Лев Лурье – автор достаточно известный, и как писатель, и как создатель телепередач по истории. Именно эта его репутация стала для меня решающей при выборе этой книги. Я рассчитывал получить интересную и добротную работу по социально-экономической истории России второй половины 19 – начала 20 в. Как же я ошибался…
Начнем с того, что новинкой это издание можно назвать лишь с натяжкой. Гл.1, посвященная «олигархам» - это переделанные сценарии телепередач серии «Булат и злато», вышедших в 2005. Другие материалы также печатались ранее в различных журналах и альманахах, преимущественно питерских. Другими словами, сборная солянка.
Это не плохо – такое использование ранее созданных материалов вполне распространенная практика. Плохо, когда такое самоповторение не связано с доработкой, а его я не заметил.
Но дело даже не в этом. Если те или иные материалы выходили давно и малодоступны, то выпуск подобного сборника можно только приветствовать. Принципиальная проблема этой книги заключается в том, что многие ее пассажи написаны примитивно и поверхностно, а утверждения, содержащиеся в ней, основаны не на фактах, а на натяжках или домыслах.
Вот некоторые примеры. Петербург растет «за счет деревенских мужиков, выгнанных из деревни нуждой» (с.11). Нужда была не единственным и не главным стимулом – на заработки отправлялись нередко целыми деревнями, помещики отпускали своих крепостных на оброк и проч. Промышленные рабочие столицу не приняли – «для них город оставался чужим и враждебным. Они его и разрушили» (с.12, об этом же на с.115, 280). Ассимиляция рабочих шла и быстрыми темпами, квалифицированные рабочие получал хорошие деньги, покупали себе дома и пускали в Петербурге корни, рабочая аристократия отличалась консерватизмом - обо всем этом автор пишет в других своих очерках, вошедших в эту книгу (см., напр., материал о Нобелях). Лурье пишет, как цесаревич Александр Николаевич в 1837 г. «пожелал» видеть костромского купца Василия Кокорева, и действительно встретился с ним. А в следующем абзаце утверждает: купец в николаевской России – пария и фигура страдательная. Любой городничий мог забрать задаром любой приглянувшийся ему товар» (с.16). Как-то одно утверждение с другим не состыковывается – были разные купцы, были разные городничие, а такие примитивные выводы к истории не имеют никакого отношения. Т.е. к настоящей истории, а не исторической публицистике, которой такие описания и принадлежат.
Дальше. «Россия 1840-х гг. бедная страна. …мириады чиновников» (с.17). Бедная – это как? По сравнению с каким временем? Мириады – это сколько? А до Николая было больше или меньше? Это не историческое исследование.
«Против воровства торговцем спиртным откупные служащие применяли одно средство: битье нагайкой по лицу» (с.18). Так таки одно единственное? Откуда эти факты?
«В России миллионерами не становятся, в России миллионеров назначают» (с. 19), пишет Лурье, и на 80 страницах рассказывает, как ими именно становятся – Нобели, Овсянников и др.
«Командир гвардейского полка имел 2000 руб. в год» (с.21) – и много дополнительных выплат, о чем Лурье не пишет.
Несколько раз Лурье заявляет, что Волжско-Камский банк был крупнейшим коммерческим банком Российской империи (с. 27 и др.). Он был одним из крупнейших, но не первым.
«Итоги реформ неутешительны. Крестьяне разорены» (с.27), подводит Лурье вывод реформам Александра II. Откуда такие сведения?
«Невозможно представить себе купеческое семейство на дворянском балу», утверждает Кокорев на с.34. А на с. 103 показывает, как дворянство чудесно общалось и с купечеством, и совместно с ним с царями встречалось, что полностью соответствует исторической действительности. На с. 36 он же пишет: дворянину «породниться с купцами… об этом не может идти и речи» На с. 103 ведет, и довольно подробно, об этом речь.
На с. 42 купец «запросто вынимал из-за голенища сапога по три миллиона рублей» Автор представляет, каким должен быть такой сапог, чтобы туда означенная сумма могла поместиться и не мешала бы двигаться? Да и зачем так хранить деньги?
