Дмитрий Александрович Ванюков (1961-2016) — к.и.н., преподаватель политологии юрфака Саратовского госуниверситета, известный киновед, был довольно плодовитым автором. Ему принадлежит около десятка книг, посвященных преимущественно истории России 20 в. На мой (поверхностный) взгляд, в основном эти работы носили обобщающий характер, т.е. не были результатом глубокого всестороннего изучения темы, а конспективно освещали те или иные проблемы. Не поймите меня неправильно — с моей точки зрения, умение коротко и доступно изложить взгляды на какие-то вопросы, подвести итог изучению какого-то явления является настоящим искусством и встречается нечасто. Но пересказ — это все же не оригинальный труд.
Образцом такого подхода представляется книга «Голодомор», составителем которой выступил Д.А. Ванюков.
Это фактически сокращенный печатный вариант капитальной работы сотрудников российских архивов, которая в виде коллекция документов ГАРФ, РГАЭ, РГАСПИ, ЦА ФСБ России по теме "Голод в СССР. 1930 - 1934 гг." была обнародована в рамках Международной конференции по теме "Историческая и политическая проблема массового голода в СССР 30-х годов" (ноябрь 2008 г.) и доступна в интернете. Другое дело, что предполагавшийся на основе этой подборки трехтомник так и не вышел, оставшись нереализованным по причинам, о коих можно только гадать. Так что Д.В. Ванюков просто взял общедоступный материал и выпустил его в виде однотомника.
Самому составителю принадлежит небольшое введение к данному сборнику, где Америк никаких не открыто, но довольно сжато и поверхностно изложено отношение автора к данной проблеме. Кроме того, Д.А. Ванюков снабдил свой труд послесловием, в котором прокомментировал позицию тогдашнего руководства Украины по голоду в СССР. Ценности оба текста не имеют никакой. К сожалению, составитель не снабдил свою работу списком сокращений, что было бы хорошо, поскольку их в книге встречается довольно много и они не раскрываются. Кроме того, в тексте приводятся разные малопонятные термины (богарная пшеница, мерчук, ширкаты и проч.), которые мог бы объяснить составитель, чего он, увы, не сделал.
На фоне таких монументальных, но малодоступных академических изданий как «Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. 1927- 1939: Док. и материалы»: В 5 т. / Под ред. В. Данилова, Р. Маннинг, Л. Виолы. М., 1999-2006, и «Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. 1918-1939: Док. и материалы»: В 3 т., 4 кн. / Под ред. А. Береловича, В. Данилова. М., 2000-2005, сей труд смотрится очень слабо.
Однако в целом сборник Ванюкова имеет свою ценность. Во-первых, он дает комплексную картину происхождения и распространения голода в стране, а также попыток на местном и государственном уровне как-то решить эту проблему, для которой был придуман чудный эфемизм «прозатруднения». Во-вторых, доступно, в виде хрестоматии эта публикация позволяет познакомиться на исходных материалах с проблемой голода 1930-34 гг., чтобы составить общее представление и изучать проблему дальше, обращаясь уже к полноценным сборникам документов и историческим трудам.
Рекомендую эту книжку, прежде всего, студентам истфаков как первичный сборник. Широкому читателю может быть любопытно познакомиться с этим изданием, но потребуется пробираться через разные малоинтересные технические документы и самостоятельно искать ответы на возникающие вопросы за пределами книги.

© Как много писателей, как мало читателей… Скрыть

Звучит банально, но это действительно так: Алексей Петрович Арцыбушев (1919-) – человек необычной судьбы. Вся его жизнь – это, в известной степени, опровержение предназначаемого ему выбора пути.
Появился он на свет у стен Дивеевской обители, рядом с которой прошло его детство. Родной дед – нотариус, выбравший для себя путь духовного спасения, и перебравшийся поближе к обители Св. Серафима Саровского, которой он благодетельствовал. Две его дочери ушли в монастырь. Вторым дедом А.П. Арцыбушева был знаменитый Александр Алексеевич Хвостов, министр юстиции и внутренних дел в правительстве Николая II, чья жена и дочь тоже ушли в монастырь. Казалось бы, дворянский мальчик, выросший в религиозной семье, должен стать священником или монахом.
