Пожалуй, чтение этой книги стало одним из самых сильных впечатлений от всего, прочитанного в 2011 г. Причем, в моем случае впечатление не только от книги, но и от самой личности, мне, к сожалению, ранее известной лишь как автор прекрасной работы о Военной галерее Зимнего дворца.
Владислав Михайлович Глинка (1903-1983) - крупный ученый, работавший во многих музеях, являвшийся главным хранителем Отдела истории русской культуры Государственного Эрмитажа, великолепно знавший прошлое.
Обладая энциклопедической эрудицией в области обмундирования, вооружения и военных наград, он разработал комплексную методику атрибуции живописных изображений. Не удержусь, чтобы не процитировать Н.Эйдельмана, неоднократно обращавшегося за справками к С.М. Глинке (из книги «Твой 18 век»):
«Приносят ему, например, предполагаемый портрет молодого декабриста-гвардейца, Глинка с нежностью глянет на юношу прадедовских времен и вздохнет:
— Да, как приятно, декабрист-гвардеец; правда, шитья на воротнике нет, значит, не гвардеец, но ничего… Зато какой славный улан (уж не тот ли, кто обвенчался с Ольгой Лариной — «улан умел её пленить»); хороший мальчик, уланский корнет, одна звёздочка на эполете… Звёздочка, правда, была введена только в 1827 г., то есть через два года после восстания декабристов, — значит, этот молодец не был офицером в момент восстания. Конечно, бывало, что кое-кто из осужденных возвращал себе солдатскою службою на Кавказе офицерские чины, но эдак годам к 35-40? а ваш мальчик лет двадцати… да и прическа лермонтовская, такого зачёса в 1820—1830-х гг. ещё не носили. Ах, жаль, пуговицы на портрете неразборчивы, а то бы мы определили и полк и год.
Так что никак не получается декабрист — а вообще славный мальчик…»
А чего стоит его переписка с Солженицыным, обратившегося к нему за консультацией по рукописи «Августа 14»? Он дал такой блестящий разбор эпохи, описанной в книге, что Солженицын признал его более ценным, чем все остальные 40, уже имевшиеся у него.
В принципе, данная книга стала новинкой для меня - рукопись «Воспоминаний о блокаде» Владислава Глинки, датированная 1979 г., была обнаружена его наследниками уже после смерти автора и впервые опубликована в 2006 г. в составе эрмитажного сборника «Хранитель» (а до этого в 2003 г. вышел еще один сборник, посвященный ему же).
Однако выпущенный издательством «Лимбус Пресс» том, подготовленный племянником автора писателем М.С. Глинкой, все равно является настоящим событием.
Книга состоит из трех разделов – воспоминания самого Глинки (о музейной работе в 1920-30-е гг. и первой блокадной зиме), рассказ составителя о тех людях, которые упоминаются в тексте «Воспоминаний…» (причем эти комментарии биографического плана вклиниваются в основной текст мемуаров, что нисколько не портит их общей ткани), наконец, это воспоминания о В.М. Глинке различных знавших его людей – Лихачева, Эйдельмана, Гранина, Товстоногова.
Главным, безусловно, является повествование о блокаде – наверное, не только для автора, но и большинства из окружавших его людей. Главными действующими лицами этого повествование выступают два слоя людей, оказавшихся в блокаде. Один из этих слоев – гибнущий. Другой, напротив, необыкновенно живучий.
О блокаде на протяжении последний десяти лет вышло множество замечательных воспоминаний. Особенность блокадных мемуаров В.М. Глинки, возможно, прежде всего, тех сценах, которые показывают гибель целых пластов работников культуры Ленинграда (и неотвратимость этой гибели). Автор, в высшей степени культурный и образованный человек, настоящий аристократ 19 в., показывает как люди из этих семей уходили первыми, потому что не имели особых привилегий, и потому что не хотели продлять свое существование ценой подлости и махинаций. На этом фоне особенно потрясающе смотрится описание различных ловкачей (в том числе и высокопоставленных, вроде бы принадлежащих к интеллигентным профессиям), буквально наживающихся на умирающих. Автор показывает, как неумение и нежелание сделать что-то для людей руководства страны и города привело к одной из самых тяжелых трагедий войны.
Писать об этом было нельзя, и автор и не рассчитывал увидеть когда-либо свой труд опубликованным, но потоки лжи и многочисленные умолчания о блокаде заставили его сесть за стол и писать – в стол же. Слава Богу, что он смог это сделать, а его племянник буквально расшифровать нечитаемый текст.
