Уважаемый DS в своей рецензии дал точную характеристику того состояния доступности архивов советских времен на территории бывшего СССР, так что добавить здесь нечего. Однако содержание книги требует, на мой взгляд, более подробного анализа.
Летом 37 г. начался т.н. «большой террор», основанный на приказе НКВД СССР №00447. Эта кампания связана, прежде всего, с именем тогдашнего наркома ВД Ежова, хотя непосредственным инициатором и повседневным направителем террора был Сталин. По более или менее устоявшимся данным, в течение года было арестовано около 1,7 млн чел., из которых около 700 тыс. было расстреляно, остальные отправлены в лагеря и тюрьмы, где немалая масса также погибла.
В ходе этого массового террора была истреблена не только советская элита (советская, партийная, военная, культурная), но уничтожено и немало самих чекистов. С осени 38 г. террор стихает, начинается осторожный пересмотр незаконченных дел. Эта кампанию «малой реабилитации» связывают с именем Л. Берии, ставшего сначала замом Ежова, а потом и заменившем его. Часть арестованных и даже осужденных оправдывают и отпускают, начинается поиск виноватых, которыми объявляют… самих «чистильщиков», т.е. чекистов, нарушавших соцзаконность — фальсифицировавших дела против обвиненных в контрреволюции, пытавших их и всячески попиравших сталинскую Конститутцию. Это было вполне в духе Сталина — сначала провести крайне непопулярную акцию, потом обвинить ее исполнителей в перегибах, наказать часть из них и остаться в глазах народа единственно мудрым и правым.
Кампания по чистке «чистильщиков» была горазде менее публичной и кровавой, но, тем не менее, тысячи чекистов, активно вовлеченных в репрессии, причем на самом высоком уровне (от начальников республиканских и областных управлений ВД), предстали перед судом, были приговрены к расстрелу, тюремным и лагерным срокам, уволены из органов.
За последние несколько лет появилось несколько очень интересных исследований, которые на основе ранее неопубликованных архивных документов тех лет рассматривают не столько кампанию по наказанию «перегибщиков», как называли тогда зарвавшихся чекистов, сколько механизм самого террора в период его максимально острого и массового проявления.
С конца 38 г. на Украине появился новый нарком ВД, А.З. Кобулов, «человек Берии», который инициировал процесс репрессий против местных чекистов. Вплоть до 42 г. продолжались закрытые судебные процессы, на которых рассматривались дела тех следователей НКВД и их руководителей, которых еще недавно ставили в пример остальным, поощряли и награждали.
Данная обстоятельнейшая работа основана на материалах в основном украинских архивов, а также Молдавии (входила тогда в виде автономии в УССР) и Грузии. Авторы, историки из России, Украины, Молдавии, Грузии, Германии, Канады и США, пытаются разобраться, каковы были мотивы этой чистки, по каким критериям отбирали чекистов для увольнения и ареста, что двигало работниками НКВД, осуществлявшими репрессии (идея, корысть, страх и т.п.) и др. (см. скан стр. 30-33).
Авторы — действительно знающие свое дело исследователи — разоблачают миф и чекистах как о жертвах давления сверху, некую общую массу без лица. Авторы вошедших в этот основательный том статей стараются сделать индивидуальными и поступки и мотивы участников репрессий, как минимум, на уровне реконструкции биографий. На различных примерах очень хорошо показана психология чекистов — кто и зачем шел в «органы», как вел дело, общался с начальством и коллегами. Общим местом при обвинении чекистов стало мародерством: хищение денег и ценностей приговоренных к расстрелу, вырывание золотых зубов у трупов, и проч. Интересно, что были и среди следователей очень немногочисленные противники таких методов, которых обвиняли в пособничестве контрреволюционерам и уничтожали их же коллеги.
