
Но тут вступил в силу расовый фактор: Гитлер мало того, что считал славян и азиатов унтерменшами (недочеловеками), он рассчитывал заселить плодородные районы СССР немецкими колонистами, которым будут нужны славянские рабы, но в небольшом количестве.
Отсюда и последовала политика, лишившая советских военнопленных будущего, оформленная в ряде документов, чье появление и содержание подробно разбирает К. Штрайх в своей обстоятельной работе: комиссаров/политруков/коммунистов/евреев расстреливать сразу, военнопленных держать без еды, питья и медицинского обслуживания под открытым небом, подвергая «особому обращению» (т.е. расстреливая) за малейшую провинность. Церемониться с «большевистской заразой» нельзя ни при каких обстоятельствах, честь немецкого воина от такого обращения нисколько не пострадает, потому что идет борьба не с людьми, а с мировоззрением. Международные законы при этом можно игнорировать (скажем, об обращении с ранеными военнопленными), что и происходило.
Как результат, лишь весной 42 г., когда стало ясно, что блицкриг не состоялся, немецких солдат никто не собирается демобилизовывать, и их место в тылу, уже задыхавшегося от нехватки рабочих рук, должен кто-то занять, оставшиеся живыми после зимы 41/42 г. советские военнопленные стали отправляться на работу в Третий рейх, где их всячески эксплуатировали, медленно, но верно доводя до смерти.
Главное достижение Штрайха заключается в том, что он показал, что вермахт (за очень редким исключением) совершенно не сопротивлялся безжалостному и планомерному истреблению советских военнопленных, на уровне генералитета всячески подыгрывавшему в этом Гитлеру, а на уроне рядовых исполнителей активно принимавшего непосредственное участие в казнях не только военнопленных, но и мирных жителей (повсеместно выдаваемых за партизан) и евреев. Этот тезис был очень важен, потому что после 1945 г. вермахт и руководство ФРГ всячески дистанцировались от действий СС и гестапо, доказывая, что на Восточном фронте они вели честную войну против вооруженного противника, а все эксцессы — дело рук фанатиков-нацистов.
Исследование Штрайха — это полноценная академическая работа, с введением, примечаниями на 135 стр., списком литературы, именным указателем. Это действительно классическая историческая работа, основывающаяся на архивных документах, тщательный анализ которых, как и трудов историков, лежит в основе каждого утверждения автора. Знакомство с этой суховатой в целом книгой я бы рекомендовал не только всем интересующимся историей Второй мировой войны (для них это обязательное чтение), но студентам-историкам как пример качественного труда.
Очень любопытен раздел 8 о неудачных переговорах между Сталиным и Гитлером при посредничестве Международного комитета Красного креста и шведского правительства о военнопленных. Обе стороны не очень этого хотели, поэтому переговоры сошли на нет.
Нет вообще иллюстраций, многовато опечаток (не хватает запятых). Особо остановлюсь на переводе И. Дьяконова — мне он показался весьма добротным, и редакторе Игоре Настенко, дополнившего список литературы Штрайха отечественными работами, и своими замечаниями, вызывающими недоумение — скажем, на с.6 он называет работу на оборонных предприятиях в годы войны «отмазкой от передовой».

© Как много писателей, как мало читателей… Скрыть

Дмитрий Александрович Ванюков (1961-2016) — к.и.н., преподаватель политологии юрфака Саратовского госуниверситета, известный киновед, был довольно плодовитым автором. Ему принадлежит около десятка книг, посвященных преимущественно истории России 20 в. На мой (поверхностный) взгляд, в основном эти работы носили обобщающий характер, т.е. не были результатом глубокого всестороннего изучения темы, а конспективно освещали те или иные проблемы. Не поймите меня неправильно — с моей точки зрения, умение коротко и доступно изложить взгляды на какие-то вопросы, подвести итог изучению какого-то явления является настоящим искусством и встречается нечасто. Но пересказ — это все же не оригинальный труд.
Образцом такого подхода представляется книга «Голодомор», составителем которой выступил Д.А. Ванюков.
Это фактически сокращенный печатный вариант капитальной работы сотрудников российских архивов, которая в виде коллекция документов ГАРФ, РГАЭ, РГАСПИ, ЦА ФСБ России по теме "Голод в СССР. 1930 - 1934 гг." была обнародована в рамках Международной конференции по теме "Историческая и политическая проблема массового голода в СССР 30-х годов" (ноябрь 2008 г.) и доступна в интернете. Другое дело, что предполагавшийся на основе этой подборки трехтомник так и не вышел, оставшись нереализованным по причинам, о коих можно только гадать. Так что Д.В. Ванюков просто взял общедоступный материал и выпустил его в виде однотомника.
Самому составителю принадлежит небольшое введение к данному сборнику, где Америк никаких не открыто, но довольно сжато и поверхностно изложено отношение автора к данной проблеме. Кроме того, Д.А. Ванюков снабдил свой труд послесловием, в котором прокомментировал позицию тогдашнего руководства Украины по голоду в СССР. Ценности оба текста не имеют никакой. К сожалению, составитель не снабдил свою работу списком сокращений, что было бы хорошо, поскольку их в книге встречается довольно много и они не раскрываются. Кроме того, в тексте приводятся разные малопонятные термины (богарная пшеница, мерчук, ширкаты и проч.), которые мог бы объяснить составитель, чего он, увы, не сделал.
На фоне таких монументальных, но малодоступных академических изданий как «Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. 1927- 1939: Док. и материалы»: В 5 т. / Под ред. В. Данилова, Р. Маннинг, Л. Виолы. М., 1999-2006, и «Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. 1918-1939: Док. и материалы»: В 3 т., 4 кн. / Под ред. А. Береловича, В. Данилова. М., 2000-2005, сей труд смотрится очень слабо.
Однако в целом сборник Ванюкова имеет свою ценность. Во-первых, он дает комплексную картину происхождения и распространения голода в стране, а также попыток на местном и государственном уровне как-то решить эту проблему, для которой был придуман чудный эфемизм «прозатруднения». Во-вторых, доступно, в виде хрестоматии эта публикация позволяет познакомиться на исходных материалах с проблемой голода 1930-34 гг., чтобы составить общее представление и изучать проблему дальше, обращаясь уже к полноценным сборникам документов и историческим трудам.
Рекомендую эту книжку, прежде всего, студентам истфаков как первичный сборник. Широкому читателю может быть любопытно познакомиться с этим изданием, но потребуется пробираться через разные малоинтересные технические документы и самостоятельно искать ответы на возникающие вопросы за пределами книги.