Книга снабжена огромным количество отличных (и к месту данных) иллюстраций, введением составителя и именным указателем.
На мой взгляд, это именно та литература, по которой можно и нужно изучать нашу историю – потому что она, история, это, прежде всего, люди. О них, ушедших и уничтоженных, но достойных самой высокой памяти, этот посмертный им памятник. В.М. Глинка смог сохранить тех, кто был просто стерт с лица земли, от забвения и небытия. Читая его книгу, мы помогаем ему охранять их память и дальше. Скрыть

Отец автора этих мемуаров, Арон Гайстер, был родом из тех местечковых евреев, которые увидели в революции возможность вырваться за ограничения, наложенные чертой оседлости. Новый строй позволил ему сделать карьеру – в 1932 г. он уже замглавы Госплана В. Куйбышева по сельскому хозяйству, а чуть позже — замнаркома земледелия СССР. Революция дала Гайстеру не только высокий пост, но и соответствующий образ жизни: квартира в «Доме на набережной», дача на Николиной горе, машина. В общем, советская элита. Ирина Гайстер (1925-2009) запомнила многое из тех лет, и первую главу своих воспоминаний посвящает той счастливой жизни. В 1937 г. Гайстер был арестован — за организацию убийства Куйбышева — и расстрелян как «враг народа», его жена арестована и осуждена на 8 лет лагерей (попала в знаменитый АЛЖИР — Акмолинский лагерь жен изменников Родины). Оставшись без родителей, три их дочери остались фактически одни. Им помогали няня, бабушка, некоторые другие родственники. Не все — одна тётя прямым текстом сказала Инне: «Забудь сюда дорогу».
На долю трех девочек выпало много горя: с 13 лет Инна пошла работать, давая уроки одноклассникам, чтобы накопить деньги на посылки маме. В начале Великой Отечественной сестры были эвакуированы в Среднюю Азию, где жили ужасно. Вернувшись домой, вроде бы устроились, стали учиться, но в 49 г. Инну и ее младшую сестру Наталью арестовали по новой статье УК как дочерей врагов народа и отправили в ссылку в Казахстан. Инна работала там учителем. И в тюрьме, и в ссылке попадались люди разные — и хорошие, и плохие. Как и на воле.
Даже следователи были разные. Вот самый первый, на Лубянке. «В какой-то момент, не помню, на первом или втором допросе, он обратился ко мне: «Инна Ароновна, у меня семинар по работе Сталина «Марксизм и национальный вопрос», не объясните ли мне тут один момент...» И мы начали разбирать Сталина. Я сижу на своем стуле у двери, а он там вдали за своим столом. И разбираем Сталина. Я эту работу хорошо знала. У нас диалектику, или как она там называется, вела доцент Санина. Она хорошо вела. А потом, я же готовилась к госэкзаменам. Вот так вместо допроса мы готовились к семинару по «Марксизму и национальному вопросу». И на следующих допросах то же. Сейчас смешно, а тогда...» (с.133).
Автор честно пишет, что многие вещи не помнит. Признается в своем страхе перед властями, особенно сотрудниками НКВД, МГБ, КГБ.
Перед вами – четвертое издание книги Инны Ароновны Шихеевой-Гайстер «Дети врагов народа». Книга была написана в период 1993–1996 гг. и впервые издана в 1998 г. в Москве, в издательстве «Ньюдиамед-АО». Потом – в 2003 г. в США и в 2012 г. в изд-ве «РазДваТри». О том, как создавалась эта книга, написал муж Инны Ароновны, Владимир Николаевич Шихеев, в предисловии к первому изданию. Она возникла как серия устных рассказов, записанных на магнитофон в конце 1980-х гг., только для родных, впоследствие переработанных в связный литературный текст, который сохранил легкость и живость, присущие устному рассказу. Эта особенность устной речи чувствуется при чтении, но не портит впечателения. Поначалу Инна Ароновна была категорически против идеи издания книги, полагая, что эти воспоминания — достояние семьи. Однако Владимир Николаевич смотрел шире, видя в этих семейных историях не просто хронику одной семьи, пусть и типичной для того времени, но и значимое историческое свидетельство сталинской эпохи. Он убедил жену в важности публикации книги, и она никогда впоследствии не жалела об этом.