Раз за разом авторы демонстрируют, как извращалась сама идея следствия, когда, напр., приходила директива «работать по польской линии» и арестовывали подряд всех, чья фамилия заканчивалась на «ский». Обвиняемые в преступлениях чекисты все время ссылались на то, что их действия находили одобрение у партийных органов и прокуратуры, при этом показывая, что т.н. спецтройки вообще не вникали в суть конкретных обвинений и штамповали заготовки следователей, которые периодически оформляли дела задним числов на давно умерших или убитых во время допросов.
В книге рассматривается период с конца 38 до 41 г. (Украина), а также конца 50 – начала 60-х гг. на примере Грузии. В начале книги дана общая установочная статья М. Юнге, задающая тон проведенным в рамках общего проекта международным исследованиям, опубликованным в этом внушительном томе (несколько областей в составе УССР). Это в полной мере академическая работа, не рассчитанная на широкого читателя, который, тем не менее, найдет множество интересных и малоизвестных фактов по истории политических репрессий.
Издание содержит именной указатель, но нет списка сокращений и литературы, иллюстраций.
Материалы разнятся по глубине и объему (от 20 до 110 стр.), но все они с разных сторон рассматривают одну проблему, делая ближе и доступнее для нас то время. Очень рекомендую всем интересующимся историей большого террора как качественный аналитический труд.

© Как много писателей, как мало читателей… Скрыть

Дело было так. Летом 1938 г. на судостроительном заводе в Николаеве (Украина) возник пожар, который долго не могли потушить, и принесший огромный материальный урон. Завод выполнял (но плохо) важнейшие правительственные задания по строительству ВМФ страны и пожар сразу же привлек к себе внимание властей, прежде всего НКВД, немедленно объявившем его поджогом в результате деятельности троцкисткой террористической группы (скорее всего, это был результат неосторожности и несоблюдения техники безопасности). Было арестовано множество людей, от рабочих и инженеров до руководителей гос и партучреждений города и области. Большинство обвиненных во всем созналось и было приговорено к расстрелу. Однако весной 39 г. стартовала всесоюзная кампания по наказанию нарушителей соцзаконности, связанная с отставкой Ежова. Как результат, многие из николаевских чекистов во главе с их начальником были обвинены в незаконных методах следствия (пытках) и фальсификации уголовных дел. Часть приговоренных по делу о пожаре на судостроительном заводе успели расстрелять, остальных реабилитировали.
Обвиненные в превышении и злоупотреблениях чекисты не вины своей не признавали, собирали служебные документы в подтверждение законности своих действий, писали в Москву новому наркому Берии, давили на сексотов и свидетелей.
В начале 41 г. трибунал фактически оправдал всех представших перед судом чекистов (а судили их с соблюдением всех норм закона) — кого оправдал полностью, кому дал условный срок, кому просто небольшой. Через пять дней их всех снова арестовали, заменили судей и через два месяца половину приговорили к расстрелу, половину к длительным срокам.
Кроме этого, основного процесса, Марком Юнге, научным сотрудником кафедры восточноевропейской истории Рурского университета в Бохуме (Германия), доктором философии, автором многочисленных работ по истории репрессий в СССР, показано еще шесть других, менее крупных, аналогичных дел, прошедших накануне Великой Отечественной войны над областными чекистами.
В этой немного суховатой и академической работе отлично показана внутренняя кухня НКВД — как «лепили» дело, допрашивали («кололи») обвиняемых, оформляли их дела, судили и расстреливали. На страницах этой книги действуют не только жертвы, но и сексоты, следователи, прокуроры.
Основная масса обвиненных, «перегибщики» из среднего звена, русские, украинцы и евреи, были в абсолютном большинстве не садистами. Кто-то просто послушно исполнял приказы начальства, кто-то с энтузиазмом делал карьеру на репрессиях, упиваясь своей властью.