Он явно плохо знает историю – повторяет на с.49 старые большевистские байки об угрозе П.П. Рябушинского «удушить революцию костлявой рукой голода», хотя на самом деле тот говорил: «Нужна костлявая рука голода и народной нищеты, чтобы она схватила за горло лжедрузей народа, членов разных комитетов и советов», имея в виду, что народ поймет, чего именно хотят большевики, когда их политика доведет народ до голода. Все время думаешь, а ведь это учитель истории – как и чему он учит школьников?
На с.268 он основывает свое утверждение, что «из всех столиц Европы Петербург был самым пьяным городом» на количестве задержанных полицией пьяных, как будто европейцы не пили по тавернам и пабам или дома.
Встречается просто неграмотное написание – о жителях Лурье пишет «поданные» вместо «подданные» (с.57), рабочие жили «в улочках» (с.58), «близость к ближайшим клевретам» (с.66)и др.
Много лишнего материала – в гл. 2 Лурье на 15 стр. дает обстоятельную характеристику расколу и его ветвям.
Есть проблемы и по оформлению текста – автор указывает свои источники только в гл.1 (правда, без отсылки на страницы), в других частях нет и этого. В гл.3 множество таблиц, неизвестно кем и на основании каких материалов составленных. Гл.4 так нашпигована разными цитатами и ссылками, что непонятно, какой текст принадлежит самому автору. Местами эти таблицы и цифровые выкладки столь многочисленны и плотно вкраплены в текст, что напоминают научную работу (автор просто цитирует свои академические исследования), скучную для восприятия.
Целая глава посвящена землячествам и благотворительным обществам – она очень специфична и рассчитана на специалиста.
Непропорционально деление глав – от 15 до 70 стр.
Мое общее впечатление – книга слабая и малоинтересная, сделанная халтурно и поверхностно. Интерес в ней представляют лишь отдельные немногочисленные фрагменты. Заявленную тему о «питерщиках» она не раскрывает. Не тратьте на нее ни времени, ни денег. Скрыть

Николай Николаевич Головин – автор многочисленных работ, посвященных истории России и ее армии (царской и Добровольческой) в начале 20 в., а также теоретических исследований проблем войны.
Н.Н. Головин был из тех русских военачальников, который пришел в военную литературу с полей сражений. В годы Мировой (или Второй Отечественной) войны он был штабным работником армейского уровня, так что описанное видел не только из кабинета ученого-исследователя, но и с боевых позиций, пройдя со своими частями весь выпавший России путь поражений и побед. До этого он был профессором Николаевской академии Генштаба, причем профессором прогрессивным, постаравшимся свои взгляды реализовать в деле.
Его книги, таким образом, объединяют серьезную теоретическую подготовку и знание академических основ военного дела с навыками боевого генерала.
Рассматриваемая работа, впервые вышедшая в Париже в 1939 г. под названием «Военные усилия России в Мировой войне», уже неоднократно издавалась в России. Данный выпуск – не самый удачный. Пустое предисловие О.Гончаренко, практически ничего не сказавшего об авторе и его личном участии в войне, подробно описавшим историю создания книги, но совершенно умолчавшем о ее историческом значении – какое впечатление вызвала после выхода в свет, какую роль в изучении вообще войны и войны мировой в частности сыграла эта книга, какие идеи были приняты и продолжены, какие позиции потребовали уточнения, где Головин (возможно, в силу отсутствия точных данных) ошибался, и проч. К тому же Гончаренко заявил, что-де после революции в Советской России никаких серьезных трудов по истории мировой войны не выходило, так власти не были заинтересованы в этом. Головин же в своей книге неоднократно на эти исследования ссылается и активно пользуется ими.
Примечания к тексту, кроме авторских, отсутствуют, указателей нет, иллюстрации даны самые банальные, переходящие из книги в книгу. Ну, твердый переплет. Бумага газетная. Даже опечатки присутствуют. С точки зрения новизны, ценность данного издания никакая. Лучше читать то, что в 2001 г. вышло в Кучковом поле. Да еще и название зачем-то переделали – книжек под этим заголовком – море. В общем – тьфу. Обычный продукт от издательства Вече.
Остается содержание. А вот здесь – настоящий кладезь. На фоне множества других работ по истории Первой мировой, и прошлых лет, и нынешних, труд Н.Н. Головина нисколько не потерял своего значения.
Автор действительно взял тот аспект участия России в мировой войне, который долгое время (да и сегодня, чего уж там) оказывался за бортом вполне серьезных писателей, как историков, так и мемуаристов, или серьезно искажался в угоду тем или иным личным или политическим обстоятельствам.
