Поправлю сразу и издательство Вече, и рецензента Е.Воскресенскую – в данной книге представлены сразу ТРИ работы. Во-первых, это собственно текст воспоминаний Слащева «Крым, 1920. Отрывки из воспоминаний» 1924 г. издания (кстати, в оглавление на с.298 название этой книги вообще не попало – возможно, чтобы замаскировать искажение оригинального заголовка, ведь «Белый Крым, 1920» – это придумка Вече). Во-вторых, это десятистраничная заметка «Причина разложения старой русской армии во время европейской войны» (опубликованная в Военном вестнике, № 8 за 1922). Наконец, это самая скандальная работа, созданная, по утверждению, самого Слащева, генералом Килениным, отказавшимся, под давлением, от авторства, и доделанная самим Слащевым – «Требую суда общества и гласности (Оборона и сдача Крыма)», вышедшая в эмиграции в Константинополе в 1921 г. (объемом в 110 стр.). Во многом, «Крым, 1920» и «Требую суда общества и гласности» близки по содержанию – первая книга стала расширенным вариантом второй, но без такого количества документов.
Помимо этого, издание снабжено 30-стр. предисловием А.С. Курчинина о пребывании Слащева в эмиграции. Это довольно специальный материал, достаточно узкий по теме и академический по содержанию. В нем нет ни биографических сведений о Слащеве, ни информации о его творчестве (кроме как о публицистической брошюре «Требую суда общества и гласности»), поэтому с точки зрения интереса для широкого читателя это исследование обладает относительной ценностью.
Вообще издание Вече вышло очень экономным. Мало того, что нет какой-либо статьи о Слащеве и его мемуарах, никаких примечаний по тексту, а они весьма и весьма нужны. Дело в том, что мемуары героя обороны Крыма генерал-лейтенанта Я. А. Слащева, посвящены непосредственно действиям на фронте в первый период Крымской кампании весной и летом 1920 г. Следует учесть, что при их оценке необходимо учитывать личностный фактор — талантливый и нервный Слащев, будучи отставлен Врангелем от руководства войсками, склонен преувеличивать свои достижения и чрезмерно критично относится к действиям других белых руководителей. Последнему в немалой степени способствовало и то, что мемуары были написаны и опубликованы уже после возвращения их автора в Советскую Россию. Заметны вставки, написанные для советской аудитории – про классовую борьбу, иностранный капитал, мелкую буржуазию и проч.
В общем, для того, чтобы составить представление о военных действиях на Юге России в 1920 г., воспоминания Слащева, безусловно, интересны и полезны. Данное издание получилось каким-то халтурным, сделанным тяп-ляп – и по содержанию, и по оформлению (есть карты, но так себе, фото, переходящие из издания в издание). С осторожностью могу посоветовать его тем, кто интересуется историей Гражданской войны и еще не читал книг Слащева. Скрыть

Данная книга – хороший образец отечественной мемуарной прозы, который, несмотря на небольшой тираж в 4 тысячи экз., до сих пор не разошелся.
Род Камаровских (или Комаровских) был известен в России с 15 в., но славу, богатство и знатность ему принес Евграф Федорович Камаровский, судьба которого – пример «случая». За семь лет, начав при Екатерине Второй службу сержантом в гвардии, он дошел при Павле до генерал-майора, а при Александре Первом стал и генерал-адъютантом, и графом, и сенатором. Прожив довольно длинную жизнь (1769-1843), он оставил о ней (достаточно сдержанные) воспоминания. Первая публикация отдельных глав «Записок» появилась в сборниках «XVIII век» (1867) и «Русский архив» (1877). В полном объёме издание было напечатано в 1897 г. на страницах «Исторического вестника». Отдельное издание «Записок графа Е.Ф. Комаровского» вышло в 1914 г. под редакцией П.Е. Щёголева, по которому оно и переиздавалось позже.
Правнучка графа Екатерина Леонидовна одно время была воспитательницей племянницы Николая II Ирины, жила в семье его сестры, великой княгини Ксении Александровны и великого князя Александра Михайловича.
Находясь при дворе (а она в течение ряда лет была еще и фрейлиной императрицы Марии Федоровны, матери Николая), Екатерине Леонидовне приходилось постоянно общаться с членами императорской семьи, ее ближайшим окружением, с великокняжескими семьями. Камаровская, будучи, по свидетельству многих хорошо знавших ее людей, человеком умным, волевым, талантливым во многом, по своему и порой очень критично оценивала и характеризовала знакомых ей представителей высшего света.
Вот одно описание завтрака великокняжеской после охоты: «Только что завтрак начался, пошла самая настоящая пальба… фруктами. … летали яблоки, груши, кисти винограда, который расплющивался, оставляя всюду сок, следы… Что-то было дикое во всем этом. Все это затеяла Ксения Александровна, и было подхвачено княжнами, Ириной, мальчиками. Все смеялись во все горло, когда брошенный фрукт попадал в кого-нибудь, сидевшего на другом конце стола. Я ничего не могла сделать с Ириной, так как она делала то, что делала мать.»
