То, что Довлатов был, как минимум, разный, можно было догадаться, не читая ни одной книги о нем. Он сам о себе писал достаточно критично. Конечно, можно объяснить эти на себя направленные инвективы хитро продуманной тактикой ("скромный, самокритичный" и т.п.). Наверное, всё это в случае Довлатова имело место. Думаю, любая творческая (и не признанная) личность (а признание к Довлатову пришло далеко не сразу) обладает целым букетом комплексов и недостатков, особенно личность пьющая. Как писала одна из поклонниц Доалатова, он - "закомплексованный неудачник, саркастичный циник, враль, хвастун, старадающий манией величия, ханжа, пошляк, психопат и вообще редкостный засранец".
Но у такой личности за душой обычно много чего. Довлатов был таким - интересным, обаятельным, остроумным - человеком. Именно так описывают его разные знавшие его (больше или меньше) люди. У мадам Пекуровской доброго слова в адрес Довлатова не нашлось. Почему она вышла за него замуж, чем он ее покорил (а именно так и было), ради чего она жила с ним столько лет, мне осталось непонятным. Не ясно (а Ася ничего об этом не говорит), почему она потом бросила Довлатова, ушла от него к более успешному Вас.Аксенову, скрывала дочь, а дочери про отца говорила, что он похож на гориллу...
А.Арьев в предисловии к книге пишет, что она видела в нем талантливого писателя и поддерживала, развивала его талант. Возможно. Сама она об этом умалчивает.
Умалчивает она вообще много о чем. Я понимал, покупая эту книгу, что сочинительница ее рассержена на Довлатова (он сам об этом писал), но все же рассчитывал найти в ней рассказ о молодости Довлатова, о том, что не увидели или забыли другие. Но ничего не только интересного, но даже просто информативного о том времени я для себя не обнаружил.
Обнаружилось же много другого - страниц на 10 анализ воспоминаний Бунина о Чехове, на пару страниц рассуждения о происхождении и смысле слова досуг и проч., простите, ерунду. Это, как совершенно верно указала автор предыдущей рецензии, "не мемуары". Это на самом деле заметки до сих пор ничего не простившей Довлатову женщины, которая ставит ему в строку всякое лыко, не забывшую ни одной его глупой выходки, в каждом его поступке видевшей какой-то злой умысел. Уж казалось бы, пора и о Боге подумать - возраст у мадам Пекуровской недетский, сколько можно мстить покойнику, тем более, что и при жизни она этим занималась (не стесняясь, рассказывает она, что не сказала дочери о болезни Довлатова, так что та не смогла съездить повидать его перед смертью).
Месть - не единственный ингредиент этой книги. Автор с удовольствием рисует себя в разных позах, упивается своим умением связывать слова в предложения разной длины, постоянно даказывает, что она не менее умная и остроумная, нежели Довлатов. Как результат, вышла занудная и малосодержательная книжка, в которой маловато о Довлатове, но слишком много о её авторе. Который, кстати, убежден, слава Довлатова преувеличена, и для людей, которые понимают литературу профессионально, а не простых читателей, Довлатов писал слабо. Возникает вопрос - где Довлатов, а где мадам Пекуровская?
Я не довлатофил - читать о нем мне интересно настолько, насколько мне интересно читать о любой необычной личности. К сожалению, у мадам Пекуровской не получилось показать, что же так привлекало в Довлатове многих и многих людей (но зато получилось продемонстрировать, что других отталкивало в ней - да того же Довлатова - стервозность и завистливость). Возможно, автор этой неудачной работы о Довлатове и действительно тонкий и умный специалист по Набокову, Канту и другим творцам, но ознакомившись с этой, одной её работой, другие её труды я брать не стану - наверняка она и там с кем-то сводит счеты и занимается самолюбованием.
Не теряйте времени и денег на эту пустую и недобрую книгу - лучше почитайте самого Довлатова. Скрыть

Уважаемый D хорошо написал о покойном М.Т. Студеникине и истфаке МПГУ, но, к сожалению, ни слова об этой книге. А она, на мой не чуждый данной теме взгляд, достойна серьезного внимания, и стала, в известном смысле, памятником Михаилу Тимофеевичу (вышла уже после его смерти) и полезна будет всем, интересующимся историей нашей страны конца 19 и, на самом деле, до наших дней.