Интересно, что представшие перед судом чекисты всегда обосновывали свою деятельность приказами сверху, чаще устными. Все без исключения оправдывали и жестокость, и нарушение закона, ссылаясь на классовую борьбу и противоборство врагов народа. Их поддерживали в целом все местные силовые структуры (милиция, суды, прокуратура), и лишь давление из центра позволило довести эти процессы до обвинительного приговора.
Расстрелы и длительные сроки были всё же исключением. Большинство проштрафившихся чекистов мягко уволили, сделав замами по кадрам в разных учреждениях, устроив, в общем, по специальности.
Данная работа основана целиком на архивных данных (чекистских, партийных и судебных) и публикациях СМИ того времени, что делает ее исключительно ценным и достоверным источником.
В конце издания содержится приложение на 50 с лишним стр.: сжатая информация о секретной службе Николаевской области в 37-38 гг., со списками и таблицами, именной указатель, список сокращений и список литературы и источников. Жаль, не фотографий персонажей этого исследования, прежде всего палачей.
Очень рекомендую данное издание всем интересующимся историей нашей страны в 30-е гг. и особенно темой репрессий — вы найдете на го страницах много новой и любопытной информации.

© Как много писателей, как мало читателей… Скрыть

К столетию ВЧК вышло много книг о начальном этапе деятельности этого ведомства. Это можно только приветствовать, поскольку архивы ФСБ по-прежнему в значительной степени закрыты для исследователей. Поэтому в этих публикациях привлекает тот факт, что многие из них основаны на архивных документах, ранее не использовавшихся.
Авторы рассматриваемой книги, Александр Михайлович и Андрей Александрович Плехановы, отец и сын, уже выпустили несколько работ, посвященных данной теме. Доктор исторических наук и профессор, полковник в отставке А.М. Плеханов (1931) с 1950-х гг. работал в МВД и КГБ СССР, к.и.н. А.А. Плеханов, сотрудник Госархива РФ, преподавал в учебных заведениях МВД СССР, ФСБ и ФПС РФ. Оба начали заниматься историей ВЧК еще в советское время.
Во введении к своему труду, который, как пишут авторы, «был пропущен через сердце», они сводят счеты с «либералами», осуждавшими КГБ, и дружно записывают их всех в агенты ЦРУ. Это задает тон всей книге. Далее следует подробный и скучноватый рассказ о реорганизации ВЧК в начале 1920-х гг. и его центральных органах власти. А потом А.М. и А.А. Плехановы переходят к описанию основных направлений оперативно-служебной деятельности московских чекистов. Здесь авторы делают неожиданное признание: содержание книги не соответствует ее названию, а именно — повествование идет не столько о работе сотрудников Московского управления ВЧК/ОГПУ, сколько о его центральном аппарате. Объяснению этому странному подходу авторы приводят следующее — и те, и другие сидели в Москве, а архив Московского управления был утрачен при эвакуации в начале Великой Отечественной (надо понимать, сожжен московскими чекистами во время паники 16 октября 41 г.). Этот факт подмены темы книги, на мой взгляд, снижает научный вес данного труда.
А.М. и А.А. Плеханов стараются быть объективными в оценке деятельности ВЧК/ОГПУ, но видят данное ведомство как очень нужную и высокоидейную организацию. При этом они постоянно кивают на эпоху, т.е. на обстановку, способствующую репрессивной политике. Тем не менее, авторы верно указывают, что большевики, имея возможность выбирать разные пути строительства нового государства, делают ставку преимущественно (а иной раз и исключительно) на карательную функцию, давая ЧК и ГПУ полномочия на внесудебные расправы. Но идеологические устои молодой Советской республики авторы признают абсолютно правильными, не подвергая их сомнению. Поэтому схема, легшая в основу их труда, выглядит следующим образом: советская власть и революция изначально хороши > были искажения, вызванные историческими обстоятельствами > ВЧК/ОГПУ работали на партию и реализовывали правильные цели, иногда понимаемые конкретными исполнителями неточно, отсюда сбои. В целом, из книги встает не очень симпатичный образ ВЧК/ОГПУ и РКП (б), борющихся за власть любыми средствами (в основном при помощи т.н. чекизации страны).
