Книги священников (т.н. священническая проза) принято сейчас мерять по одному лекалу — "Несвятые святые". Мне понятно, почему так вышло, хотя ни хронологически (художественные произведения других священнослужителей стали появляться раньше), ни содержательно (тут, конечно, дело вкуса) это издание не единственное в своем роде. Мне, скорее, ближе, по духу и настроению, рассказы не только отца Александра, но отца Ярослава (Шипова).
И тот, и другой пишут больше о простых людях, с которыми им пришлось и приходится сталкиваться, а не о монахах и иерархах церкви. Оба они долго шли к священничеству (и рассказ об этом занимает значительную и интересную часть их книг), к нам, мирянам, относятся не свысока, а пониманием и сочувствием, видя свою миссию не в вознесении над толпой (пасомыми, если угодно, но всё равно стадом), а в помощи им, по мере их, последних, готовности, а частенько (отец Александр честно пишет об этом) даже предвидя, что ничего из их, священников, усилий, не выйдет, временный порыв угаснет, и не придет во храм задумавшийся было грешник. Миссию свою о. Александр выразил просто и очень выразительно: мы трудимся на будущее, мы создаем условия для других (см. скан стр. 152).
Придя к вере (из неверующей, но порядочной семьи военных) в годы перестройки, о. Александр имел право быть разочарованным в людях. Работая на железной дороге чернорабочим, он постоянно сталкивался с не лучшими представителями рода человеческого, но это его не отпугнуло (уйду от всего этого ужаса в монастырь!). Уже став священником, много общался с представителями силовых структур (военными, милиционерами), тоже не от хорошей жизни обратившихся к вере. И здесь нет пессимизма или уныния в его небольших, но емких рассказах (см. сканы стр. 179-85).
Это уже четвертое издание данного сборника (очень приличным по нашим дням тиражом, а поскольку и прошлые были не меньше, то очевидно, что их читают многие, и не только верующие). БОльшая часть этих рассказов выходила ранее в виде отдельных сборников, название одного из которых дало название всей книге — "В круге света". В рецензиях на предыдущие издания пишется, что от чтения прозы о. Александра хочется плакать, читать их тяжело и проч. Не знаю. Я не над одним рассказом не рыдал (хотя тяжелое чувство, и надолго, некоторые точно оставили). Это просто хорошая литература, про людей, какие они есть, про веру и неверие, про чудеса и неготовность признать и принять их. Поэтому читать их можно всякому, любящему качественную беллетристику, вне зависимости от конфессиональных предпочтений (и при отсутствии оных). Наверное, поэтому такие книги и переиздают.
Симпатичны зарисовки о. Александра своей откровенностью, готовностью посмеяться над собой, умением признать свою неудачу (таковое случается нередко), отсутствием морализаторства и нравоучений.
Весьма добротное издание отличается от других в этой серии большим количеством удачно совпадающих с духом книги фотографий (вопреки ожиданиям, работ самого о. Александра там нет).
Думается, что пообщаться с таким собеседником, узнать, как он стал священником, послушать его интересные и поучительные истории будет полезно всякому неравнодушному и думающему человеку.
На этом заканчиваю свою затянувшуюся рецензию и передаю слово . Александру. Он все расскажет гораздо лучше. Рекомендую.

© Как много писателей, как мало читателей… Скрыть

В начале об авторе. Леонид Николаевич Рабичев (1923) – из когорты тех, кому в 1941 г. исполнилось 18, и которых после войны осталось всего несколько процентов. С детства увлекался стихами и живописью. В 16 лет поступил в Московский Юридический институт, где литературным кружком руководил Ю.М. Брик. Окончил в ноябре 42 г. Бирское училище связи. Всю войну прослужил командиром взвода. В составе 31 армии участвовал в боях на Центральном, 3-м Белорусском, 1-м Украинском фронтах, в Восточной Пруссии, Силезии и Чехословакии. Награжден двумя орденами Отечественной войны 2-ой степени, орденом Красной звезды и 11 медалями. Демобилизовавшись в 46 г., поступил на художественное отделение Московского Полиграфического института, после окончания которого 39 лет работал художником в области рекламной и книжной графики. С 1959 г. член Союза художников СССР. Участвовал в многочисленных национальных и международных выставках. В 1962 г. на выставке «30 лет Московского союза художников» в Манеже первым вступил в спор с Н.С. Хрущевым. Писал стихи до войны и во время войны, потом забросил на 30 лет, после чего активно печатался. К настоящему время опубликовал более 15 книг стихов и прозы, воспоминания.