Но жизнь резко повернулась, не успев начаться. В 1921 г. умирает его отец, мать в 24 г. остается с двумя крошечными сыновьями на руках, но жизнь только надломилась, пока еще не рухнув. Под свое крыло их берет дядя, заботами которого они жили вполне благополучно до 1930 г., когда того арестовывают как вредителя и приговаривают к расстрелу. Вот здесь прежняя жизнь действительно рушится - лишенные всего имущества и высланные, Алексей с матерью и старшим братом отправляются в ссылку, в Муром. Правда, там пока еще не было так плохо, как позже – матери Алексея удалось даже облегчить свое положение, обратившись к «всесоюзному старосте» М. Калинину, которому однажды помог тот самый министр ВД Хвостов, своей властью отпустив из ссылки на похороны матери. Калинин, отметим, той милости не забыл, и помог.
Рос Алексей, как все тогдашние подростки, учился плохо, курил, дрался, выпивал, даже воровал вещи из дома. Но при этом был окружен замечательными людьми – верующими и любящими, чьи молитвы и спасли его. Смог окончить художественно-графическое училище в Москве, став художником, хотя мечтал быть актером. Перед войной был призван в армию, в мае 41 демобилизовался по состоянию здоровья (имел редкое заболевание глаз, грозящему полной слепотой). В армии был танкистом, поэтому на гражданке устроился слесарем, работал трактористом, механиком. С церковью и верою связь не прерывал, хотя внешне был вполне обычным человеком – работа, семья. После войны стал учиться в художественной студии, открыв свой подлинный талант, собирался в Академию художеств, но здесь жизнь дала новый сбой.
В 1946 г. был арестовал по «церковному делу непоминающих». За 8 месяцев следствия на Лубянке прошел все круги ада, которые описал потом в воспоминаниях. Решением ОСО был приговорен к 6 годам ИТЛ «За участие в антисоветском церковном подполье, ставящем своей целью свержение советской власти и восстановление монархии в стране», с последующей вечной ссылкой за полярный круг. Из-за того, что не подписал обвинение, смог сохранить себе жизнь.
В лагере чуть не умер, спасла помощь оказавшихся в нужный момент рядом людей, и то, что объявил себя фельдшером, хотя о врачебном деле не знал ничего. Вообще оказался удивительно стойким, хоть и приспосабливающимся к обстоятельствам человеком. В 1954 г. вернулся из ссылки и поселился в Москве. После реабилитации в 1956 г. стал членом Союза Художников СССР, долгие годы работая графиком.
Работать над воспоминаниями стал в 1982 г., для себя и родных. Со временем написал и издал восемь книг о невыдуманных событиях: «Милосердия двери» (впервые вышла в 2001 г., неоднократно переиздавалась), «Сокровенная жизнь души», «Горе имеем сердца», «Саров и Дивеево. Память сердца», «Матушка Евдокия. Самарканд, храм Георгия Победоносца», «Возвращение» и др.
Сейчас Алексею Петровичу почти 100 лет. Он пережил всех, кто знал его с детства. Но дух бодр, и ведет его по жизни, которая могла прерваться не один раз. Пожелаем ему еще многих лет и успехов во всех его начинаниях.
Книга «Милосердия двери» — это автобиографическая повесть о начале жизни. Она одновременно и воспоминания, и исповедь, очень откровенный рассказ о себе, с большим количеством рассуждений на моральные темы. Как говорил в одно из интервью А.П. Арцыбашев, «Писать продолжение я не могу, потому что я ничего не вижу. Не могу ни читать, ни писать. Меня жизнь поставила в такое положение, что я могу только говорить». Эти интересные и мудрые воспоминания рекомендую всем, кто хочет побольше узнать о жизни нашей страны в 1930-50-е гг. Отмечу хорошее оформление издания – твердый переплет, офсетная бумага, минимум опечаток, правда, всего десяток фото в тексте.

