Вроде бы много за последние 20 лет вышло книг о дореволюционной России, а всё равно – многие вещи и явления 1860-1910-х гг. ушли как Атлантида и воспринимаются, когда попадаются всё-таки на глаза, как нереальное, не про нас. К счастью, от той эпохи сохранилось множество письменных источников – научные и публицистические работы, воспоминания, дневники. Выпущенные несколько лет назад издательством Русский мир в их серии "Семейные хроники" записки представителя одного из древнейших и прославленных дворянских родов России Михаила Владимировича Голицына позволяют заполнить одну из таких исторических лакун – чем же собственно занимались последние 50 лет перед революцией знатные и родовитые дворяне, как и чем они жили.
Отец автора – князь Владимир Голицын – в конце 19 в. был сначала вице-губернатором при знаменитом московском губернаторе князе Долгоруком (при нем служил чиновником особых поручений Эраст Фандорин), а потом и наследовал его пост. В 1897-1905 гг. он был еще и московским городским головой.
Семье Голицыных принадлежало знаменитое имение Петровское (расположенное по соседству с ещё более знаменитым Архангельским), куда неоднократно заглядывали (как и в московский дом Голицыных) императоры и великие князья с семьями. Автор упоминает, что его, годовалого, держал на коленях Александр II.
Семья автора – родители, братья и сёстры, дяди, жившие под одной крышей в большом доме на Покровке – была, безусловно, зажиточной, но многочисленной, так что высокий статус (15 человек прислуги, выезды, приёмы) поддерживать приходилось не без напряжения. Продуктами и дровами снабжало Петровское, но оно же требовало больших расходов, которые покрывались за счёт других имений, чьи угодья сдавались в аренду крестьянам, и регулярной продажей лесов под свод (их, правда, старались восстанавливать, но в вырубке столетних дубов не видели ничего дурного). Однако понимание отсталости и неэффективности такого метода ведения хозяйства привело к внедрению новых приёмов хозяйствования – заведению крахмального завода, на котором перерабатывалась хорошо родившаяся местная тульская картошка, отправка поездом в Москву свежего (т.е. надоенного рано утром) молока и молочных продуктов, которые через несколько часов оказывались на кухнях московских хозяек, строительство телефонно-телеграфной станции при имении и проведение телефонов на хутора, не говоря уже о всяких импортных сеялках-веялках. Михаил Голицын (1873-1942), окончивший юрфак МГУ, стал управляющим одного из семейных поместий и добился (с хозяйственной точки зрения) немалых успехов. Помимо этого, он стал активно заниматься делами местного земства и довольно скоро был избран уездным предводителем дворянства, пробыв на этой должности три срока. Что мы знаем об обязанностях предводителя дворянства? Работа, казалось бы, престижная – наверное, разные там обеды-приёмы, кавалькады и охота. Выясняется, что по должности предводитель возглавлял, среди прочего, воинское присутствие, где главным делом было освидетельствование призывников. Предводитель сидел на этом освидетельствовании с утра до вечера, сам крутил барабан, откуда доставали билетики – так определяли, кто по жребию идёт в армию, всё записывал в специальный журнал, вслух объявлял, кто годен или не годен (и почему нет), так что синекурой это никак не назовёшь. И тогда, и позже Голицын активнейшим образом способствовал распространению просвещению в своём уезде.