Почему именно так пафосно? История как наука и как школьный предмет — это вам не лягушек резать и сочинения о роли и образе Чацкого писать. Это всегда проекция государственного представления о прошлом, настоящем и будущем, пропаганда должного (нужного) образа страны, направленная на подрастающее поколение. Школьные учебники по истории, менявшиеся раньше не так часто, как сейчас (практически при каждом новом министре, будь они неладны - и министры, и учебники), демонстрируют нам смену не только методических концепций, о чем очень подробно и интересно рассказывает в своей итоговой книге М.Т. Студеникин, но и исторических парадигм. Другими словами, это хроника изменений подходов, как учить, и главное — какой истории учить школьную детвору. М.Т. Студеникин четко показывает, что как содержание, так и сам образовательный процесс обучения истории зависит от целей образования — социального заказа общества и государства. В самом начале своей книги он рассказывает, какие цели выдвигались прежде, что оказалось реальным, а что искусственным и невостребованным.
Рассматриваемая работа, вышедшая тиражем всего 500 экз., представляет из себя настоящий ученый труд, но, как мне показалась, носящий следы незавершенности, возможно, в связи с уходом автора. Есть обстоятельное введение, но нет никакого заключения. Работа Студеникина выстроена на огромном массиве источников (монографии, статьи, публикации СМИ тех лет), но не везде указаны источники цитат. Даже название не вполне точно отражает содержание книги, поскольку автор начинает рассмотрение своей темы с 1860-х гг., т.е. с реформы образования, проведенной при Александре II.
М.Т. Студеникин ставит перед собой задачу показать, что нынешнее слепое перенятие образовательного опыта зарубежных стран при игнорировании опыта русской школы 19 – начала 20 в. неэффективно, поскольку в ряде случаев педагоги (и чиновники) повторяют то, что давным-давно уже было испытано и проверено и показало свою малую эффективность или вообще было отвергнуто.
Разбирая вопросы не только большой исторической науки (учебники часто писали академические ученые), но и педагогики: методов, приемов, форм и средств обучения, автор ориентирует свой труд на практикующего учителя и студента, будущего учителя истории. Наверно, это действительно основная целевая аудитория данного издания, но написанная достаточно легко, эта книга может быть интересна и более широкому читателю, так как объяснит какие-то вещи, нашедшие отражение в русской литературе того времени.
М.Т. Студеникин показывает, что основным тогдашним педагогическим кредо было изучение истории по царствованиям, внутри которых рассматривались отрывочные сведения о правителях и «любытных происшествиях»; целостной обобщенной картины не давалось. Ученик получал в учебнике каталог разрозненных фактов с условной внешней связью между ними. Материал надо было заучивать чисто механически, поскольку преобладающей способностью учащихся школьного возраста считалась память; глубоко мыслить они не могут и лишь при бесконечных повторениях твердо усвоят содержание темы. Долгое время полагалось, что иллюстрации в школьных учебниках не просто не нужны (занимают место), а вредны, так как отвлекают ученика от содержания. Включать в учебник надобно чертежы и рисунки, иные «графические исполнения» к тексту должны подаваться в виде альбомов, настенных таблиц и учебных картин большого формата (вспоминаете?). Иллюстрации приходят в шкеольные учебники лишь в начале 20 в. как важный элемент стимулирования интереса к учебной книге.
В своем исследовании М.Т. Студеникин подробно останавливается на разных интересных методах изучения истории (напр., календарном), дает характеристики разным учебникам, популярным в то время (Кареева, Виппера). Из его труда видно, что многие вещи, обязательные для современного учебника, как то: деление на параграфы, те же иллюстрации, появились в конце 19- начале 20 в. При этом многое перешло в школу наших дней (текст учебника и рассказ учителя как истина в последней инстанции, которую надо воспроизвести максимально близко к оригиналу, чтобы получить хорошую оценку). В целом видно, что тогда, что сегодня сохранились те же проблемы: перегрузки учителя, работа по скучным казенным программам, навязанным педагогам и учащимся, рутина.
По-моему, это обстоятельная и любопытная книга достойна внимания, поэтому берусь рекомендовать ее для ознакомления вне зависимости от ваших профессиональных интересов.

© Как много писателей, как мало читателей… Скрыть

О Мартове у меня есть две любимых истории. Одна из далекого прошлого и не совсем о нем. Вторая отлично иллюстрирует первую и описана К. Паустовским в его воспоминаниях «Начало неведомого века» (1956).