Представленная книга – это воспоминания 80-ти с лишним летнего человека о егожизни и творчестве. Воспоминания сбивчивые, сумбурные, перескакивающие с одного предмета на другой и нередко повторяющиеся, перемежающиеся стихами автора (мне не очень понравившимися) и письмами тех лет. Яркие, образные (автор – художник), интересные (рассказ об училище связи, выставка в Манеже), тяжёлые (почти всё о войне). Я прочитал… не всё с удовольствием (какое уж тут удовольствие), но с благодарностью. Читать вам это или нет, решайте сами. Вот несколько отрывков.
Освобождённая Белоруссия. «Когда появились немецкие бомбардировщики, мой друг, командир второго взвода моей роты Олег Корнев лег на дно полузасыпанной пехотной ячейки, а я на землю рядом. Бомбы падали на деревню Бодуны. Одна из бомб упала в ячейку Олега. На дереве висели его рука, рукав и карман с документами. Но в деревне располагался штаб дивизии и приданный к штабу дивизии его взвод. Я начал собирать его людей. Тут появилась вторая волна бомбардировщиков. Горели дома, выбегали штабисты. Перед горящим сараем с вывороченным животом лежала корова и плакала, как человек, и я застрелил ее. После третей волны бомбардировщиков горели почти все дома. Кто лежал, кто бежал, те, кто бежал к реке, почти все погибли. Генерал приказал мне с моими телефонистами и оставшимися в живых людьми Олега Корнева восстановить связь с корпусом. Под бомбами четвертой волны “хейнкелей” мы соединяли разорванные провода.
Потом я получил орден Отечественной войны второй степени и отпуск на десять дней в Москву».
Восточная Пруссия. Февраль 1945. «…войска наши настигли эвакуирующееся из Гольдапа, Инстербурга и других оставляемых немецкой армией городов гражданское население. На повозках и машинах, пешком старики, женщины, дети, целые семьи медленно по всем дорогам страны уходили на запад.
Наши танкисты, пехотинцы, артиллеристы, связисты нагнали их, чтобы освободить путь, посбрасывали в кюветы на обочинах шоссе их повозки с мебелью, чемоданами, лошадьми, оттеснили в сторону стариков и детей и, позабыв о долге и чести и об отступающих без боя немецких подразделениях, тысячами набросились на женщин и девочек.
Женщины, матери и их дочери, лежат справа и слева вдоль шоссе, и перед каждой стоит гогочущая армада мужиков со спущенными штанами.
Обливающихся кровью и теряющих сознание оттаскивают в сторону, бросающихся на помощь им детей расстреливают. Гогот, рычание, смех, крики и стоны. А их командиры, их майоры и полковники стоят на шоссе, кто посмеивается, а кто и дирижирует — нет, скорее, регулирует. Это чтобы все их солдаты без исключения поучаствовали.
Потрясенный, я сидел в кабине полуторки, шофер мой Демидов стоял в очереди, и я понимал, что война далеко не все спишет. А полковник, тот, что только что дирижировал, не выдерживает и сам занимает очередь, а майор отстреливает свидетелей, бьющихся в истерике детей и стариков.
— Кончай! По машинам!
А сзади уже следующее подразделение. И опять остановка, и я не могу удержать своих связистов, которые тоже уже становятся в новые очереди, а телефонисточки мои давятся от хохота, а у меня тошнота подступает к горлу. До горизонта между гор тряпья, перевернутых повозок трупы женщин, стариков, детей.
Шоссе освобождается для движения. Темнеет. Слева и справа немецкие фольварки. Получаем команду расположиться на ночлег. Мне и моему взводу управления достается фольварк в двух километрах от шоссе. Во всех комнатах трупы детей, стариков и изнасилованных и застреленных женщин. Мы так устали, что, не обращая на них внимания, ложимся на пол между ними и засыпаем».