К большему сожалению, прожив долгую жизнь (1878-1965), Екатерина Леонидовна свои воспоминания оборвала на самом интересном месте, доведя их лишь до 1906 г.
Издание вышло неплохим – нет, как обычно у Захарова, никаких примечаний, зато имеется именной указатель. Дано небольшое предисловие. Безусловным плюсом стала подборка иллюстраций и фотографий хорошего качества. В общем, получилась хорошая и полезная книга: два приблизительно одинаковых по объему мемуаров (каждый по 200 с небольшим страниц), интересных по своему. Всячески рекомендую это издание всем интересующимся историей России конца 18 – начала 20 в.
PS. О судьбе одного из потомков графа Комаровского и родственника графини Камаровской смотри первую главу книги Л.Лурье «Хищницы». Скрыть

У Захарова вышло и выходит много интересных воспоминаний и дневников, как переизданий, так и впервые публикуемых по рукописям. Но иногда – к счастью, редко – это бывают холостые выстрелы.
К сожалению, рассматриваемая книга относится именно к этим пустышкам. Громкий титул, высокий и занимаемый долгое время пост – все это предполагало и глубину, и охват событий, а выбранное время настраивало на какое-то особое проникновение в суть происходившего. Однако дневники князя В.М. Голицына (1847-1932), московского вице-губернатора и губернатора в 1883-1891 гг. и городского головы в 1897-1905 гг., охватывающие период с лета 1917 по лето 1918 г., кажется, могли быть написаны каким-то философом, живущим вне времени и пространства. Они фиксируют беседу автора с самим собой и посвящены чему угодно: морали, воспитанию, науке, религии, философии, быту, войне, государственному устройству, бесконечно радостному возвеличиванию природы, свободы духа, жажды познания. Правнук автора, расшифровывавший рукопись, предупреждает (и предостерегает) читателя, что тот «окунется в бездонное» (с.6), познакомится с «ценнейшим документом Времени» (с.7).
Я понимаю, что потомки князя Голицына хотели бы видеть опубликованными дневники своего именитого прадеда (а вел он их практически всю жизнь – с 1865 г. и до самой смерти), но будут ли они интересны простому (и даже любопытному) читателю, ищущему ответ на вопрос, как и чем жили современник тех далеких событий. Наблюдения за погодой, заметки о разных семейных делах и много-много-много рассуждений обо всем на свете пусть и мудрого, но уж очень отстраненного от реалий тех дней человека почти ничего не дают для понимания событий 17-18 гг. Если выбрать все, что хоть как-то касается злобы дня, наберется десяток-другой страниц, и все. Ради этого просеивать довольно толстый том не хочется, и другим рекомендовать не буду. А жаль - издание вышло вполне добротным – хорошая бумага, вклейка с хорошего качества цветными иллюстрациями и ч/б фото, небольшое, но обстоятельное введение, краткие комментарии к тексту дневников.
На мой взгляд, эта публикация ничего не прибавляет к картине той эпохи, а является лишь частью портрета самого автора. Будет ли интересна эта камерная миниатюра кому-то, кроме исследователя творчества князя Голицына, сомневаюсь… Скрыть

Уважаемый D хорошо написал о покойном М.Т. Студеникине и истфаке МПГУ, но, к сожалению, ни слова об этой книге. А она, на мой не чуждый данной теме взгляд, достойна серьезного внимания, и стала, в известном смысле, памятником Михаилу Тимофеевичу (вышла уже после его смерти) и полезна будет всем, интересующимся историей нашей страны конца 19 и, на самом деле, до наших дней.
Почему именно так пафосно? История как наука и как школьный предмет — это вам не лягушек резать и сочинения о роли и образе Чацкого писать. Это всегда проекция государственного представления о прошлом, настоящем и будущем, пропаганда должного (нужного) образа страны, направленная на подрастающее поколение. Школьные учебники по истории, менявшиеся раньше не так часто, как сейчас (практически при каждом новом министре, будь они неладны - и министры, и учебники), демонстрируют нам смену не только методических концепций, о чем очень подробно и интересно рассказывает в своей итоговой книге М.Т. Студеникин, но и исторических парадигм. Другими словами, это хроника изменений подходов, как учить, и главное — какой истории учить школьную детвору. М.Т. Студеникин четко показывает, что как содержание, так и сам образовательный процесс обучения истории зависит от целей образования — социального заказа общества и государства. В самом начале своей книги он рассказывает, какие цели выдвигались прежде, что оказалось реальным, а что искусственным и невостребованным.