Помимо обработки устных рассказов жены, Владимир Николаевич сделал эту работу по-настоящему документальной. В 1991–1992 гг. были открыты архивы КГБ, и он собрал там документы, касающиеся семьи Гайстер: Арона Гайстера, его жены, их дочерей Инны и Натальи, их братьев и сестер. По документам прослеживается страшная картина истории большой семьи и ее членов, осужденных, расстрелянных, прошедших лагеря или погибших во время войны. Так что фактически у данных воспоминаний два автора.
Издание состоит из двух частей – собственно воспоминаний И. Гайстер (объемом в 220 стр.) и приложений на 85 стр. Помимо этого, имеется именной указатель и вклейка с фотографиями, частично из семейного архива, частично – из архива КГБ. Кроме того, кто-то – дочь? – снабдили текст воспоминаний комментариями.
Получилась очень откровенная, действительно без сведения счетов, как верно отметила рецензент Е. Булгакова, предлагающая еще один рассказ о том прошлом, которое не уходит и забывается. Наверное, потому, что оно, это прошлое, не понято и изжито, как дОлжно. Рекомендую.

© Как много писателей, как мало читателей… Скрыть

Есть мало имен, которые стали бы бОльшими символами целой эпохи, нежели имя «сталинского наркома» внутренних дел Николая Ежова. Даже имя самого Сталина, без которого не было бы ни Ежова, ни «ежовщины», долгое время (да и сейчас) воспринималось как не связанное напрямую с репрессиями 1930-х гг.
Историк Алексей Евгеньевич Павлюков, о котором мне, к сожалению, почти ничего не известно, подготовил отличную книгу, что не помешало ей, вышедшей в 2007 г. тиражом в 5000 экз., так и остаться нераспроданной. Хотя, возможно, это и не так странно — ведь ищет ответы тот, кто их задает. Остальным лишние знания в тягость.
Рассказывать о Ежове, точнее, пересказывать его биографию нет смысла — она доступна всем желающим, да и рекомендую я именно так и сделать, приобретя книгу А.Е. Павлюкова, пока она еще есть в продаже, тем более, что цена позволяет.
Я хочу высказать свое мнение об этом издании. Основываясь на разнообразных документальных источниках, прежде всего на его следственном деле, автор выстраивает жизненный путь Н.И. Ежова. Родом из семьи мелкого служащего, сам по профессии портной, Ежов, в 1915 г. добровольно ушедший в армию, где просидел почти все время писарем, в 1917 г. из солдат ушел в революцию. Путь заурядный, таких было много — и даже больше, но что-то помогло Ежову вознестись на самый верх. Именно что-то, а не кто-то, потому что никаких связей у бывшего портняжки и старшего писаря не было. Были умение правильно ориентироваться в непростой ситуации (выбрать весной 17 г. партию большевиков в качестве главного политического ориентира было решением очень точным и дальновидным, большинство поставило на эсеров — и проиграло), грамотность (что в неграмотной стране было половиной успеха) — и фанатичная исполнительность. Ну, и честолюбие.
Дальше всё так и было: Ежов всегда верно ставил на тех, кто помогал ему подняться выше, получить больше власти, а в качестве благодарности работал с такой отдачей, что, как писал один из знавших его в еще в 20-е гг., думать надо было не о том, что Ежов не доведет порученное дело до конца, а о том, чтобы вовремя остановить его, пока не зарвался.
Уже к концу 20-х гг. Ежов оказывается в Москве, среди высших номенклатурных работников, попадает в поле зрения Сталина. Приняв участие в расследовании убийства Кирова, Ежов зарекомендовал себя ценным кадром, и в начале 35 г. становится секретарем ЦК, получив функции контроля за чекистским ведомством. Таким «надзирателем от партии», одним из многих выдвиженцев революционных и первых послереволюционных лет, ничем, кроме верности партии, из сотен подобных не выделявшихся, Ежов оставался недолго. В сентябре 36 г. он возглавил НКВД и началась совершенно другая история. Для всех — и для нового «сталинского наркома», и для страны.
Этому периоду посвящено больше трети книги (почти 300 стр.). Обстоятельно, интересно, опираясь на различные материалы (архивные документы — их не так много, автор жалуется, что и почищено было много, при Ежове и после него, и не рассекретили до сих пор значительную часть тех данных, что касаются его пребывания на посту наркомвнудела; и воспоминания современников) автор разворачивает постепенное погружение общество в эпоху массовых репрессий, связанное именно с Ежовым. А. Павлюков показывает, какое значение имел печально знаменитый приказ 00447. И если сам Ежов не стоял за этим документом, то его роль в беспощадном проведении этого распоряжения в жизнь, в повышении всех изначально установленных лимитов на аресты и расстрелы, равно как и в повальном использовании метода «физического принуждения» выше чьих-либо усилий, кроме Сталина. При Ежове началась и политика массового уничтожения самих чекистов — сначала тех, кто не смог/захотел принять новые правила игры, потом их преемников, и так далее.