© Как много писателей, как мало читателей… Скрыть

Большой поэт всегда творит свою биографию сам. Иногда это идет только на пользу биографии, иногда нет. В случае Ахматовой, которая черновиков не берегла, архивы несколько раз уничтожала, случалось, и готовые пьесы жгла, меняла даты и посвящения к своим стихам, придумывала себе предков из золотоордынских князей и вообще жила под псевдонимом (единственная из "Великой пятерки" русских поэтов Серебряного века), подлинная биография Анны Горенко проиграла. Можно было бы положиться на биографов Анны Ахматовой, но если книг о ней вышло множество, полноценного жизнеописания до сих пор нет.
Отсутствие биографии Ахматой в серии ЖЗЛ, где давно уже вышли полновесные исследования жизни и творчества практически всех ее современников, было странным. Появление в начале 2008 г. работы С.А. Коваленко, известной своими публикациями различных текстов Ахматовой и об Ахматовой, первоначально обрадовало. Непосредственное знакомство с книгой позволяет сказать: к сожалению, она не удалась. Почему так вышло и не в ахматовском ли проклятии дело, попробую объяснить.
Начнем с печального. Автор книги - Светлана Коваленко - скончалась после тяжелой болезни в сентябре 2007 г. Ее работа издана посмертно под общей редакцией ее мужа - известного литературоведа А.Н. Николюкина. Редактор и автор предисловия к книге - Л.С.Калюжная. На мой взгляд, именно смерть автора и какое-то странное отношение к ее рукописи и наследников, и издательства, вероятно, видевших в выходе книги посмертный памятник Коваленко, сделали это издание одним из несомненных провалов в серии ЖЗЛ.
Книга явно незакончена: ее объем (350 стр.) несоизмерим, напр., с недавней 900-стр. биографией Пастернака, написанной Дм.Быковым. Автором планировалось явно соразмеримое фигуре самой Ахматовой повествование: первая глава - "Истоки" – занимает порядка 40 стр. Такой разгон предполагает соответствующий масштаб и всей остальной работы. Ан нет. Более или менее можно считать законченным фрагмент от рождения Анны Горенко до Первой мировой войны. Однако и в нем бОльшую часть занимают темы, связанные с отношениями между Ахматовой и близкими ей людьми. При этом персонажи, долженствовавшие оттенять героиню, получались более яркими и интересными людьми, чем она. Нередко событиям в их жизни, никак с Ахматовой не связанным, уделено непропорционально много места. Глава пятая заканчивается изложением собятий периода Первой мировой, глава шестая ("Позорное постановление") повествует о событиях 1946 г. Между ними – тридцать лет жизни и творчества (и какой жизни! и какого творчества!) Ахматовой. О них – везде помаленьку, где к месту, где нет. Увы, это - не биография, а лишь материалы к ней.
Вышедшая работа - это, фактически, сборник статей и биографических материалов об Анне Ахматовой, но ни в коей мере не цельное повествование. Очень заметно, что «причесано» (как автором, так и редакторами) не более половины текста. Остальное подвергнуто лишь минимальной правке и вставлено, возможно, только для объема.
С.Коваленко, безусловно, любит предмет своего исследования. При подготовке был переработан огромный объем литературы, но работа над ним не была завершена, отсюда ощущение знакомства с набором черновых набросков и пространных выписок из разных источников, причем зачастую без должной критики.