Н.Н. Головин, писавший свою книгу, замысленную как часть обстоятельного труда «Социология войны» (для представления о масштабах работы Головина рекомендую выпущенный Астрелью в 2008 г. сборник ГОловина "Наука о войне"), накануне Второй мировой, попытался в ней обобщить опыт Первой и развеять некоторые, наслоившиеся за два десятилетия с ее окончания, мифы.
Он начал с того, что при оценке потребовавшегося в течение войны напряжения России в начале 20 в. был распространен такой подход: возможности России оцениваются пропорционально численности ее населения и размерам ее территории, применяя масштаб Западной Европы. Поэтому существовал своего рода «мираж» колоссальных возможностей, созданный колоссальностью размеров России.
Дабы избежать подобной ошибки, автор посвящает три первые главы своего труда рассмотрению условий, определявших возможности России проявить то высокое напряжение, которого потребовала от нее большая европейская война. Эти главы посвящены вопросу о всеобщей воинской повинности и устройству российской вооруженной силы, делая вывод, что реально Россия располагала вполне ограниченным человеческим ресурсом, который и был в значительной степени израсходован к 1917 г.
Вторая (основная) часть книги (главы 4-9) посвящена изучению военных усилий, которые потребовались от России – сколько было призвано, сколько числилось за фронтом, сколько за тылом, сколько потеряно, как снабжалась (точнее, недоснабжалась) императорская армия всем необходимым – от оружия и боепитания до продовольствия и фуража. Все цифры сверяются по имеющимся источникам и перепроверяются автором.
Последние две главы раскрывают ход войны и настроение армии и тыла в кампании 1914, 1915 и 1916 гг., а также разложение армии в 1917 году. Эти две главы в какой-то степени вторичны, но все равно интересны и полезны.
С целью избегнуть в этих главах субъективности в оценке явлений автор постоянно предоставляет слово другим участникам событий, причем старается обеспечить по возможности всестороннее освещение исторических фактов. Этим объясняется обилие выдержек в тексте и документов в приложении. Приводимые цитаты нередко занимают по пять-десять страниц, давая читателю возможность ознакомиться с тем или иным документом.
К тому же по всему тексту даны разнообразные таблицы, не перегружающие, а дополняющие книгу. Читать ее достаточно легко, хотя это не популярная, а вполне серьезная научная работа.
Всячески рекомендую ее всем интересующимся историей нашей страны начала 20 в., в частности историей Первой мировой. Это действительно классический труд, за прошедшие 75 лет ничуть не утративший своей ценности.
PS. Вопрос – почему на обложке данного издания выставлена цитата из предисловия Генерал-майора в отставке И. С. Даниленко и подполковника И. В. Образцова к изданию труда Головина, вышедшего в издательстве Кучково поле в 2001 г.? Кстати, это было полноценное издание, с хорошим послесловием И.В. Образцова «Неизвестный анализ первой мировой».

Как много писателей, как мало читателей… Скрыть

Если посмотреть на фотографии Нины Ивановны Гаген-Торн (1901-86), то почти на всех она улыбается. А ведь жизнь была ох какая непростая – и у всей страны, и у нее лично…
Выросла в интеллигентной семье. Еще школьницей приняла революцию как идею и долго в нее верила (в 20-е гг., на теплоходе, вышла в высоких сапогах, кожаной куртке и красной косынке на палубу первого класса, где сидели нэпманы, и специально, чтобы их позлить, пела революционные песни).
Любила жизнь и людей, видела в людях хорошее, стремилась ко всему новому и приветствовала его везде, где встречала. Но прекрасное находила и в уходящем, даже старалась сохранить его. Наверное, характер «бродяги», как она сама себя называла, привел и к выбору профессии – стала этнографом. Ездила по русскому Северу, записывала «старину».
Вышла замуж, родила двух дочек, моталась по стране за мужем, преподавала, подготовила диссертацию. Не успела. В 1936 г. попала на пять лет в лагерь, на Колыму – за что, так и не поняла, с обвинением ее познакомили лишь в конце 1940-х г. Чудом вышла на свободу в 42 г., защитилась, а 30 декабря 47 г. арестовали и как повторницу отправили еще на пять лет в лагеря, сначала в Мордовию, потом в Сибирь. Уже в 54 г. вышла на свободу, вернулась к уже взрослым дочерям в родной Ленинград. Занималась наукой, писала и печаталась.