Ежова боялись все, хотя сам по себе они ничего не представлял, поскольку был мечом (острым, разящим) в чужой руке. И эта рука его убрала, назначив — суть ли не для смеха — наркомом водного транспорта. Сразу стало ясно, что Ежов был пустышкой, но пустышкой, за два года руководства НКВД которым было расстреляно свыше 700 тыс. чел.
Последние, и не менее интересные, 70 стр. книги посвящены тому недолгому времени, которое было отмеряно Ежову после его отставки в конце 38 г. Арест, следствие, когда он признался во всем, даже гомосексуализме, расстрел.
Один из выводов, который делаешь после прочтения этой обстоятельной и по-своему увлекательной биографии, это подтверждение тезиса о банальности зла начала 1960-х гг., высказанного Ханной Арендт в одноименной книге об одном из главных архитекторов «окончательного решения» еврейского вопроса Эйхмане: палачом может стать самый обычный человек, нужны особые обстоятельства. Действительно, Ежов лично ничем не выделялся среди других сталинских назначенцев, не был паталогическим садистом, никого лично не убил за всю жизнь. Даже на фоне Ягоды и Берии он смотрелся как человек мелко. Но как карьерист, слепо следовавший приказам, он стал тем мотором, который позволил сталинской машине смерти прокатиться по всей стране и физически уничтожить колоссальное количество людей, которых он не знал и против кого он лично ничего не имел.
Обеими руками рекомендую эту не новую, но нисколько не устаревшую книгу всем интересующимся историей нашей страны в 1920-30-е гг.

© Как много писателей, как мало читателей… Скрыть

До чего же повезло автору этой книги со своим героем – о Чуковском писать одно удовольствие: чего тот только за свою жизнь не сделал (и чего только ему не дали сделать!) – он и родоначальник поэзии для детей (не буду называть его работ); и один из лучших представителей русской литературной критики начала XX века, писавший так о Горьком и Маяковском (по других я и не говорю), как никто ни до, ни (особенно) после писать не умел (или не решился); и крупнейший специалист по Некрасову, сделавший столько для популяризации (в подлинном смысле этого слова) этого человека и поэта, сколько не смогли многочисленные «некрасоведы»; и классик отечественного литературного перевода - именно в его переводе/пересказе/ под его редакцией все мы знакомились (и продолжаем знакомиться) с «Приключениями Мюнхгаузена», «Сказками» Киплинга, «Робинзоном Крузо», рассказами о Шерлоке Холмсе и докторе Ватсоне, и многими другими любимыми книгами; наконец, правозащитник, хлопотавший (и часто удачно) при Сталине, Хрущеве, Брежневе за сотни самых разных людей (напомню лишь Бродского)! До чего же повезло Чуковскому со своим биографом – Ирина Лукьянова дала читателю великолепную книгу, в которой он предстал перед нами во всех цветах и красках: незаконнорожденный сын прачки-украинки и студента-еврея, всю жизнь мучившийся от этого; журналист из Одессы, полностью избавившийся от всего одесского в речи и манерах, всегда подчеркивающий, что он «петербуржец», перебравшийся перед войной в Москву и оставшийся в нашей памяти как дедушка Корней из Переделкино; литкритик кадетской «Речи», ниспровергавший кумиры и мифы, чьих рецензий боялись маститые и незаметные (написавший однажды одному из писателей «Так понравилась ваша новая книга – больше никогда не буду вас читать, чтобы не испортить впечатление»); один из первых серьезных исследователей массовой культуры и – одновременно – автор текста оперетты (начатой и брошенной в 20-е гг.), содержавшей такой шедевр «Дорогая, дорогая, приходи ко мне нагая!»; то признанный, то осуждаемый (а временами публично оскорбляемый) советский писатель, чьи детские книги знали наизусть все советские дети – при этом ото всюду последовательно вытесненный и отлученный от всего ему дорогого: настоящая литкритика стала невозможна как жанр уже в начале 1920-х гг., детские книги писать не давали, не давали, он и перестал, даже про Некрасова учили, как надо писать правильно (Крупская считала, что Крокодил – это злобная пародия на «поэта народного горя», которого Чуковский втайне ненавидит), так что в конце концов остались лишь переводы, лекции и дети.
