Дмитрий Юрьевич Шерих (1969-) — известный питерский историк и журналист, главред газеты «СПб ведомости». Автор многочисленных статей и книжек по истории и краеведению, сочетающих доступность и легкость изложения с отбором интересных тем, написанных на вполне серьезной основе. Эдакий добротный научпоп.
Вот и рассматриваемая работа относится к этой категории, хотя тема, пожалуй, несколько мрачновата — эпидемии холеры в Питере в 19-20 вв. это вам не прогулки по Невскому… Холера, конечно, не чума, но тоже дрянь порядочная. Не случайно ее называли азиатской чумой. Особенно неприятно, если поражает она не жителей средневековья, а обитаталей столичного мегаполиса.
Главное содержание этой книги — повседневная жизнь города, атакованного холерой. Быт людей, адреса, истории, от Екатерины II до Ленина, а также история самой холеры.
Долгое время последняя не считалась заразной болезнью и особых мер в общении с больными не предписывалось. До 1830 г. эпидемий холеры в Российской империи не было, отдельный случаи имели место, в основном на юге, куда болезнь заносилась путешественниками, преимущественно с Востока. С того года и начинается шествие холеры по России, ее серьезное изучение, как и попытки организовать борьбу с этой заразой. Их, равно как и противодействие им, подробно описывает Д. Шерих в своем труде, подчеркивая, что холера косила всех подряд, от простых крестьян до самых известных и сановитых персонажей. Среди пострадавших от холеры — Пушкин, из-за холерных карантинов застрявший в деревне (знаменитая «Болдинская осень»), двоюродный дед Ленина доктор Бланк, убитый взбунтовавшимися петербужцами. Это был тот самый бунт, усмирять который приехал сам император, выехавший на площадь один и добившийся повиновения толпы практически одним окриком «На колени!»
Это качественное исследование, основанное на различных источниках (воспоминания, публикации в СМИ, научные труды и проч., правда, без самостоятельных архивных изысканий). Но в конце своей книги автор дает в виде приложений на 50 с лишним стр. оригинальные тексты очевидцев холеры. Отсылок на обильно цитируемые материалы Д. Шерих, отметим, не делает (это вполне допускает формат его работы), но перечисляет их на отдельной странице.
Из его книги можно узнать доступную статистику по жертвам холеры в северной столице, заболевшим и умершим, увидеть, как менялись взгляды врачей на холеру, и познакомиться с их советами по профилактике этой смертельной болезни.
Издание содержит много редких и оригинальных иллюстраций хорошего качества и станет интересным и познавательным чтением как для любопытных школьников, так и для умудренных опытом пенсионеров. Рекомендую.

© Как много писателей, как мало читателей… Скрыть

Иван Федорович Наживин (1874-1940) — конечно, никакой ни «один из крупнейших писателей русской эмиграции», как сказано в аннотации. Эдак подумаешь, что он вместе с Буниным, Набоковым и Цветаевой в школьный учебник вошел, и удивишься, не найдя его там.
И.Ф. Надеждин, при всем к нему уважении, относится к творцам даже не второго, а третьего плана (не потому, что он был плох, а потому что на первом-втором плане больно сильная конкуренция тогда была). Он забыт сегодня, и забыт справедливо — творчество его не пережило и Второй мировой войны, будучи вполне заслуженно стерто временем.
А вот биография у Ивана Федоровича вышла такая заковыристая, пути-дорожки он такие прошел, что не у всякого рецидивиста-авантюриста увидишь, а увидя, изумишься.
Родившись в семье крестьянина, разбогатевшего на торговле лесом и ставшего купцом, Надеждин по папеньконому пути не пошел, подавшись в литераторы (первый рассказ опубликовал в неполные 16 лет). Путешествовал, писал о низах, издал несколько сборников рассказов, славы М. Горького не заработал, наоборот, критика его поругивала (за отсутствие яркого таланта). Увлекшись учением Толстого, известность также заработал сомнительную (один из критиков назвал очерк о толстовских писаниях Наживина «Ушибленный Толстым»).
Уехав за границу (средства позволяли), вернулся на родину только в 1916 г.