Начнем. Н. Валентинов-Вольский, молодой социал-демократ, в самом начале 20 в. познакомился в Швейцарии с Лениным. Пошли как-то на прогулку в горы. Сели, в тишине наслаждаются красотой. Вольский молчит, зная, как В.И. любит такие моменты. Тот, после паузы, "Ох, и гадят нам меньшевики".
Прошли, как говорится, годы. Москва, начало 18 г., заседание ВЦИК.
«Мартов сидел ближе всех к журналистам, и мы хорошо его изучили. Высокий, тощий и яростный, с жилистой шеей, замотанной рваным шарфом, он часто вскакивал, перебивал оратора и выкрикивал хриплым сорванным голосом негодующие слова. Он был зачинщиком всех бурь и не успокаивался, пока его не лишали слова или не исключали на несколько заседаний.
Но изредка он был настроен мирно. Тогда он подсаживался к нам, брал у кого-нибудь книгу и читал запоем, как бы забыв о времени и месте и совершенно не отзываясь на события, происходившие в зале.
Шло обсуждение декрета о посылке в деревню рабочих продовольственных отрядов. Ждали бури. Но поведение Мартова не предвещало никаких неожиданностей, и все понемногу успокоились. Зашелестели газеты, заскрипели карандаши. Свердлов (председатель – spl) снял руку со звонка и, улыбаясь, слушал своего соседа.
Список ораторов подходил к концу. Тогда Мартов очнулся и вялым голосом попросил слова. Зал насторожился. По рядам прошел предостерегающий гул.
Мартов медленно, сутулясь и покачиваясь, поднялся на трибуну, обвел пустыми глазами зал и начал тихо и неохотно говорить, что проект декрета о посылке продовольственных рабочих отрядов нуждается, мол, в более точной юридической и стилистической редакции. Например, пункт такой-то декрета следовало бы выразить более просто, отбросив многие лишние слова, вроде "в целях", заменив их словом "для", а в пункте таком-то есть повторение того, что уже сказано в предыдущем пункте.
Мартов долго рылся в своих записях, не находил того, что ему было нужно, и с досадой пожимал плечами. Зал убедился, что никакого взрыва не будет. Снова зашелестели газеты.
Вдруг весь зал вздрогнул. Я не сразу понял, что случилось. С трибуны гремел, сотрясая стены, голос Мартова. В нем клокотала ярость. Изорванные и вышвырнутые им листки со скучными записями опускались, кружась, как снег, на первые ряды кресел.
Мартов потрясал перед собой сжатыми кулаками и кричал, задыхаясь:
- Предательство! Вы придумали этот декрет, чтобы убрать из Москвы и Петрограда всех недовольных рабочих - лучший цвет пролетариата! И тем самым задушить здоровый протест рабочего класса!
После минутного молчания все вскочили с мест. Буря криков понеслась по залу. Его прорезали отдельные выкрики: "Долой с трибуны!", "Предатель!", "Браво, Мартов!", "Как он смеет!", "Правда глаза колет!"
Свердлов неистово звонил, призывая Мартова к порядку. Но Мартов продолжал кричать еще яростнее, чем раньше.
Он усыпил зал своим наигранным равнодушием и теперь отыгрывался.
Свердлов лишил Мартова слова, но тот продолжал говорить. Свердлов исключил его на три заседания, но Мартов только отмахнулся и продолжал бросать обвинения, одно другого злее.
Свердлов вызвал охрану. Только тогда Мартов сошел с трибуны и под свист, топот, аплодисменты и крики нарочито медленно вышел из зала.»
К сожалению, такого Мартова в рассматриваемом сборнике нет. Что, в общем, понятно — составленный известный специалистом по истории социалистического движения в России в начале 19 – н. 20 д.и.н. Ю. Фельштинским, он представляет собой подборку официальных текстов, даже если это обычные письма.
О Ю.О. Мартове говорить не буду, читайте сами. Фигура колоритная, человек любопытный — друг и сортаник Ленина, которого, говорят, тот до конца жизни очень высоко ценил как человека, хотя они давно стали политическими противниками.
Извлеченные из коллекции соратника Мартова Б. Николаевского (США) и прокомментированные Фельштинским, эти материалы показывают нам Мартова последних лет жизни — тяжело больного (туберкулезом, убившим его), уже почти не говорившего, но очень много писавшего. Хронологически все документы делятся на две группы: с Октябрьского переворота до отъезда Мартова за границу, и созданные в эмиграции. Сам сборник состоит из двух практически равных частей (обе по 200 с небольшим стр.): это письма Мартова и документы, связанные с меньшевиками (статьи, интервью, стенограммы выступлений). В начале книги имеется обстоятельное введение Фельштинского, в конце — его комментарии к тексту (более 100 стр.) и именной указатель.