Позже Голицын работал и в местном земстве, и гласным (депутатом) московской городской думы (в 1912-17 гг.), где он занимался – князь! - канализацией, водопроводом, пожарными командами и т.п. благородными делами, и обо всём это оставил подробный рассказ. Хотя закончены воспоминания были незадолго до смерти автора, память его сохранила имена более тысячи человек (от дворника до великого князя), с которыми ему пришлось столкнуться в жизни. К сожалению, замысел Голицына продолжить свои интереснейшие записки прервала смерть, но узнать о судьбе автора и его семьи после революции (воспоминания прерываются 1917 г.) можно из мемуаров его потомков и родственников. Весьма рекомендую "Записки уцелевшего" его сына Сергея Голицына – это и рассказ о Голицыных и их месте в истории России, и о его семье, пострадавшей при советской власти, и его собственной непростой судьбе. Если интересуетесь этим временем, то советую прочитать воспоминания князя С.Д. Урусова "Записки. Три года государственной службы" (изд-во НЛО, 2009), который был современником М.Голицына и имел схожую судьбу – был предводителем дворянства, депутатом Госдумы, вице-губернатором и губернатором и даже замминистра внутренних дел (четыре месяца!), однако за либеральные настроения два раза при царе сидел в тюрьме.
Книгу иллюстрирует огромное количество фотографий и картин конца 19 – начала 20 в. их архива Голицыных. Хорошая бумага, подробные полноценные примечания, симпатичное оформление, неплохой тираж (5 тыс.). Во всех отношениях достойная книга.
Скрыть

Автор данной книги, журналист, обозреватель журнала "Город 812" Глеб Сташков, историк по образованию, заинтересовался историей царской семьи еще студентом. Причем не просто семьи как института, а конкретными людьми. Спустя много лет, к 400-летию дома Романовых, это издание вышло там, где Романовы провели последние двести лет – в С.Петербурге.
Рассказывая об императорской семье и всех ее представителях, автор дает не просто коллективный портрет тех, кто входил в круг самых знатных и влиятельных, но истории страны, во главе которой они стояли на протяжении последних десятилетий, преимущественно в годы правления Николая II. Автор – монархист и не скрывает этого, но свой рассказ он строит вполне объективно, не скрывая тех персонажей и поступков, которые не только не красили Императорский дом, но прямо вели к революции. Кстати, он указывает на то, что многочисленные сторонники отстранения Николая II от власти и еще более многочисленные противники Александры Федоровны достаточно быстро поняли, к чему привела их позиция накануне и в начале Февральской революции, да уж было поздно…
Свое исследование – вполне добротное и обстоятельное – Г.Сташков строит на разнообразных источниках, однако это либо работы современных историков, либо воспоминания конца 19 – начала 20 в.. С архивами автор не работал. Здесь над историком явно взял верх журналист.
Это заметно и по стилю изложения – автор постоянно отвлекается от повествования о прошлом на современные аллюзии: российский парламент, дорожное строительство и проч.
Злоупотребляет Г.Сташков выражениями, которые более уместны в современной публицистике: «страсть к халяве» (это про Ходынку…), с.112; «его послали подальше» (это про сватовство великого князя Михаила Михайловича), с.156; «ей удалось охмурить великого князя» (это о жене Павла Александровича»), с.160, и проч.
Правда, почти нет опечаток, что радует. Нет списка использованной или рекомендуемой литературы, что было бы нелишним.
В книге имеется вкладка с набором ч/б фото представителей Дома Романовых, не самая представительная, но для данной работы достаточная.
Рекомендую эту интересное и доступное издание всем, кто хочет узнать побольше об истории нашей страны в конце 19 – начале 20 в. Скрыть

Есть мало имен, которые стали бы бОльшими символами целой эпохи, нежели имя «сталинского наркома» внутренних дел Николая Ежова. Даже имя самого Сталина, без которого не было бы ни Ежова, ни «ежовщины», долгое время (да и сейчас) воспринималось как не связанное напрямую с репрессиями 1930-х гг.
Историк Алексей Евгеньевич Павлюков, о котором мне, к сожалению, почти ничего не известно, подготовил отличную книгу, что не помешало ей, вышедшей в 2007 г. тиражом в 5000 экз., так и остаться нераспроданной. Хотя, возможно, это и не так странно — ведь ищет ответы тот, кто их задает. Остальным лишние знания в тягость.