Еще в начале 20 в. разочаровавшись в народничестве, революцию 17 г. встретил враждебно. Проведя год в деревне под Владимиром, уехал в конце 18 г. на белый юг (Киев, Одесса). Сотрудничал с антибольшевистскими силами (Деникин, Врангель), с ними же покинул Россию, уехав в Болгарию, Германию, а со временем в Бельгию.
Здесь много печатался, в основном о недавно пережитом (несколько «беженских романов»), выпустил трехтомник о Распутине, изобразив в нем историю революции в России. Его книги были довольно популярны, переводились на европейские языки, вызывали хорошие отклики (и много ругани). Тогда же выпустил и свои воспоминания «Записки о революции» (1921), всё с резко антикоммунистических позиций. Позже переходит к историческим романам широкой тематики (от апостолов-евангелистов до Степана Разина). Написал в итоге много – собрание сочинений аж в 40 тт.
Свое место найти не смог — правые помнили его как «левого анархиста», левые как белого пропагандиста. Как результат, Надеждин обращает свой взор к СССР, пишет к Сталину с просьбой принять назад как «старого литературного спеца», предоставить советское гражданство. Ему даже не ответили.
Эти метания слева направо и снова налево, как правило, не симпатичны и не внушают уважения. Но как свидетель тех метаний, через которые прошла Россия в начале 20 в., Надеждин оказался очень интересен: наблюдателен, остроумен, мудр, печален. Без всяких церемоний описывает глубину нравственного падения русского мужика, которого он когда-то идеализировал. Резко пишет о безобразиях, творящихся в белом тылу. О большевиках тоже пишет, но больше о тех, кого сам видел – перекрасившихся интеллигентах, солдатах и матросах, упивавшихся вседозволенностью, крестьян, обманутых левыми речами, а на самом деле всегда бывшими монархистами.
Читать его воспоминания очень любопытно: он хорошо показал русскую деревню в начале революции, южные губернии во время Гражданской войны, тонко, с юмором, замечательно с литературной точки зрения описал множество встреченных им за время странствий (а мотался он один и с большой семьей много) персонажей — от князей и министров до простых казаков и солдат. Книга его полна характерных для того времени слухов и разговоров, особенно с интеллигентами, также, как и он, переживавшими внутреннюю драму и смену убеждений. Какие-то вещи он рассказывать не стал из-за внутренней цензуры, а жаль. Во второй половине воспоминаний у Надеждина появляется публицистика и журналистский тон, чем несколько портится общее впечателение от книги.
Предложенная современному читателю книга воспоминаний Надеждина «Записки о революции» отражает характерные особенности данной серии издательства «Кучково поле»: есть обстоятельное введение А.В. Посадского, именной указатель, но нет ни одной иллюстрации и ни одного примечания (а их нужно много).
Весьма рекомендую всем интересующимся историей русской революции как ценное добавление к общему корпусу документальных свидетельств о русской катастрофе.

© Как много писателей, как мало читателей… Скрыть

Автор этой любопытной книги, Константин Ильич Соколов (1971-), с выбранной им темой хорошо знаком. Окончил истфак Тверского госуниверситета, работал журналистом, рекламщиком, теперь большой начальник в правительстве Тверской области. В 1999 г. К. Соколов защитил кандидатскую диссертацию под названием «Противостояние народа и власти в российской провинции после Октябрьской революции, 1917-1921 гг. На материалах Тверской губернии». Третья глава этой диссертации посвящена антибольшевистскому крестьянскому движению. Как автор признается, именно на собранных тогда материалах и была создана рассматриваемая книга (но без учета открытых с того времени архивов).
О чем она? Рецензент DS очень емко охарактеризовал ее, но содержание, да и оформление позволяют развернуть описание этого любопытного издания.
Немного об оформлении. Стилистически Центрполиграф взял за основу научно-популярную серию издательства Наука еще советских времен, только качественно вышло хуже – склейка держится не очень, шрифт смазывается. Действительно, на вклейке дан набор ч/б фотографий, в основном хорошего качества. Ожидать увидеть здесь портреты участников крестьянских протестов было бы странно, автор пишет о массовости внесудебных расправ и плохом состоянии (и документообороте) архивных материалов тех лет. Хорошие фотографии крестьян появятся позже, когда начнется массовая коллективизация (и столь же массовый крестьянский протест). Имена остались, и то отлично (Соколов указывает, что и с этим была путаница). Кстати, посмотреть на лица палачей тверских крестьян было любопытно…
Добавлю, что в издании о Тверской области было бы неплохо дать карту этой области.