«Я внимательно следил за мимикой лица Никиты Сергеевича - видно было, что он мучительно хотел понять, что это за картины, что за люди перед ним, как бы ему не попасть впросак, не стать жертвой их обмана. Но при всем при этом на фоне лиц-масок помощников, сопровождавших его, замкнутых, угодливых, послушных или безразличных, - лицо Никиты Сергеевича отличалось естественной живостью реакций. В данном случае оно стало злым. Никита Сергеевич молчал около двух минут, а затем громко, с ненавистью произнес: "Говно!". И, подумав, добавил: "Педерасты!". И тут все сопровождавшие его государственные люди, как по команде, указывая пальцами то на одного, то на другого из нас, закричали: "Педерасты!". Нас было 13 художников, мы стояли около своих картин.
И вдруг кто-то обратил внимание на длинноволосого бородатого художника в красном свитере, ныне покойного, доброго и талантливого Алешу Колли, и закричал: "Вот живой педераст!". И члены правительства, и члены идеологической комиссии - все вытянули пальцы, окружили его, кричали: "Вот живой педераст!".
- Всех членов партии - исключить из партии, - сказал Хрущев, - всех членов союза - из союза, - и направился к выходу».
Скрыть

Положительно, ни Ахматовой (http://www.labirint.ru/comments/books/186946/?id_comment=105325), ни ее сыну не везет с полноценными биографиями в ЖЗЛ. Жизнеописание Льва Гумилева, написанное В.Деминым, до 1990-х гг. — правоверным советским философом-марксистом, а после – политическим деятелем, исследователем и писателем (автор биографий Бакунина и Андрея Белого в серии ЖЗЛ), увы, не стала событием.
Гумилев прожил достаточно долгую, непростую, богатую и озарениями, и отсидками жизнь. Сын великих и гонимых поэтов, узник ГУЛАГа, отдавший тюрьмам и ссылкам 14 лет, историк и географ, создатель теории пассионарности, чьим именем в Казахстане назван университет, он пережил не только травлю и замалчивание своих трудов, но и целую страну, умерев в 1993 г., когда его книги стали издавать огромными тиражами.
Гумилев – не только почитаемый, но и читаемый писатель, писавший свои книги таким живым и нестандартным стилем, что одних представителей академической науки (напр., Лихачева) он приводил в восторг, других (напр., Рыбакова) раздражал. Многие уважаемые люди как разделяли взгляды Гумилева, так и отвергали их (полностью и частично). Можно по-разному относиться к созданной Гумилевым теории этногенеза, но не признавать ее оригинальности и права на существование нельзя. Идеально было бы прислушаться к аргументам всех сторон и постараться найти в них здравое зерно. К сожалению, Демин пошел по иному пути. Гумилев для него – непререкаемый авторитет. Любой, сомневающийся в истинности его слов, недостоен даже внимания. Вот что пишет Демин: "История доподлинно свидетельствует: грязь, которой пытаются обмазать великих людей, к ним все равно никогда не пристает; зато по уши в дерьме оказываются инициаторы подобных компаний" (.с113). “Со сколькими же “ослами” и сообществами “ослов” пришлось иметь дело Льву Николаевичу <…> вдохновенный и несгибаемый Фауст, со всех сторон окруженный бесплодными и напыщенными пустышками” (с. 117, 283). "Ахматова – ГЕНИЙ, сын ее Лева – тоже ГЕНИЙ, а ГЕНИЯМ ВСЕМ ПРОЩАЕТСЯ. Конечно, обязательно найдутся умники и скептики – любители порассуждать на тему: а гении ли вообще Ахматова и ее сын Лев Гумилев. Подобные сомнения типичны для филистеров и обывателей, для завистников и злопыхателей. Но эта безликая масса людишек не имеет ничего общего ни с высокой поэзией, ни с подлинной наукой. С такими нытиками и скептиками спорить о чем бы то ни было – совершенно бесполезно,тем более по совершенно бесспорным вопросам…" (с.114). Все, что не соответствовало образу “вдохновенного и несгибаемого Фауста”, Демин просто обошел. В книге, напр., нет ни слова о печально известной юдофобии Гумилева. Даже указывая на какие-то факты, Демин опускает "лишнее". Рассказывая, скажем, о послевоенном пребывании Гумилева в лагерях и его сложных отношениях с Н. Варбанец, Демин пишет о переписке АА с сыном по поводу китайской истории, но не указывает, что мать отправляла Льву десятки книг и выписок из книг, в т.ч. иностранных, которые она получал как раз от Варбанец. Без них научная работа Гумилева была бы едва ли возможна.