Рассматриваемая работа, вышедшая тиражем всего 500 экз., представляет из себя настоящий ученый труд, но, как мне показалась, носящий следы незавершенности, возможно, в связи с уходом автора. Есть обстоятельное введение, но нет никакого заключения. Работа Студеникина выстроена на огромном массиве источников (монографии, статьи, публикации СМИ тех лет), но не везде указаны источники цитат. Даже название не вполне точно отражает содержание книги, поскольку автор начинает рассмотрение своей темы с 1860-х гг., т.е. с реформы образования, проведенной при Александре II.
М.Т. Студеникин ставит перед собой задачу показать, что нынешнее слепое перенятие образовательного опыта зарубежных стран при игнорировании опыта русской школы 19 – начала 20 в. неэффективно, поскольку в ряде случаев педагоги (и чиновники) повторяют то, что давным-давно уже было испытано и проверено и показало свою малую эффективность или вообще было отвергнуто.
Разбирая вопросы не только большой исторической науки (учебники часто писали академические ученые), но и педагогики: методов, приемов, форм и средств обучения, автор ориентирует свой труд на практикующего учителя и студента, будущего учителя истории. Наверно, это действительно основная целевая аудитория данного издания, но написанная достаточно легко, эта книга может быть интересна и более широкому читателю, так как объяснит какие-то вещи, нашедшие отражение в русской литературе того времени.
М.Т. Студеникин показывает, что основным тогдашним педагогическим кредо было изучение истории по царствованиям, внутри которых рассматривались отрывочные сведения о правителях и «любытных происшествиях»; целостной обобщенной картины не давалось. Ученик получал в учебнике каталог разрозненных фактов с условной внешней связью между ними. Материал надо было заучивать чисто механически, поскольку преобладающей способностью учащихся школьного возраста считалась память; глубоко мыслить они не могут и лишь при бесконечных повторениях твердо усвоят содержание темы. Долгое время полагалось, что иллюстрации в школьных учебниках не просто не нужны (занимают место), а вредны, так как отвлекают ученика от содержания. Включать в учебник надобно чертежы и рисунки, иные «графические исполнения» к тексту должны подаваться в виде альбомов, настенных таблиц и учебных картин большого формата (вспоминаете?). Иллюстрации приходят в шкеольные учебники лишь в начале 20 в. как важный элемент стимулирования интереса к учебной книге.
В своем исследовании М.Т. Студеникин подробно останавливается на разных интересных методах изучения истории (напр., календарном), дает характеристики разным учебникам, популярным в то время (Кареева, Виппера). Из его труда видно, что многие вещи, обязательные для современного учебника, как то: деление на параграфы, те же иллюстрации, появились в конце 19- начале 20 в. При этом многое перешло в школу наших дней (текст учебника и рассказ учителя как истина в последней инстанции, которую надо воспроизвести максимально близко к оригиналу, чтобы получить хорошую оценку). В целом видно, что тогда, что сегодня сохранились те же проблемы: перегрузки учителя, работа по скучным казенным программам, навязанным педагогам и учащимся, рутина.
По-моему, это обстоятельная и любопытная книга достойна внимания, поэтому берусь рекомендовать ее для ознакомления вне зависимости от ваших профессиональных интересов.

© Как много писателей, как мало читателей… Скрыть

О Мартове у меня есть две любимых истории. Одна из далекого прошлого и не совсем о нем. Вторая отлично иллюстрирует первую и описана К. Паустовским в его воспоминаниях «Начало неведомого века» (1956).
Начнем. Н. Валентинов-Вольский, молодой социал-демократ, в самом начале 20 в. познакомился в Швейцарии с Лениным. Пошли как-то на прогулку в горы. Сели, в тишине наслаждаются красотой. Вольский молчит, зная, как В.И. любит такие моменты. Тот, после паузы, "Ох, и гадят нам меньшевики".
Прошли, как говорится, годы. Москва, начало 18 г., заседание ВЦИК.
«Мартов сидел ближе всех к журналистам, и мы хорошо его изучили. Высокий, тощий и яростный, с жилистой шеей, замотанной рваным шарфом, он часто вскакивал, перебивал оратора и выкрикивал хриплым сорванным голосом негодующие слова. Он был зачинщиком всех бурь и не успокаивался, пока его не лишали слова или не исключали на несколько заседаний.
Но изредка он был настроен мирно. Тогда он подсаживался к нам, брал у кого-нибудь книгу и читал запоем, как бы забыв о времени и месте и совершенно не отзываясь на события, происходившие в зале.
Шло обсуждение декрета о посылке в деревню рабочих продовольственных отрядов. Ждали бури. Но поведение Мартова не предвещало никаких неожиданностей, и все понемногу успокоились. Зашелестели газеты, заскрипели карандаши. Свердлов (председатель – spl) снял руку со звонка и, улыбаясь, слушал своего соседа.