Рассказывать о Ежове, точнее, пересказывать его биографию нет смысла — она доступна всем желающим, да и рекомендую я именно так и сделать, приобретя книгу А.Е. Павлюкова, пока она еще есть в продаже, тем более, что цена позволяет.
Я хочу высказать свое мнение об этом издании. Основываясь на разнообразных документальных источниках, прежде всего на его следственном деле, автор выстраивает жизненный путь Н.И. Ежова. Родом из семьи мелкого служащего, сам по профессии портной, Ежов, в 1915 г. добровольно ушедший в армию, где просидел почти все время писарем, в 1917 г. из солдат ушел в революцию. Путь заурядный, таких было много — и даже больше, но что-то помогло Ежову вознестись на самый верх. Именно что-то, а не кто-то, потому что никаких связей у бывшего портняжки и старшего писаря не было. Были умение правильно ориентироваться в непростой ситуации (выбрать весной 17 г. партию большевиков в качестве главного политического ориентира было решением очень точным и дальновидным, большинство поставило на эсеров — и проиграло), грамотность (что в неграмотной стране было половиной успеха) — и фанатичная исполнительность. Ну, и честолюбие.
Дальше всё так и было: Ежов всегда верно ставил на тех, кто помогал ему подняться выше, получить больше власти, а в качестве благодарности работал с такой отдачей, что, как писал один из знавших его в еще в 20-е гг., думать надо было не о том, что Ежов не доведет порученное дело до конца, а о том, чтобы вовремя остановить его, пока не зарвался.
Уже к концу 20-х гг. Ежов оказывается в Москве, среди высших номенклатурных работников, попадает в поле зрения Сталина. Приняв участие в расследовании убийства Кирова, Ежов зарекомендовал себя ценным кадром, и в начале 35 г. становится секретарем ЦК, получив функции контроля за чекистским ведомством. Таким «надзирателем от партии», одним из многих выдвиженцев революционных и первых послереволюционных лет, ничем, кроме верности партии, из сотен подобных не выделявшихся, Ежов оставался недолго. В сентябре 36 г. он возглавил НКВД и началась совершенно другая история. Для всех — и для нового «сталинского наркома», и для страны.
Этому периоду посвящено больше трети книги (почти 300 стр.). Обстоятельно, интересно, опираясь на различные материалы (архивные документы — их не так много, автор жалуется, что и почищено было много, при Ежове и после него, и не рассекретили до сих пор значительную часть тех данных, что касаются его пребывания на посту наркомвнудела; и воспоминания современников) автор разворачивает постепенное погружение общество в эпоху массовых репрессий, связанное именно с Ежовым. А. Павлюков показывает, какое значение имел печально знаменитый приказ 00447. И если сам Ежов не стоял за этим документом, то его роль в беспощадном проведении этого распоряжения в жизнь, в повышении всех изначально установленных лимитов на аресты и расстрелы, равно как и в повальном использовании метода «физического принуждения» выше чьих-либо усилий, кроме Сталина. При Ежове началась и политика массового уничтожения самих чекистов — сначала тех, кто не смог/захотел принять новые правила игры, потом их преемников, и так далее.
Ежова боялись все, хотя сам по себе они ничего не представлял, поскольку был мечом (острым, разящим) в чужой руке. И эта рука его убрала, назначив — суть ли не для смеха — наркомом водного транспорта. Сразу стало ясно, что Ежов был пустышкой, но пустышкой, за два года руководства НКВД которым было расстреляно свыше 700 тыс. чел.
Последние, и не менее интересные, 70 стр. книги посвящены тому недолгому времени, которое было отмеряно Ежову после его отставки в конце 38 г. Арест, следствие, когда он признался во всем, даже гомосексуализме, расстрел.