Тактичность – вообще не сильная сторона стиля Демина. Вот образец последнего: "К Гумилевым на питерскую квартиру, где она (Ахматова) жила, пожаловали два поэта средней руки - Георгий Адамович и Георгий Иванов..." (с. 23). Автор не делает тайны, почему он так относится к этим представителям Серебряного века: для него АА "лучшая из поэтесс, которые когда-либо писали на русском языке" (с.134).
В.Демин останавливается на самых разных сторонах творчества Гумилева – цитирует его стихи (по-моему, слабые), блатные байки (забавные) и проч. (прямые цитаты из его книг, писем и стихов занимают значительный объем книги). В книге приведен как приложение словарь теории этногенеза, составленный Гумилевым и его учеником В. Мичуриным (опубликован в 1993 г. в сборнике “Этносфера: история людей и история природы”). Но главное – он подробно пишет о его исторических работах. Однако специалисты по Гумилеву отмечают, что Демин ошибочно толкует и по-своему передает некоторые утверждения историка (см., напр., статью С.Белякова в журнале «Вопросы литературы» 2008, №6). Не являясь экспертом по теории этногенеза, хочу лишь обратить на это внимание потенциальных читателей данной книги.
Демин пытается связать творчество Гумилева с евразийством и русским космизмом (подробный рассказ о котором вряд ли нужен), но, на мой взгляд, нередко приписывает последнему идеи, которые тот не вполне разделял.
Мне показался несимпатичен и совершенно излишен обличительный пафос Демина в описании происшедшего в стране в конце 1980-х – 1990-ее гг. Здесь явно больше Демина, чем Гумилева. У первого была возможность высказаться на эту тему в других своих книгах, при чем здесь Гумилев?!
Несколько удивляет скромный объем книги Демина (310 стр.). При этом он подробно (страницах на 30) пересказывает историю России 9-17 вв. с позиции Гумилева, что можно найти в книгах самого Гумилева. Наверное, этот пересказ можно было бы сократить.
Безусловно, и в такой небольшой книге ему удалось отразить многие стороны жизни и творчества Гумилева, однако не обошлось бех досадных и довольно странных ошибок. Демин пишет о победе, одержанной Мандельштамом в соперничестве с Л.Гумилевым за благосклонность поэтессы М.Петровых. Это было не так. На с.132 упоминается Русское географическое общество, в котором Гумилев многократно выступал в 1960-80-е гг. Однако данное название это уважаемое общество носило до революции и после 1992 г., а с 1938 по 1992 г. оно именовалось Географическое общество СССР или Всесоюзное географическое общество. Это промах даже не автора, скончавшегося осенью 2006 г. до набора рукописи и сдачи книги в печать, а редактора И. Никифоровой, вероятно, полностью положившейся на своего автора. К сожалению, многие из выходящих в ЖЗЛ книг свободны от редакторской руки, не чувствуется в них и авторской самокритичности, отсюда появление биографий, претендующих на многое большее, нежели они на самом деле дают… Скрыть

Хотел начать с довольно традиционной для меня фразы «О книгах имярек я уже писал, поэтому повторяться об авторе не буду», ан нет — я писал о книгах Владимира Лоты, а тут выяснилась, что это был (о чем я догадывался) псевдоним. В апреле 2017 г. в некрологе, размещенном в газете «Красная звезда», говорилось, что под ним скрывался полковник в отставке, д.и.н. Владимир Иванович Бойко, отслуживший в ГРУ более полувека. В 1990-2000-е гг. у него вышло несколько трудов, посвященных советской разведке в 1930-40-е гг. Это его последняя — и сразу скажу — не лучшая работа.