Повезло.
Не верите? На допросах 36 г. не били. Она встретила множество интересных людей, побывала в таких местах, куда другие этнографы и попасть не могли. Могла даже заниматься творчеством. Во время второй ссылки умудрилась написать воспоминания о юности – которые, конфискованные, ЛАГЕРНЫЙ УПОЛНОМОЧЕННЫЙ ХРАНИЛ, А ПОТОМ ОТПРАВИЛ ЕЙ ПО ПОЧТЕ!!!
Почему? Наверное, она была хорошим человеком, который должен был остаться в живых и написать обо всем увиденном?
Представленные в данной книге воспоминания неоднородны. Первая часть («Юность») рассказывает об учебе в университете и поездках по стране. Это интересно, но относительно – рассказ на 100 стр. о поездках студента-этнографа по русскому Северу может быть привлекателен не для всех, хотя написано здорово. Вторая и третья часть – это повествование о первом и втором лагерных сроках (объемом в 230 стр.) – лучшая часть этого сборника, включает собственно воспоминания и отдельные художественные рассказы, написанные явно по личным впечатлениям.
Т.е. вышло не вполне хронологично и с разной степенью подробности, но ярко и откровенно.
Много стихов самой Нины Ивановны (разных, в том числе и очень хороших). Подборка фотографий из домашнего архива. Офсетная бумага, твердый переплет. Мало опечаток. К сожалению, всего 17 примечаний на всю книгу.
Предложенный Ниной Ивановной опыт жизни бесценен. Кого и чего она только не видела. И неотказавшихся ленинцев, и истинно верующих, не шедших на сотрудничество с властями, и одинаково беспощадно истребленных.
Вот два примера из лагерного сопротивления. «Другой мой следователь поставил меня у стены. Потребовал, чтобы я подписала протокол с чудовищными самообвинениями. Я отказалась. Устав, не зная, что делать, он подскочил, разъяренный, ко мне с кулаками:
- Изобью! Мерзавка! Подписывай! Сейчас изобью!
Я посмотрела ему в глаза и сказала раздельно:
- Откушу нос!
Он всмотрелся, понял, что так и будет, отскочил и застучал по столу кулаками» (с.234).
«Зимой группу монашек выгнали за зону – разгружать вагоны дров. Они встали и стали петь.
- Пустите собак! – крикнул начальник лагеря.
Овчарок спустили, они кинулись. Женщины стояли неподвижно, медленно крестя воздух перед собой. Собаки остановились: они приучены бросаться на сопротивляющегося или бегущего. Неподвижность и бесстрашие смутили собак. Они взлаивали, поворачивали головы к вожатым: «Что делать?» Начальник приказал отозвать собак» (с.277).
Думаю, надо прочитать для общего развития каждому интеллигентному человеку. В этой же серии рекомендую воспоминания Адамовой-Слиозберг "Путь", сидевшей вместе с Гаген-Торн.

Как много писателей, как мало читателей… Скрыть

Я давно собираю воспоминания по истории нашего 20 (и не только) века. Сейчас уже не помню, какое у меня издание замечательных мемуаров Бенедикта Лифшица «Полутораглазый стрелец» — 1989 или 1991 г. Произвели они на меня тогда сильное впечатление. Судьба их автора мне была известна, наличие супруги в памяти не отложилось, а она была, прожив жизнь долгую, в которой ей чего-только не довелось испытать, плохого и хорошего, в том числе смерть мужа и единственного сына. Последние три десятилетия Екатерина Константиновна Лившиц посвятила восстановлению памяти и доброго имени Б. Лившица, успев добиться не многого, но по тем временам и не малого.
Данное издание — плод долгих совместных трудов разных людей, работавших еще с 1960-х гг. с Е.К. Лившиц над литературным наследством ее мужа, а потом, уже без нее, и над ее архивом. Составитель данного тома и автор вступительной статьи — географ, историк и литературовед Павел Полян (псевдоним Нерлер), авторы комментария и аннотированного указателя — П. Нерлер и Павел Успенский.