Для жизнеописания Ахматовой, любившей точность и ясность в стихах, характерно нагромождение текстовых повторов (об отношениях с Гумилевым рассказывается и в главе 2 "Детство", и в главе 3 "Киев", и в главе 4 "Гумилев"), путаница в фактах (так в каких же классах гимназии были мальчик Коля Гумилев и девочка Аня, когда познакомились, – в пятом и третьем или в седьмом и пятом?), странные ошибки/описки – на с. 16 говорится, что мать Анны Горенко - "урожденная Мотовилова", хотя известно, что мать Анны Андреевны - Инна Эразмовна - была дочерью Э.И. Стогова, и Мотовилова - девичья фамилия не матери, а бабки Ахматовой; на с.17 утверждается, что Ахматова была правнучкой Д.Д. Стогова, хотя она была его пра-правнучкой; Э.И.Стогов назван "дедом матери" (с. 30), который на самом деле он был ее отцом; подруга Ахматовой - В.С.Тюльпанова (в замужестве - Срезневская) именуется то (правильно) Валерией, то Валентиной (с. 67) , чьи якобы не полностью опубликованные мемуары давным-давно изданы; на с.158 по Неве "против течения" (?) плывет горящий наплавной мост; А.А. Жданов в 1946 г. не был "секретарем Ленинградского обкома ВКП(б)" (с. 187) - с 1944 он работал в Москве секретарём ЦК ВКП (б), где занимался идеологическими вопросами, в Ленинграде его сменил А.А. Кузнецов… и многое другое. Почему все эти промахи не были исправлены редакторами, обязанными вычитывать рукопись – непонятно.
Значительная часть книги посвящена мужчинам АА и их месту в ее жизни и стихах. Наверное, автор может и так смотреть на свою героиню, если это сделано с умом и тактом. Этот подход не всегда удается выдержать. Скажем, значительная часть главы "Гумилев" посвящена выяснению вопроса, потеряла ли Ахматова девственность до замужества, и если да, то с кем. "Не то", как писал Лев Толстой…При этом если о Н.В. Недоброво говорится очень подробно, то В.К. Шилейко (муж Ахматовой в 1918-1921 гг.), Н.Н. Пунин (ее "невенчанный" муж в 1920-е - 1930-е гг.) и В.Г. Гаршин следа в книге Коваленко, в отличии от жизни самой Ахматовой, практически не оставили...
Вторая часть книги, состоящая из трех глав: "Поэмы и театр", "Литературные контексты" и "Автобиографическая проза Анны Ахматовой" представляет собой, как справедливо указал В.А. Черных, слегка сокращенную перепечатку послесловий С. Коваленко к составленным ею томам Собрания сочинений Ахматовой (М., Эллис Лак, 1998-2002. Т. 3, 5, 6).
Можно только пожалеть, что смерть не позволила Светлане Коваленко закончить и отшлифовать ее работу. Памятником ей стали другие, редакторские, а не авторские публикации. Полноценная же биографии АА, похоже, еще впереди… Скрыть

Князь Сергей Михайлович Голицын (1909-1989) прожил, как говорится в некрологах, непростую, но интересную жизнь. Рождение в одной из знатнейший семей России открывало ему многие пути. 1917 год практически все их ему закрыл. Его семья не покинула Родину, за что та подвергла многих и многих Голицыных гонениям. Сам С.М. Голицын был неоднократно арестован, а его семья выслана из Москвы.
Ещё в детстве Голицын решил стать писателем. После окончания школы, в 1927 г., он поступил на Высшие литературные курсы. Его первые детские рассказы начали публиковаться в 1930-х гг. в детских журналах «Чиж», «Мурзилка», «Всемирный следопыт». Однако сразу стать профессиональным писателем С.М. Голицыну не удалось. В тридцатых годах он стал работать топографом, принимал участие в строительстве канала им. Москвы. 3 июля 1941 г. Голицын был призван в армию. В качестве топографа в составе военно-строительных частей он прошёл боевой путь от Москвы до Берлина и был демобилизован только в 1946 г. Его часть занималась строительством оборонительных укреплений, дорог, мостов, а уже после войны - восстановлением разрушенной Варшавы, вокзала в Гомеле. Голицын был награждён орденами Отечественной войны 2-й степени, Красной Звезды, медалями «За боевые заслуги», «За оборону Москвы» и др. За всю войну ни разу не был ранен, хотя неоднократно бывал под бомбёжками и обстрелами, что объяснял молитвами своей матери и жены. Не убил ни одного немца и этим гордился. Будучи по происхождению человеком социально подозрительным, офицерского звания он не получил (даже форму офицерскую носить не мог – отсюда и «беспогонник»), хотя командовал ротой (правда, состоявшей в основном из стариков, инвалидов и девушек). Это его очень обижало. После демобилизации в 46 г. в военкомате ему записали в воинский билет – рядовой. После войны С.М. Голицын работал инженером-геодезистом в Государственном проектном институте.