Не было практически таких писателей или поэтов XX века, которых Чуковский не знал хорошо, о которых не мог рассказать что-то свое, неповторимое (но больше всего любивший Блока и Пастернака) – и переживший их всех. Автор большой семьи, которую он почти всю потерял (раньше него ушли оба сына, младшая дочь и жена). Человек, практически всю свою взрослую жизнь страдавший от бессонницы, на страницах дневника предстающий грустным и несчастным – но запомнившийся современникам как веселый (и злой) гигант, до последних дней не ходивший, а бегавший. Личность, вся жизнь которой – это непрестанный труд про превращению из мещанина в интеллигента; автор, все время переделавший свои работы и неустанно ругавший себя за неумение писать.
И.Лукьянова написала про своего героя умно, тактично, с любовью и сочувствием, не скрыв ни его недостатков, ни растворившись в его достоинствах. Давно уже не читал такой качественной биографической прозы.
Спасибо Чуковскому - за все. Спасибо Лукьяновой за ее Чуковского. Закончу свой отзыв словами, которыми она закончила свою книгу, пусть они останутся с нами: «Самый главный, самый ценный дар Чуковского – ощущение волшебной легкости, безмятежного счастья, беспричинного праздника жизни. Чувство летнего дня на старой даче, где зреет клубника и носятся бабочки, и облака плывут к станции, где поезда с грохотом уносятся вдаль. И осы ныряют в компот, и вечные внуки допекают вечных дедов вечными детскими вопросами. И все можно, и нечего не нужно, и по пыльной, усыпанной сосновыми иглами дороге в пятнах солнечных зайцев колесят соседские дети на великах, едут и смеются, и пряник жуют». Скрыть

Прочитав рецензии на предыдущие издания этой книги, впечатление складывается противоречивое: покупать - не покупать, читать - не читать. Еще более противоречивое впечатление оставляет сама книга…
Бесспорно, книга оригинальна и интересна. До этого никто не поднимал подобной темы с "женской", да еще и внутренней - "матушкиной" - точки зрения. Лесков и Ардов здесь не конкуренты. Описана масса нюансов (как бытовых, так и душевно-духовных), о которых невозможно узнать, даже будучи очень воцерковленным человеком. А спрашивать о подобных вещах (напр., об особенностях личного нецерковного гардероба) у священника и в голову не придет!
Однако, насколько можно судить читателю, автор книги - НЕТИПИЧНАЯ матушка. Ну сколько наберется молодых, ухоженных матушек - бизнес- и авто-леди, оставивших детей на попечение няни (все заявления на основании слов самого автора)? Именно потому книга не может претендовать на "Записки ТИПИЧНОЙ попадьи", это больше похоже на зарисовки ультрасовременной жены священника, проживающей ни где-нибудь, а конкретно в столице нашей Родины - Москве. И мимо которой, эх, соглашусь с предыдущими рецензентами, не прошла мода на женщин-писателей и литературная слава Оксаны Робски… Хотя с другой стороны, если человеку есть что сказать, то почему ему этого не сделать? Тем более, что аудитория готова слушать.
Не знаю, хорошо ли это, когда о серьезных и сложных вещах пишется просто, легко и современным языком. С одной стороны, хорошо, потому что для далеких от Церкви людей такой язык доступен и понятен. А с другой… Меня лично эта выхолощенная простота - нет, даже какой-то нарочитый примитивизм - покоробил. Для сравнения стиля – именно стиля отображения схожих явлений, во всем остальном сравнение будет некорректным - хочется сослаться на «Мелочи архи… прото… и просто иерейской жизни» написанных М.Ардовым, когда тот еще являлся священником РПЦ.

Данная книга - третье издание, в котором, по словам издателей, содержится новый раздел и 4 новые главы. Рискну предположить, что к числу этих "новых" относится тема "Батюшка на личном авто". И вот почему. Из четырех первых абзацев раздела - три являются повторением (см.скан). Не полное повторение, конечно, но впечатление такое, что фразу два раза скопировали, переформулировали, а вырезать потом забыли. И не увидели этого ни автор, ни редактор, ни корректор. Наскоро слепили из того, что было, и выпустили, пока спрос есть… Неприятно…
И все-таки - несмотря на все вышеперечисленные недостатки - я бы, пожалуй, порекомендовала эту книгу. Хотя бы просто потому, что ничего аналогичного пока нет, а тема повествования неподдельно интересна. Вот такое противоречие…
Скрыть