Познакомившись в годы Гражданской войны в Киеве, Б.К. Лившиц (1887-1938) и Е.К. Скачкова (1902-1987), уже довольно известный в узких кругах поэт и начинающая балерина, в 1921 г. поженились и вскоре перебрались в Петроград. Там они жили не очень долго, но вполне счастливо до конца 1937 г., когда уже признанный поэт, переводчик (в основном с французского) и мемуарист был арестован, обвинен в заговоре группы писателей во главе с Н. Тихоновым с целью убийства Сталина, и через год расстрелян (Н. Тихонова никто не тронул). 31 декабря 40 г. взяли и вдову, сына отправили в детдом, ее пытали (следователь с напарником, устав бить, по очереди плевали ей в лицо). Она получила пять лет (за знакомство с врагом народа Лившицем), полностью отбыла свой срок на севере. Сын Кирилл, ушедший добровольцем на фронт, был убит в 42 г. под Сталинградом. Перебравшись позже в европейскую часть России, она дождалась реабилитации (своей и мужа) и вернулась в Ленинград, где работала машинистской и библиотекарем.
До самой смерти собирала документы о муже, добивалась издания (переиздания) его стихов и переводов (получилось), а также воспоминаний (не дожила). В этом ей активно помогали разные люди, в том числе и П. Нерлер, собравший свой немалый архив, в частности, письма Е.К. Лившиц.
Издание выглядит следующим образом: обстоятельное введение П. Нерлера (объемом в 50 стр.), воспоминания и дневниковые записи Е.К. Лившиц (90 стр.), наконец, 200 стр. писем Е.К. Лившиц и небольшое приложение.
Е.К. Лившиц воспоминаниями о своей жизни и о Б. Лившице занялась довольно поздно, в 1960-80-е гг., но делала это несистематично и урывками. Как результат, у нас нет сколь-либо полного текста ее мемуаров, это все отрывки, фрагменты, повторения одних и тех же сюжетов, как правило, небольшого объема (5-10 стр.), иногда обрывающиеся на полуслове. Цельной картины они не дают, иногда это вообще конспект для себя, из которого мало что понятно. На мой взгляд, это очень большой грех Е.К. Лившиц, не сумевшей сохранить на бумаге те драгоценные вещи о муже и не только (напр., Мандельштаме, Ахматовой и многих других), известные только ей. То, что она писала, делала от случая к случаю, не всегда по собственной инициативе. Внятного объяснения этому странному поведению я не нахожу (болезни, бытовые тяготы и проч. были у всех).
Большинство мемуарных записей Е.К. Лившиц уже были изданы, но часто в малоизвестных и малодоступных публикациях. Ценность данного сборника заключается в том, что все эти материалы собраны здесь под одной обложкой.
Письма Е.К. Лившиц к друзьям и знакомым (в общей сложности 17 адресатам) сохранились с 1940-х гг., но основная масса пришлась на 1960-80-е гг. Эта переписка интересна разными частными деталями (в том числе и воспоминаниями о прошлой жизни), но в силу своей специфичности любопытны будут не всем.
Это добротное и хорошо оформленное издание (есть именной и географический указатели, вклейка с фото из домашнего архива) едва ли будет интересно широкому читателю, а вот интересующийся нашей историей и литературой 20 в. читатель найдет немало полезных для себя страниц.

© Как много писателей, как мало читателей… Скрыть

О войне написано многое и многими. Мы — наверное — понимаем (на умозрительном уровне), что война, по определению, дело ужасное, порождая плохих людей в большем количестве, нежели уничтожая их. Воспоминания ветеранов чаще связывают со всем плохим врага, опасность быть убитым/искалеченным, голод, холод. Но народная война — а Великая Отечественная была именно такой — отправляет на фронт всех, а не только тех, кто храбр, готов жертвовать собой, ставит Родину выше своего блага и даже жизни. На войне, как в бане, люди обнажаются перед лицом смерти и не скрывают своих качеств. Зачастую эти качества становятся только заметнее.
Память (а через нее и воспоминания) плохое обычно отсеивает или уводит на задний план. В дневниках люди более откровенны. Они пишут о только что имевшем место без оглядки на будущее и не оценивая это с высоты прожитых лет.