Список ораторов подходил к концу. Тогда Мартов очнулся и вялым голосом попросил слова. Зал насторожился. По рядам прошел предостерегающий гул.
Мартов медленно, сутулясь и покачиваясь, поднялся на трибуну, обвел пустыми глазами зал и начал тихо и неохотно говорить, что проект декрета о посылке продовольственных рабочих отрядов нуждается, мол, в более точной юридической и стилистической редакции. Например, пункт такой-то декрета следовало бы выразить более просто, отбросив многие лишние слова, вроде "в целях", заменив их словом "для", а в пункте таком-то есть повторение того, что уже сказано в предыдущем пункте.
Мартов долго рылся в своих записях, не находил того, что ему было нужно, и с досадой пожимал плечами. Зал убедился, что никакого взрыва не будет. Снова зашелестели газеты.
Вдруг весь зал вздрогнул. Я не сразу понял, что случилось. С трибуны гремел, сотрясая стены, голос Мартова. В нем клокотала ярость. Изорванные и вышвырнутые им листки со скучными записями опускались, кружась, как снег, на первые ряды кресел.
Мартов потрясал перед собой сжатыми кулаками и кричал, задыхаясь:
- Предательство! Вы придумали этот декрет, чтобы убрать из Москвы и Петрограда всех недовольных рабочих - лучший цвет пролетариата! И тем самым задушить здоровый протест рабочего класса!
После минутного молчания все вскочили с мест. Буря криков понеслась по залу. Его прорезали отдельные выкрики: "Долой с трибуны!", "Предатель!", "Браво, Мартов!", "Как он смеет!", "Правда глаза колет!"
Свердлов неистово звонил, призывая Мартова к порядку. Но Мартов продолжал кричать еще яростнее, чем раньше.
Он усыпил зал своим наигранным равнодушием и теперь отыгрывался.
Свердлов лишил Мартова слова, но тот продолжал говорить. Свердлов исключил его на три заседания, но Мартов только отмахнулся и продолжал бросать обвинения, одно другого злее.
Свердлов вызвал охрану. Только тогда Мартов сошел с трибуны и под свист, топот, аплодисменты и крики нарочито медленно вышел из зала.»
К сожалению, такого Мартова в рассматриваемом сборнике нет. Что, в общем, понятно — составленный известный специалистом по истории социалистического движения в России в начале 19 – н. 20 д.и.н. Ю. Фельштинским, он представляет собой подборку официальных текстов, даже если это обычные письма.
О Ю.О. Мартове говорить не буду, читайте сами. Фигура колоритная, человек любопытный — друг и сортаник Ленина, которого, говорят, тот до конца жизни очень высоко ценил как человека, хотя они давно стали политическими противниками.
Извлеченные из коллекции соратника Мартова Б. Николаевского (США) и прокомментированные Фельштинским, эти материалы показывают нам Мартова последних лет жизни — тяжело больного (туберкулезом, убившим его), уже почти не говорившего, но очень много писавшего. Хронологически все документы делятся на две группы: с Октябрьского переворота до отъезда Мартова за границу, и созданные в эмиграции. Сам сборник состоит из двух практически равных частей (обе по 200 с небольшим стр.): это письма Мартова и документы, связанные с меньшевиками (статьи, интервью, стенограммы выступлений). В начале книги имеется обстоятельное введение Фельштинского, в конце — его комментарии к тексту (более 100 стр.) и именной указатель.
Абсолютно вся переписка Мартова, представленная в этом издании, ведется с товарищами по партии: даже личные письма наполнены рассуждениями о политике. Большинство корреспонденции представляют собой программные политические документы, по 5-10 стр., изобилующие длинными преложениями. Очень на любителя.
Хорошо показана изнанка политической жизни, внутренняя кухня эсдеков времен революции и Гражданской войны. В отношении большевиков, о которых в основном и пишет Мартов, тексты Мартова содержат как точные прогнозы, так и свидетельства удивительной слепоты. Скажем, Мартов считал, что бороться с большевиками надо только изнутри, посредством создания блока всех социалистических сил, объединяясь с мягкими беками и разоблачая крайности ленинизма среди рабочих. Никакой интервенции, это только на руку мировой буржуазии. Чекисты же если в начале меньшевиков арестовывали и сажали, но расстреливали редко, больше в провинции, то к 41 г. перебили практически всех.
Это очень добротно и грамотно подготовленная книга рассчитана на очень узкого и подготовленного читателя, которому я ее и рекомендую. Я был весьма удивлен, что целых три человека написали свои рецензии на эту книгу. В такой компании приятно находиться… Однако, когда разойдется тираж этого сборника (1500 экз.), боюсь гадать.

© Как много писателей, как мало читателей… Скрыть