Итак, по порядку. Героиня данного исследования (не без претензии и без основания, на мой взгляд, названного «документальный детектив») — сотрудница советской военной разведки в 1920-30-е гг., арестованная и расстрелянная во время Большого террора. Настоящее имя — Ольга Федоровна Ревзина. Появилась на свет на Украине в 1899 г. в семье инженера, получила хорошее образование, жила за границей. В 14 лет ушла от отца (мать рано умерла) и стала жить самостоятельно, устроившись на завод. Увлеклась революционными идеями, в 1916 г. вступила в партию большевиков, после революции начала даже делать политическую карьеру, но что-то ее не устроило и она предпочла анархистов (в партию вернулась незадолго до смерти). Во время Гражданской войны, вернулась к красным и пошла воевать за них. Была замечена, в 1920 г. переехала в Москву и стала кадровым сотрудником советской военной разведки под псевдонимом Елена Феррари (т.е. железная). Отучившись на спецкурсах, Феррари отбывает в первую свою служебную командировку в Турцию, которая была интересна большевикам, среди прочего, тем, что там находился костяк эмигрировавшей армии Врангеля и сам барон. По мнению В. Лоты, ничем конкретным не подкрепленным (хотя дальше автор пишет об этом как о факте), советские нелегалы организовали покушение на Врангеля, в котором де была задействованы и Феррари (сама она в приведенных Лотой документах нигде об этом не пишет). Барон остался жив, Феррари была переведена в Берлин.
Здесь отмечу особенность этой действительно незаурядной женщины. Помимо органической красоты скорее восточного типа и явного обаяния (потом это стали называть сексуальностью), под которое подпали многие избалованные женским вниманием наши и не наши мужчины, Феррари была человеком творческим. Она писала стихи и прозу, рисовала, ей предлагали сниматься в кино. Писательство выходило лучше (сохранилась ее переписка с Горьким на эту тему), живопись — хуже, однако везде она была любительницей (хоть и выпустившей несколько сборников работ). Тем не менее, эти богемные увлечения были везде ее надежным прикрытием и позволяли находить контакты в разных кругах.
Чем она занималась в Берлине, кроме как переписывалась с Горьким, изображая из себя бежавшую из Советской России писательницу, автор не пишет, но тот факт, что Горький предупреждал своих корреспондентов о том, что Феррари «работает на большевичков», на мой взгляд, свидетельствует о ее провале как разведчика.
Вообще складывается впечатление, что кроме личного дела Феррари (на которое Лота не дает нигде отсылки), автор ничего оригинального не нашел, и пользовался многими открытыми документами, вставив в текст довольно много не имеющего прямого отношения к делу материала.
В 24 г. Феррари уехала в Париж (забыл сказать, что она свободно владела многими европейскими языками), где опять чем-то занималась. Чем — одни догадки. В 26 г. по состоянию здоровья ушла из разведки. Работала в скучных советских учреждениях, занималась литературой, но безуспешно. В 30 г. вернулась в разведку, поработала в Италии, потом окончила Военную академию им. Фрунзе. В 33 г. была награждена орденом Боевого Красного Знамени, в 35 г. ей присвоили звание капитана. В 35-36 гг. находилась в США, откуда приехала в конце 36 г. Начавшиеся репрессии затронули и ее — по доносу сослуживицы (позже также репрессированной) была арестована в конце 37 г., обвинена в контрреволюционной троцкистской деятельности и в 38 г. расстреляна. Позже были казнены ее гражданский муж и брат, тоже работавший в разведке.
Вот и всё. Короткая и не особенно веселая жизнь. Была ли она счастлива? Не знаю. Служила родине, убившей ее, семьи и детей не было. Чего-то добилась, но рассказывать об этом до сих пор нельзя. Если бы не В. Лота, оставалась бы в той бездне, куда упала почти век назад, и дальше.
Крупный шрифт. Тираж 3000 экз. Очень хорошее, стильное оформление, только переплет мягкий. В приложении дана подборка иллюстраций хорошего качества.
На мой взгляд, получилась работа в целом средняя: очень добротное оформление много выше содержания, где документального не так и много (есть список литературы, архивные материалы не указаны, имеется приложение на 30 стр.). Если сократить и уменьшить шрифт, будет хороший очерк, доступно написанный, не более. В таком качестве это издание и рекомендую.

© Как много писателей, как мало читателей… Скрыть

Варвара Федоровна Духовская (Голицына) (1854-1931) была выходцей из знатного российского рода Голицыных. Единственная дочь от второго брака своего отца, с детства отличалась избалованностью и капризами, о чем вполне откровенно пишет в своих воспоминаниях.