Как следствие, не хватает критического анализа документов и вообще исторических фактов. Образно говоря, в старые меха (теория) авторы попытались налить новое вино (документы).
Издание снабжено списками сокращений (неполным), источников и литературы, но в этом вполне академическом издании нет ни одной отсылки на многочисленные использованные авторами работы, фрагменты которых они цитируют в большом количестве, что резко снижает авторитетность данного исследования. Указав в приложении множество архивов, которые они использовали, авторы не указали ни одного конкретного фонда или дела, что позволило бы проверить точность приведенных ими сведений. Как пример: по всему тексту авторы ссылаются на некую работу Турло, но в их библиографии она отсутствует. Поиск в интернете подсказал, что это или учебник «Красная контрразведка» С.С. Турло (1889-42), весьма интересного сотрудника ВЧК времен Гражданской войны, изданный в 1920 г. и тогда же уничтоженный по решению Дзержинского, или совместная работа Турло и И.П. Залдата «Шпионаж» 1924 г. В книге имеется много повторов — текстуальных и содержательных (напр., стр. 191 и 201, 199 и 201, 198 и 216, 204 и 240, и т.п.). В целом работа плохо отредактирована, что от специалистов такого уровня не ждешь.
Из особенностей оформления отмечу мелкий шрифт, текст, набранный на странице в две колонки, просвечивающая бумага, увеличенный формат книги (17 на 24 см), что делает чтение этого издания не вполне неудобным. Многовато опечаток, что давно уже не удивляет в публикациях «Вече». Удивляет странная манера авторов по всему тексту использовать в сокращенном виде слова «заведующий», «помощник», «заместитель» и «начальник» (зав., зам., пом. и нач.).
Получилась, на мой взгляд, вполне специальная работа, где теоретические аспекты темы лишь отчасти разбавлены конкретными примерами. Поэтому рекомендовать могу ее лишь специалистам, и то с оговорками, по уже названным причинам.

© Как много писателей, как мало читателей… Скрыть

20 век дал продемонстрировал такие гонения на веру в нашей стране и дал столько примеров сопротивления этим гонениям со стороны священнослужителей, монахов и простых верующих, что пополнил количество святых, за веру свою пострадавших, как ни одно другое столетие.
Для многих людей, лишившихся в годы революции и гражданской войны всего, кроме жизни, в новой — советской/безбожной — стране вера стала единственным и самым важным утешением, тем камнем, на котором только и можно было устоять.
Верующие искали себе духовных утешителей, способных поддержать их молитвой и советом, помочь выстоять и выжить. Для москвичей в 1920-е гг. такими священнослужителями стали священники Алексей Мечёв, Александр Зверев, Илья Четверухин.
Последний был еще известен прихожанам храма святителя Николая в Толмачах (что рядом с Третьяковской галереей) как «толмачевский батюшка». Илья Николаевич Четверухин (1886-1932) не был выходцем из семьи священника, как это бывало обыкновенно, а сыном учителя. Обучаясь на историко-филологическом факультете Московского университета, он, после знакомства со своей будущей женой, Евгенией Леонидовной Грандмезон (1883-1974), очень религиозной девушкой, пересмотрел свои ценности и интересы. Бросив университет, он в 1907 г. он поступил в Московскую духовную академию. Вскоре Илья Николаевич женился на Евгении Леонидовне, а с 1911 г., по окончании академии, на восемь лет стал настоятелем храма Живоначальной Троицы при Ермаковской богадельне в Сокольниках.
Здесь он и встретил первые гонения — храм был закрыт, семья отца Ильи голодала. Жизнь изменилась, когда последний перешел в храм Святителя Николая в Толмачах, где до этого служил его духовный отец. Именно здесь, до самого закрытия храма в 1929 г., десять лет настоятелем был отец Илья.