© Как много писателей, как мало читателей… Скрыть

Звучит банально, но это действительно так: Алексей Петрович Арцыбушев (1919-) – человек необычной судьбы. Вся его жизнь – это, в известной степени, опровержение предназначаемого ему выбора пути.
Появился он на свет у стен Дивеевской обители, рядом с которой прошло его детство. Родной дед – нотариус, выбравший для себя путь духовного спасения, и перебравшийся поближе к обители Св. Серафима Саровского, которой он благодетельствовал. Две его дочери ушли в монастырь. Вторым дедом А.П. Арцыбушева был знаменитый Александр Алексеевич Хвостов, министр юстиции и внутренних дел в правительстве Николая II, чья жена и дочь тоже ушли в монастырь. Казалось бы, дворянский мальчик, выросший в религиозной семье, должен стать священником или монахом.
Но жизнь резко повернулась, не успев начаться. В 1921 г. умирает его отец, мать в 24 г. остается с двумя крошечными сыновьями на руках, но жизнь только надломилась, пока еще не рухнув. Под свое крыло их берет дядя, заботами которого они жили вполне благополучно до 1930 г., когда того арестовывают как вредителя и приговаривают к расстрелу. Вот здесь прежняя жизнь действительно рушится - лишенные всего имущества и высланные, Алексей с матерью и старшим братом отправляются в ссылку, в Муром. Правда, там пока еще не было так плохо, как позже – матери Алексея удалось даже облегчить свое положение, обратившись к «всесоюзному старосте» М. Калинину, которому однажды помог тот самый министр ВД Хвостов, своей властью отпустив из ссылки на похороны матери. Калинин, отметим, той милости не забыл, и помог.
Рос Алексей, как все тогдашние подростки, учился плохо, курил, дрался, выпивал, даже воровал вещи из дома. Но при этом был окружен замечательными людьми – верующими и любящими, чьи молитвы и спасли его. Смог окончить художественно-графическое училище в Москве, став художником, хотя мечтал быть актером. Перед войной был призван в армию, в мае 41 демобилизовался по состоянию здоровья (имел редкое заболевание глаз, грозящему полной слепотой). В армии был танкистом, поэтому на гражданке устроился слесарем, работал трактористом, механиком. С церковью и верою связь не прерывал, хотя внешне был вполне обычным человеком – работа, семья. После войны стал учиться в художественной студии, открыв свой подлинный талант, собирался в Академию художеств, но здесь жизнь дала новый сбой.
В 1946 г. был арестовал по «церковному делу непоминающих». За 8 месяцев следствия на Лубянке прошел все круги ада, которые описал потом в воспоминаниях. Решением ОСО был приговорен к 6 годам ИТЛ «За участие в антисоветском церковном подполье, ставящем своей целью свержение советской власти и восстановление монархии в стране», с последующей вечной ссылкой за полярный круг. Из-за того, что не подписал обвинение, смог сохранить себе жизнь.
В лагере чуть не умер, спасла помощь оказавшихся в нужный момент рядом людей, и то, что объявил себя фельдшером, хотя о врачебном деле не знал ничего. Вообще оказался удивительно стойким, хоть и приспосабливающимся к обстоятельствам человеком. В 1954 г. вернулся из ссылки и поселился в Москве. После реабилитации в 1956 г. стал членом Союза Художников СССР, долгие годы работая графиком.
Работать над воспоминаниями стал в 1982 г., для себя и родных. Со временем написал и издал восемь книг о невыдуманных событиях: «Милосердия двери» (впервые вышла в 2001 г., неоднократно переиздавалась), «Сокровенная жизнь души», «Горе имеем сердца», «Саров и Дивеево. Память сердца», «Матушка Евдокия. Самарканд, храм Георгия Победоносца», «Возвращение» и др.
Сейчас Алексею Петровичу почти 100 лет. Он пережил всех, кто знал его с детства. Но дух бодр, и ведет его по жизни, которая могла прерваться не один раз. Пожелаем ему еще многих лет и успехов во всех его начинаниях.
Книга «Милосердия двери» — это автобиографическая повесть о начале жизни. Она одновременно и воспоминания, и исповедь, очень откровенный рассказ о себе, с большим количеством рассуждений на моральные темы. Как говорил в одно из интервью А.П. Арцыбашев, «Писать продолжение я не могу, потому что я ничего не вижу. Не могу ни читать, ни писать. Меня жизнь поставила в такое положение, что я могу только говорить». Эти интересные и мудрые воспоминания рекомендую всем, кто хочет побольше узнать о жизни нашей страны в 1930-50-е гг. Отмечу хорошее оформление издания – твердый переплет, офсетная бумага, минимум опечаток, правда, всего десяток фото в тексте.

© Как много писателей, как мало читателей… Скрыть