Абсолютно вся переписка Мартова, представленная в этом издании, ведется с товарищами по партии: даже личные письма наполнены рассуждениями о политике. Большинство корреспонденции представляют собой программные политические документы, по 5-10 стр., изобилующие длинными преложениями. Очень на любителя.
Хорошо показана изнанка политической жизни, внутренняя кухня эсдеков времен революции и Гражданской войны. В отношении большевиков, о которых в основном и пишет Мартов, тексты Мартова содержат как точные прогнозы, так и свидетельства удивительной слепоты. Скажем, Мартов считал, что бороться с большевиками надо только изнутри, посредством создания блока всех социалистических сил, объединяясь с мягкими беками и разоблачая крайности ленинизма среди рабочих. Никакой интервенции, это только на руку мировой буржуазии. Чекисты же если в начале меньшевиков арестовывали и сажали, но расстреливали редко, больше в провинции, то к 41 г. перебили практически всех.
Это очень добротно и грамотно подготовленная книга рассчитана на очень узкого и подготовленного читателя, которому я ее и рекомендую. Я был весьма удивлен, что целых три человека написали свои рецензии на эту книгу. В такой компании приятно находиться… Однако, когда разойдется тираж этого сборника (1500 экз.), боюсь гадать.

© Как много писателей, как мало читателей… Скрыть

Олег Рудольфович Айрапетов (1963-), к.и.н., преподаватель факультета госуправления МГУ, является автором (и соавтором) довольно большого количества работ, посвященных истории России в конце 19 – начале 20 в., в частности внешней политики Российской империи.
Его кандидатская диссертация (1994 г.) была посвящена генералу Н.Н. Обручеву, несостоявшемуся военному министру империи, соратнику военного министра Александра II Дм. Милитину, заместителю министра Александра III Ванновского и начальнику Главного штаба Русской армии. В 1998 г. в С. Петербурге у О.Р. Айрапетова вышла монография «Забытая карьера «Русского Мольтке». Николай Николаевич Обручев (1830—1904)». Рассматриваемая книга — это переработанное издание той давней публикации. Можно сказать, что автор занимается изучением жизни Обручева практически четверть века, поэтому можно рассчитывать, что он настоящий знаток этой темы.
Знакомство с данной публикацией вполне подтверждает это предположение. Это качественное академическое исследование, основанное на многочисленных документах, прежде всего, архивных (одни примечания занимают 95 стр.), написанное если не увлекательно, то вполне читабельно.
Николай Николаевич Обручев (1830-1904) около 15 лет был доверенным лицом и ближайшим сотрудником Д.А. Милютина, оставаясь в тени его, почти столько же был вторым лицом при министре Ванновском (до конца 1897 г.). Современники писали о нем как о выдающемся администраторе, талантливом профессоре Академии Генштаба, очень много сделавшем для русской армии в весьма важный и сложный для нее период, хотя здесь мнения расходятся.
Родом из семьи военного, Обручев продолжил семейную традицию, окончив кадетский корпус, о чем подробно рассказывает в своей книге Айрапетов. Поступил в гвардии Измайловский полк. Еще молодым офицером стал писать и печатать труды по истории русской армии. Окончил Академию Генштаба, принял участие в Крымской войне, которая сделала его более левым, вплоть до недолгого сближения с Чернышевским. С 1857 г. начинает долгую карьеру преподавания в академии Генштаба, став известным многим поколениям русских офицеров и генералов. Редактирует «Военный сборник», очень продвинутое издание, касавшееся в лучшие свои годы разных областей жизни, не только военных.
Непосредственно как строевой командир проявил себя мало, что ему всегда ставили в упрек («строя не знает»), однако голым теоретиком его тоже назвать нельзя. Обручев принял участие в русско-турецкой войне, где показал себя талантливым полководцем и храбрым человеком, но душа его лежала к другому.
О.Р. Айрапетов, на мой взгляд, излишне отвлекается в своей книге на эпизоды, не связанные непосредственно с карьерой Обручева — повествуя о польском восстании 1863 г., к которому Обручев не имел никакого отношения, и особенно войне 1877-78 гг., хотя Обручев появляется лишь на 30-й странице 3-й главы книги, посвященной этому событию.