Но военных дневников осталось мало. Распространенное представление о том, что их запрещено было вести, не подкреплено известными документами. Другое дело, что вести их было и некогда, и хранить особенно негде. Писать откровенно, к тому же, готовы были не все – мало ли что… Я уж не говорю про то, что особенно грамотных тогда было не так уж и много.
Владимир Натанович Гельфанд (1923-83) был графоманом. Писать они не просто любил — он жить без этого не мог. Мечтая стать писателем, он всю войну писал письма (своим друзьям, родственникам, случайным знакомым, за своих малограмотных солдат). Более того, он всю войну вел дневник. Дневники эти дают возможность посмотреть на фронтовую жизнь глазами обычного советского юноши, грамотного (но не очень образованного), очень патриотически настроенного (вступившего на фронте в партию), совсем не военного по характеру, еврея.
Родом с Украины, он был призванным в армию весной 42 г. и после трехнедельной подготовки сержантом-минометчиком попал на Харьковский фронт, а точнее, в Харьковскую катастрофу. Его часть была окружена, оказалась в окружении. Гельфанд смог выйти из него, был переброшен на Сталинградский фронт, в конце 42 г. ранен. После долгого лечения попал как образованный (восемь классов!) в школу младших лейтенантов и с осени 43 г. почти до самого конца войны был на фронте командиром минометного взвода. Прошел Украину, Польшу и Германию. В последней задержался в составе оккупационных частей до конца 45 г. После войны окончил историко-филологический факультет Молотовского госуниверситета (Пермь) и преподавал историю, русский язык и литературу в разных средних и профессиональных учебных заведениях. Всё время писал, его изредка печатали в разных местных газетах. Писателем не стал. Мы от этого ничего не потеряли (писатель они был никакой). Дневник хранил (вместе с огромным архивом писем и фотографий).
Отец трех сыновей. Дети и вдова уехали в 90-е гг. в Германию, вместе с этим архивом. Там дневник стараниями младшего сына был приведен в читаемый вид и в 2005 г. частично издан (вышли немецкие фрагменты дневника), в Германии и Швеции, став местным бестселлером (см. здесь http://www.gelfand.de).
Гельфанд был человеком сложным. С детства у него плохо получалось сходиться с людьми, он был слабым физически и морально. Его преследовали сверстники, били и оскорбляли сверстники и сослуживцы, на фронте командиры и подчиненные (!). Обо всем этом он пишет, и очень откровенно. Сержант, потом лейтенант Гельфанд не умел постоять за себя, дать отпор, а пытался говорить с теми, кто понимал только грубую силу. Вместо этого оп писал на них рапорты, чем еще больше раздражал всех.
Война была не его делом, он хотел быть политруком, но при этом трусом В. Гельфанд не был, воевал храбро и уверенно, любил находиться на передовой. Смерть его обходила (он дважды уступал свой окоп другим, а потом туда попадали снаряды). Наградами его обходили командиры, в том числе и из-за антисемитизма, о проявлениях которого он пишет много. Правда, пребывание на передовой чередовалось у него с (нередко длительным) нахождением в тылу, в резерве.
О его дневнике знали многие, но никто не препятствовал вести его, один политрук даже советовал, что надо записывать.
Гельфанд был продуктом советского общества, обожал Сталина и Вышинского, верил всему, что писали советские газеты. Поэтому его дневник — это взгляд советского человека, который фиксирует при этом всё. Очень интересны страницы об отступлении Красной Армии 42 г., о поведении советских военнослужащих в Германии. Очень хорошо показана мелочная, повседневная, негероическая армейская жизнь.
Не весь дневник сохранился хорошо, много записей потеряно. Данное издание подготовлено О.В. Будницким, д. ист.н., профессором Школы исторических наук "Высшей школы экономики" и его коллегами. Великолепный по содержанию и оформление труд: введение Будницкого на 25 стр., примечания почти на 160 стр., именной указатель, подборка фото из домашнего архива. По годам дневник распределился так: 25 стр. на 41 г., 70 на 42-й, 130 на 43-й, 135 на 44-й, 120 на 45-й и 70 на 46-й.
Дневник В. Гельфанда вызовет, скорее всего, чувства противоречивые, может показать нам личность несимпатичную, но я рекомендую посмотреть на войну глазами сержанта и лейтенанта Гельфанда. Такой вы ее, наверное, еще не видели.

© Как много писателей, как мало читателей… Скрыть