Один из выводов, который делаешь после прочтения этой обстоятельной и по-своему увлекательной биографии, это подтверждение тезиса о банальности зла начала 1960-х гг., высказанного Ханной Арендт в одноименной книге об одном из главных архитекторов «окончательного решения» еврейского вопроса Эйхмане: палачом может стать самый обычный человек, нужны особые обстоятельства. Действительно, Ежов лично ничем не выделялся среди других сталинских назначенцев, не был паталогическим садистом, никого лично не убил за всю жизнь. Даже на фоне Ягоды и Берии он смотрелся как человек мелко. Но как карьерист, слепо следовавший приказам, он стал тем мотором, который позволил сталинской машине смерти прокатиться по всей стране и физически уничтожить колоссальное количество людей, которых он не знал и против кого он лично ничего не имел.
Обеими руками рекомендую эту не новую, но нисколько не устаревшую книгу всем интересующимся историей нашей страны в 1920-30-е гг.

© Как много писателей, как мало читателей… Скрыть

До чего же повезло автору этой книги со своим героем – о Чуковском писать одно удовольствие: чего тот только за свою жизнь не сделал (и чего только ему не дали сделать!) – он и родоначальник поэзии для детей (не буду называть его работ); и один из лучших представителей русской литературной критики начала XX века, писавший так о Горьком и Маяковском (по других я и не говорю), как никто ни до, ни (особенно) после писать не умел (или не решился); и крупнейший специалист по Некрасову, сделавший столько для популяризации (в подлинном смысле этого слова) этого человека и поэта, сколько не смогли многочисленные «некрасоведы»; и классик отечественного литературного перевода - именно в его переводе/пересказе/ под его редакцией все мы знакомились (и продолжаем знакомиться) с «Приключениями Мюнхгаузена», «Сказками» Киплинга, «Робинзоном Крузо», рассказами о Шерлоке Холмсе и докторе Ватсоне, и многими другими любимыми книгами; наконец, правозащитник, хлопотавший (и часто удачно) при Сталине, Хрущеве, Брежневе за сотни самых разных людей (напомню лишь Бродского)! До чего же повезло Чуковскому со своим биографом – Ирина Лукьянова дала читателю великолепную книгу, в которой он предстал перед нами во всех цветах и красках: незаконнорожденный сын прачки-украинки и студента-еврея, всю жизнь мучившийся от этого; журналист из Одессы, полностью избавившийся от всего одесского в речи и манерах, всегда подчеркивающий, что он «петербуржец», перебравшийся перед войной в Москву и оставшийся в нашей памяти как дедушка Корней из Переделкино; литкритик кадетской «Речи», ниспровергавший кумиры и мифы, чьих рецензий боялись маститые и незаметные (написавший однажды одному из писателей «Так понравилась ваша новая книга – больше никогда не буду вас читать, чтобы не испортить впечатление»); один из первых серьезных исследователей массовой культуры и – одновременно – автор текста оперетты (начатой и брошенной в 20-е гг.), содержавшей такой шедевр «Дорогая, дорогая, приходи ко мне нагая!»; то признанный, то осуждаемый (а временами публично оскорбляемый) советский писатель, чьи детские книги знали наизусть все советские дети – при этом ото всюду последовательно вытесненный и отлученный от всего ему дорогого: настоящая литкритика стала невозможна как жанр уже в начале 1920-х гг., детские книги писать не давали, не давали, он и перестал, даже про Некрасова учили, как надо писать правильно (Крупская считала, что Крокодил – это злобная пародия на «поэта народного горя», которого Чуковский втайне ненавидит), так что в конце концов остались лишь переводы, лекции и дети.
Не было практически таких писателей или поэтов XX века, которых Чуковский не знал хорошо, о которых не мог рассказать что-то свое, неповторимое (но больше всего любивший Блока и Пастернака) – и переживший их всех. Автор большой семьи, которую он почти всю потерял (раньше него ушли оба сына, младшая дочь и жена). Человек, практически всю свою взрослую жизнь страдавший от бессонницы, на страницах дневника предстающий грустным и несчастным – но запомнившийся современникам как веселый (и злой) гигант, до последних дней не ходивший, а бегавший. Личность, вся жизнь которой – это непрестанный труд про превращению из мещанина в интеллигента; автор, все время переделавший свои работы и неустанно ругавший себя за неумение писать.