Айрапетов хорошо показал значительную роль Обручева в разработке стратегического плана военной кампании против турок, который был принят, но не реализован, что привело к более медленным и менее эффективным действиям русской армии. Подобное случалось впоследствии не раз с Обручевым — его теоретические наработки принимались, но не использовались, как правило, по политически соображениям, или из-за личных неприязненных отношений (как случилось в годы русско-турецкой войны, когда главнокомандующий в.к. Николай Николаевич, опираясь на вздорный слух о якобы ненадежности Обручева, отказался взять его начальником своего штаба). Лишь тогда, когда русская армия столкнулась с неудачами, Обручев был вызван в действующую армию, и смог на Кавказском фронте блестяще доказать свою репутацию теоретика-штабиста, за что был отмечен высокими наградами (и выделен среди прочих наследником Александром Александровичем).
Данная книга — это одновременно и биография Обручева, и история внешней политики России в эпоху трех императоров: Александра II, Александра III и Николая II. В частности, очень интересно изложен материал о подготовке несостоявшейся босфорской операции — захвате проливов внезапным ударом с суши и моря, что имело высокие шансы на успех в условиях слабости турецкой армии и флота и неготовности европейских держав вмешаться в войну с Россией.
Как итог, можно сказать, что Обручев смог многое сделать, но многого и не сделать, отчасти по нежеланию, отчасти по неимению невозможности. В отличие от своего патрона графа Милютина, Обручев был довольно скоро и незаслуженно забыт, хотя его теоретические труды не потеряли ценности и в 20 в. Книга О.Р. Айрапетова возвращает генерал-адъютанту Н.Н. Обручеву его права на место в русской, особенно военной, истории и делает это добротно и основательно. Рекомендую этот солидный труд всем интересующимся историей Отечества во второй половине 19 в.
Из недостатков отмечу оформление: нет вообще иллюстраций и многовато опечаток.

© Как много писателей, как мало читателей… Скрыть

Мне нравятся книги Н.А. Громовй (1959-). Ну, почти все. Она талантливый писатель, настоящий исследователь-литературовед, специалист по отечественной литературе первой половины 20 в. Н.А. Громова умеет работать одинаково хорошо с архивами и людьми, и трудно сказать, где она добилась больших успехов — отыскивая старинные документы или живых свидетелей описанных в этих документах событий. Наталья Громова, бывший научный сотрудник дома-музея Цветаевой и Пастернака, а ныне ведущий научный сотрудник Государственного Литературного музея, выпустила ряд очень серьезных трудов, посвященных русским советским поэтам, как писали раньше, и их окружению.
Рассматриваемая работа состоит из трех частей: повести «Пилигрим» (объемом в 70 стр.), архивного романа «Ключ», впервые вышедшего в 2013 г. (почти 400 стр.), и 15-страничного сборника заметок «Исследуя исследователей». Последняя работа автором названа «заметками на полях жизни», своеобразными рассуждениями о советских писателях, их времени и их читателях. Эдакая сборная солянка из разных мелких заметок, собранных вместе, чтобы не пропало.
В целом вся книга — это смесь автобиографической прозы и литературоведческого исследования. В первой книге этого сборника главная героиня явно списана с самой Громовой: учеба на философском факультете МГУ, работа в Исторической библиотеке, в редакции «Советской энциклопедии». «Пилигрим» представляет собой рассказ о женщине и ее жизни, обозначенной пунктирно, отдельными эпизодами. В центре семья (неудачная), пьеса, которую пишет героиня (написала ли?), люди, которых она встречает (вот здесь ей повезло). Всё это происходит на фоне событий 1980-90-х гг. с отдельными вставками из детства. Написано любопытно, но о чем? Стержня я здесь не почувствовал. Производит впечатление незаконченности и больше напоминает сценарий.
«Ключ» — это история жизни жизни Н. Громовой без всяких домыслов, роман о литературоведе и ее кухне: возня с архивами, встречи с разными людьми. В общем, история возникновения и написания одной книги на протяжении нескольких лет. Очень любопытно и интересно, особенно если читатель в теме.
В целом эта публикация будет идеальна для поклонников творчества Н. Громовой, знающих ее работы, людей, о которых она писала, и то время. Отчасти — это история жизни самого автора, связанная с историей героев ее книги в своеобразный узел, который развязывается на глазах у читателя.
Издание неплохо оформлено: твердый переплет, просвечивающаяся офсетная бумага, много иллюстраций из домашних альбомов разного качества.

© Как много писателей, как мало читателей… Скрыть