Это было очень тяжелое время: прихожан практически не осталось, служил о. Илья один, без помощников, хором была его супруга. Одну зиму храм не отапливался, не хватало свечей, муки и масла, но службы не прекращались. Это постепенно привлекало все новых прихожан, приезжавших в храм издалека. Немало этому возрождению способствовало личное обаяние о. Ильи и его проповеди. Кроме храма, батюшка общался со своими духовными чадами и дома. Отец Илья был известен и уважаем и другими священнослужителями, по его приглашению в Толмачах служил Патриарх Тихон.
1920-е гг. были временем активного натиска на церковь, «безбожная пятилетка» ставила задачей закрытие всех храмов и ликвидации священничества как класса. Такие столпы православия, как отец Илья, стали врагами большевиков. Первый раз он был арестован в 1923 г., но ненадолго. Второй (и последний) раз его взяли уже после закрытия храма, в 1930 г. Отказавшись оговорить себя, о. Илья получил три года лагерей. Преемницей батюшки в духовном общении с бывшими прихожанами на долгие годы стала матушка Евгения. Сохранилась переписка между супругами, в лагере его навещали старший сын и жена (времена были еще вегетарианские).
Пребывание в Вишерском лагере было очень тяжелым, но о. Илья ждал освобождения, однако в 32 г. он погиб при пожаре. В 1990 г. он был реабилитирован, а в 2002 г. Священный Синод РПЦ включил отца Илью в Собор новомучеников и исповедников Российских.
Матушка Евгения пережила мужа на много лет. Она вела дневники, хранила письма, и в основу рассматриваемой книги, впервые вышедшей в 2004 г., легли ее записки-воспоминания. Сын отца Ильи, Сергей Ильич, сберег этот архив и подготовил к печати многочисленные документы. Второе издание, вышедшее после его смерти благодаря его дочери О.С. Четверухиной, было пополнено новыми материалами.
Это очень обстоятельная и хорошо оформленная работа, с небольшим введением, большим количеством иллюстраций, примечаниями, именным указателем. Данный труд состоит из трех частей: «жизнеописания» отца Ильи, занимающего бОльшую часть книги, его поучений и проповедей (интересных, на мой взгляд, прежде всего людям воцерковленным или ищущим веры), и приложений (письма, записки матушки Евгении, лагерные рассказы).
В первой части очень хорошо передан особый мир духовенства и верующих 1920-30-х гг. Это было время оступившихся и твердых в вере. Кроме о. Ильи и его семьи, в книге повествуется о многих священнослужителях (и часто священномучениках) тех лет.
В последней части содержатся два необыкновенных по чистоте и духовной грусти рассказа матушки Евгении о смерти ее детей — сына и единственной дочери. Там же находится и замечательная переписка сыновей о. Ильи.
Очень рекомендую эту книгу всем, верующим и неверующим, но интересующимся историей нашей страны в первую треть 20 в.

© Как много писателей, как мало читателей… Скрыть

Жила-была одна простая советская семья. Ну, не совсем простая — папа, Александр Матвеевич Хордикайнен, был финн, еще в роду были поляки, что при разных раскладах было плохо. Жили они в бывшем Царском Селе, ставшим после революции Детским Селом, а с1937 г. Пушкиным. Отец, довольно известный экономгеограф и краевед, мама — бывшая бестужевка, занимавшаяся детьми (их было четверо, сестры-близняшки и два сына). За краеведение родителей в 1930 г. отправили на несколько лет в ссылку (краеведов, как и историков, советская власть не любила: зачем в прошлом роются? подозрительно), но потом они смогли вернуться домой. Девочки росли тихими и смирными, с окрестными детьми не водились (грубияны), много читали и вели дневники.