Рано стала увлекаться противоположным полом. Выросши, стала довольно легкомысленной девицей — одни развлечения на уме. Балы, кавалеры, кокетство — в общем, пустая жизнь. Была весьма популярной потенциальной невестой, но всех отвергала. Вышла замуж по любви за мужчину хорошо старше ее, генерал-майора Сергея Михайловича Духовского (1838-1901). Детей у них не было, почему — Бог весть, она об этом не пишет вообще. Еще с родителями неоднократно посетив заграницу, с мужем (и за мужем) объехала полсвета. Фактически ее книга — это дневник ее путешествий, и в этом ее ПРИНЦИПИАЛЬНЫЙ МИНУС. Читать описания поездок полутаросотлетней давности по Европе — занятие на любителя. Несколько более интересно познакомиться с впечатлениями русского путешественника в Азии и Америке, хотя ценность детальных рассказов о гостиницах и поездах/пароходах относительна, на мой взгляд.
Более значимым является повествование В.Ф. Духовской о русско-турецкой войне, точнее, жизни в тылу и потом на занятой русскими войсками территории. В целом для текста Духовской характерно наличие множества повседневных, бытовых частностей, свойственных скорее дневнику, а не мемуарам. Вероятно, эти дневники и были основой для мемуаров Духовской (где-то они так и вошли в основной текст), иначе будет сложно объяснить точность ее записей лишь отличной памятью.
Рассказывает В.Ф. Духовская довольно искренне и откровенно, пишет о своих истериках, плохом настроении. После замужества она совсем остепенилась, перестала танцевать и кокетничать, более того, вообще обратилась в затворницу. Возможно, сказалась и бездетность, и кочевая жизнь — как-то она сказала о себе: «я так устала быть перелетной птицей».
Поводов для такого замечания было предостаточно: после успешного участия в русско-турецкой войне С.М. Духовской был назначен начальником штаба Московского военного округа, где жизнь была комфортна и насыщена. Однако потом обстановку пришлось поменять радикально: в 1893-98 гг. генерал-лейтенант Духовской занимал пост Приамурского генерал-губернатора и командующего войсками Приамурского военного округа, а в 1898-1900 гг. — Туркестанского генерал-губернатора и командующего войсками Туркестанского военного округа (дневниковой записью о назначании супруга на юг и обрываются воспоминания Духовской). Был он человеком деятельным и энергичным, в Приморье оставил по себе хорошую память, но в Туркестан уехал уже больным и сделал там мало. В 1900 г. был уволен в отставку в звании генерала от инфантерии и назначен членом Госсовета.
В.Ф. Духовская оставила после себя несколько книг, всё — воспоминания («Из дневника русской женщины в Эрзеруме в 1878 году»; «Из моих воспоминаний» (1900); «Туркестанские воспоминания» (1913)). Как она жила после смерти мужа, как сложилась ее жизнь после революции - вот это было бы узнать гораздо интереснее. Но этой информации я не нашел, а жаль...
Рассматриваемая книга — это переиздание публикации 1900 г. Читать эту рабогу было в целом неинтересно: несколько страниц о жизни в Москве, а потом несколько десятков страниц о заграничных вояжах. Лучшая часть — это последние 200 стр. книги, где речь идет о жизни в Приморье: здесь много колоритных писаний от первого лица, хотя ни глубины, ни историчности здесь тоже не найдете.
С точки зрения оформления — это типичный образец книгоиздания под маркой «Захаров»: ни сопроводительной статьи, ни обстоятельных примечаний. Иностранные слова и выражения в массе своей не переведены. Есть небольшое (но абсолютно недостаточное) количество комментариев редактора. Имеются две вклейки с ч/б фотографиями, но в основном — это разные достопримечательности и персоналии, с которыми (не всегда) пересекались Духовские. При этом в этой иллюстративной подборке есть лишь одно фото Духовской (и то детское).
Пожалуй, не стану рекомендовать это большую по объему, но пустую по содержанию книгу. Кто может стать ее увлеченным читателем, даже представить не могу.

Как много писателей, как мало читателей… Скрыть