Только с середины 1950-х гг. он смог заняться писательством полноценно. Желание описать свою жизнь, то, что он видел, не оставляло его на протяжении многих лет, однако он понимал невозможность опубликования такого труда в СССР. В последние годы жизни писатель работал над биографической книгой «Записки уцелевшего». Издана она была только после его смерти, в 1990 г. Её логическим продолжением и должны были стать «Записки беспогонника», впервые вышедшие в отрывках в журнале “Наш современник”, в 1995 г., №№ 7-8. Эта книга создавалась дважды – в конце 1940-х гг., когда делались записи для себя, и рукопись была доведена до 23 июня 44 г., и в 70-е гг., но и тогда творилась она, как говорил сам С.М., для историков и потомков. И неудивительно, автор писал совершенно без оглядки на цензуру, откровенно и непредвзято. В памяти автора, несмотря на возраст, удержались сотни имен, событий и населенных пунктов. Голицын видел многое, что не наблюдали (или не захотели/не смогли написать) другие. Скажем, он пишет, что немцы действительно грабили деревню – но там, где сами были. Чуть в стороне, и крестьяне – без колхозов, без начальства, без налогов – смогли за время немецкой оккупации доверху заполнить свои закрома. Вот сидел как-то автор («за поллитровкой самогона») в одной курской деревне с местным стариком. «Я спросил его: Ну, а как вы, дедушка, при немцах-то жили? У старика от хмеля пот выступил на лбу. Он блаженно закрыл глаза и вздохнул: Как при Николае».
Книга получилась великолепной – честной, человечной, умной. Я давно не читал столь качественной прозы о войне. Её особенность в рассказе о тех, кто воевал не на самой передовой, а находился несколько в тылу – Управлении оборонительных работ. Из воспоминаний Голицына перед нами встает вся бестолочь, геройство, злодейство войны. Вот один лишь рассказ – про ротного парикмахера. «Однажды мимо Коробков проводили партию пленных немцев. У одного из них, одетого не в зеленую, а в рыжую шинель, были отморожены ноги. И Загинайко договорился с конвойным отдать ему этого немца, которого он, под предлогом показать врачу, увел в кусты и хладнокровно зарубил лопатой, а шинель надел. Всю зиму труп валялся в кустах». Несколько смущает нескрываемый антисемитизм автора, при каждой возможности отмечающего то трусость, то рвачество, то зазнайство встречающихся ему евреев.
Книга издана на хорошей бумаге, к сожалению, совсем без иллюстраций.
Обеими руками рекомендую эту превосходно написанную книгу – получите удовольствие и от того, как это написано, и от того, о чем это написано. Тираж всего 2 тыс. экз., так что не ждите. Скрыть

Никогда не думала, что придется писать негативную рецензию на творение любимца публики (и моего, в частности) Александра Васильева. И вот…
Мое личное знакомство с литературным творчеством Васильева началось с его первых ретроспективных книг «Красота в изгнании»: утонченный стиль, идеально выверенный текст, замечательный, интеллигентный (но не пафосный) русский язык, редкие изысканные фотографии. Признаюсь, на нечто аналогичное я и рассчитывала, открывая последнюю из трех последних появившихся в продаже книг - «Судьба моды». Увы и ах… Сильное разочарование. Васильев, который, по его же словам, в некотором смысле олицетворяет себя в сегодняшней России с неким мессией по моде и стилю, спустился до уровня серой, безликой, зачастую пошловатой людской массы, против которой он и пытался направить свое идейное оружие.
Да, Васильев вышел в тираж. Да, он сегодня действительно в моде. И я понимаю, что разговаривать с толпой надо на ее языке. И что вещь «от кутюр», становящаяся ширпотребом, по определению не может сохранять первоначальное высочайшее качество. Просто жаль, что работы А.А. Васильева не стали исключением… Остается ждать, когда Васильев выйдет из моды и вернется к узкому кругу избранных.
Скрыть