Дневник Софьи (Зоси) пропал, дневник Юлии (Люси) сохранился. Впервые он был издан в издательстве С.-Петербургского университета в 1999 г. Второе издание (без изменений, там же) последовало в 2006 г., очень небольшими тиражами.
Текст книги представляет собой дневниковые записи Люси, которые та вела с апреля 1940 г., когда девочке было 12 лет, до мая 1945 г. Записи за первые два года, правда, фрагментарны, не до того было. Нынешнее издание дополнено записями за послевоенный период, с мая 45 по сентябрь 46 г., когда семья Хордикайненов жила в Тарту. Записи в дневнике сопровождаются комментариями сестры Люси, Софьи Нуриджановой, выступившей здесь одновременно и автором, и составителем. За ее счет и была выпущена (тиражем всего 200 экз.) эта книга.
Этих комментариев недостаточно (в книге нет никакого сопроводительного текста, который позволил бы читателю сориентироваться в сложных обстоятельствах жизни семьи Хордикайнен, особенно во время войны). Тем не менее, они не только не нарушают ткани записей Люси, а весьма органично дополняют и проясняют их. Помимо этого, С. Нуриджанова приводит в своих примечаниях ряд сохранившихся у нее документов (в основном письма), а также развивает записи сестры своими воспоминаниями и оценками, что делает этот исторический источник еще более разнообразным и ценным.
Таких документов у нас практически не существует. Если у нас есть детские дневники жителей блокадного Ленинграда, жителей еврейских гетто, партизан, то дневников — любых — жителей оккупированных территорий практически не сохранилось. О жизни (миллионов) советских людей на протяжении (когда месяцев, когда лет) мы знаем весьма мало, а ведь жизнь (трудная и разная) при немцах не остановилась, она приняла другой и от этого не менее интересный характер.
В этих записях нет сцен казней и насилий. Девочка-подросток старается фиксировать те вещи, которые ее волнуют, повседневные переживания и проблемы, укрываясь в своем мире. Этих проблем первое время было много. Жителей Пушкина выселили в Гатчину, и если жильем семья Хордикайнен обеспечена, то поиски пропитания и топлива превратили их существование в борьбу за выживание. Потом с едой стало получше, жизнь стала налаживаться, дети ходили в школу, регулярно посещали церковь (они были католиками), общались с немцами (в основном священниками). Старший Хордикайнен, похоже, служил у немцев в какой-то «Пропаганде», получал паек. В конце 43 г., по мере отступления немецких войск, началась эвакуация, и жители были вывезены в Эстонию. Здесь вся семья отбывала трудовую повинность — девочки работали пастушками у местных жителей (но с письменным договором, за плату продуктами и вещами). Было тяжело, но оставалось время на танцы и книги. Шились платья, появились влюбленности.
Переход «из-под немцев» к «нашим» был довольно спокойным (от немцев зла семья Хордикайнен видела мало, скорее, наоборот). Таким же малозаметным стал переход к мирной жизни, просто прибавились другие заботы.
После войны как-то всё устроилось, сестры и брат окончили вузы, состоялись как профессионалы (хотя запись в личном деле «находился на оккупированной территории» налагала определенные ограничения, напр., вернуться в Пушкин им не разрешали), их дети тоже добились успеха в жизни. Но прошлое не отпускало, и сестры (с детьми) объединили свои усилия, чтобы поделиться им с нами.
Рекомендую эту необычную и познавательную книгу, доносящую до нас, пафосно выражаясь, «дыхание того времени» (даже особенности написания были сохранены). Очень советую для лучшего понимания исторических реалий познакомиться с книгой В. Цыпина 2010 г. «Город Пушкин в годы войны».
И последнее: оформление получилось вполне хорошим (учитывая, что не было ни редактора, ни корректора, на наборщика) — офсетная бумага, мягкий переплет, мелкий шрифт, вклейка с иллюстрациями из семейного архива, небольшое количество опечаток.

© Как много писателей, как мало читателей… Скрыть