И.Лукьянова написала про своего героя умно, тактично, с любовью и сочувствием, не скрыв ни его недостатков, ни растворившись в его достоинствах. Давно уже не читал такой качественной биографической прозы.
Спасибо Чуковскому - за все. Спасибо Лукьяновой за ее Чуковского. Закончу свой отзыв словами, которыми она закончила свою книгу, пусть они останутся с нами: «Самый главный, самый ценный дар Чуковского – ощущение волшебной легкости, безмятежного счастья, беспричинного праздника жизни. Чувство летнего дня на старой даче, где зреет клубника и носятся бабочки, и облака плывут к станции, где поезда с грохотом уносятся вдаль. И осы ныряют в компот, и вечные внуки допекают вечных дедов вечными детскими вопросами. И все можно, и нечего не нужно, и по пыльной, усыпанной сосновыми иглами дороге в пятнах солнечных зайцев колесят соседские дети на великах, едут и смеются, и пряник жуют». Скрыть

Прочитав рецензии на предыдущие издания этой книги, впечатление складывается противоречивое: покупать - не покупать, читать - не читать. Еще более противоречивое впечатление оставляет сама книга…
Бесспорно, книга оригинальна и интересна. До этого никто не поднимал подобной темы с "женской", да еще и внутренней - "матушкиной" - точки зрения. Лесков и Ардов здесь не конкуренты. Описана масса нюансов (как бытовых, так и душевно-духовных), о которых невозможно узнать, даже будучи очень воцерковленным человеком. А спрашивать о подобных вещах (напр., об особенностях личного нецерковного гардероба) у священника и в голову не придет!
Однако, насколько можно судить читателю, автор книги - НЕТИПИЧНАЯ матушка. Ну сколько наберется молодых, ухоженных матушек - бизнес- и авто-леди, оставивших детей на попечение няни (все заявления на основании слов самого автора)? Именно потому книга не может претендовать на "Записки ТИПИЧНОЙ попадьи", это больше похоже на зарисовки ультрасовременной жены священника, проживающей ни где-нибудь, а конкретно в столице нашей Родины - Москве. И мимо которой, эх, соглашусь с предыдущими рецензентами, не прошла мода на женщин-писателей и литературная слава Оксаны Робски… Хотя с другой стороны, если человеку есть что сказать, то почему ему этого не сделать? Тем более, что аудитория готова слушать.
Не знаю, хорошо ли это, когда о серьезных и сложных вещах пишется просто, легко и современным языком. С одной стороны, хорошо, потому что для далеких от Церкви людей такой язык доступен и понятен. А с другой… Меня лично эта выхолощенная простота - нет, даже какой-то нарочитый примитивизм - покоробил. Для сравнения стиля – именно стиля отображения схожих явлений, во всем остальном сравнение будет некорректным - хочется сослаться на «Мелочи архи… прото… и просто иерейской жизни» написанных М.Ардовым, когда тот еще являлся священником РПЦ.

Данная книга - третье издание, в котором, по словам издателей, содержится новый раздел и 4 новые главы. Рискну предположить, что к числу этих "новых" относится тема "Батюшка на личном авто". И вот почему. Из четырех первых абзацев раздела - три являются повторением (см.скан). Не полное повторение, конечно, но впечатление такое, что фразу два раза скопировали, переформулировали, а вырезать потом забыли. И не увидели этого ни автор, ни редактор, ни корректор. Наскоро слепили из того, что было, и выпустили, пока спрос есть… Неприятно…
И все-таки - несмотря на все вышеперечисленные недостатки - я бы, пожалуй, порекомендовала эту книгу. Хотя бы просто потому, что ничего аналогичного пока нет, а тема повествования неподдельно интересна. Вот такое противоречие…
Скрыть