Теперь о содержании. Чем интересен представленный в здесь материал? Тем, что в отличие от многих работ, где затрагиваются всероссийские масштабы, он ограничен одним регионом. Расположенная между двумя столицами, Тверская губерния была довольно характерна для европейской части России: земли мало, она неплодородна, население значительно, много отходников, работавших в крупных городах, немало городов с вполне продвинутым, но не очень многочисленным пролетариатом, немало дворян, купцов и духовенства. В общем, настоящий коктейль, давший много примеров жестокого противостояния в годы братоубийственной революции и гражданской войны.
К. Соколов сосредоточился на рассмотрении именно эмпирического, т.е. фактического материала, что, в общем, хорошо (конкретики часто не хватает), но, на мой взгляд, это было сделано несколько в ущерб обобщению по массе этих фактов и привело к сужению темы. Автор смог последовательно (прежде всего, хронологически) и систематически рассмотреть различные формы протестного движения тверских крестьян: от мелких стычек жителей деревень с комитетами бедноты и большевистскими ячейками до крупных восстаний, в том числе т.н. «зеленой армии» (состоявшей в основном из дезертиров). Сразу подчеркну, что реально массовых выступлений в Верхневолжье не было — ни по масштабу (количество участников, охват территории), ни по продожительности. Тверским повстанцам было далеко до тамбовцев…
При этом автор старается показать массовую психологию крестьян, характер отношений власти и народа в это время. Хорошо видна стихийность, отсутствие вождей, хаотичность и неподготовленность большинства выступлений. Как правило, крестьяне терпели, пока на них не начинали давить и зверствовать (об этом автор пишет много и с удовольствием). Тогда толпа взрывалась, била (часто смертным боем) комиссаров и коммунистов (см. скан стр. 130-31), крушила и жгла (где можно, разбирала по домам) имущество и символы советской власти, потом успокаивалась и разбегалась, когда прибывали карательные отряды и начинали мстить: арестовывать, пороть и убивать.
Автор четко пишет: идеальной ситуацией для крестьян было безвластие, точнее, та политика «вся власть на места», которую большевики проповедовали первое время после переворота (когда можно было грабить помещиков, спекулировать и ничего за это не было). Царя назад никто не хотел. Если мужиков не трогали, не трогали никого и они. Как только власть в лице комбедов, продотрядов и прочих революционных элементов начинала забирать хлеб и скот в города, а крестьянских сыновей в армию, то рождался бунт. На идеологическую высоту крестьяне редко поднимались, но формулировали всё верно: эта власть только берет и ничего не дает, нечего ее поддерживать и ей подчиняться.
К сожалению, как я писал, действительно ОГРОМНЫЙ пласт переработанных автором первичных материалов (архивные документы, СМИ тех лет, воспоминания и т.п.) показал происходившее несколько неполно и искаженно. Во-первых, преобладание местных фактов при отсутствии общей канвы лишает повествование стержня: К. Соколов постоянно говорит о противостоянии тверских крестьян тверским же властям, но политика Советской республики, происходившее в центре и на фронтах мало отражены в книге, как будто Тверь висела в воздухе. Какие законы принимались, как они реализовывались — не вполне ясно. Во-вторых, какие-то группы населения оказались совершенно не затронуты или только упоминаются: горожане в целом (хотя в своей диссертации автор в основном о протестном движении тверских рабочих и служащих и пишет), духовенство, дворянство, представители иных, кроме большевиков, политических партий. Практически нет информации о голоде 1921-22 гг., изьятию церковных ценностей 1922 г. Все эти сюжеты имеют прямое отношение к теме исследования К.Соколова, который имел полное право проигнорировать их, но должен был, на мой взгляд, как-то обговорить это (во введении, напр.). В-третьих, авторский стиль, в отличие от диссертации, излишне публицистичен, что порой звучит диссонансом.
При этом в незнании автором правил оформления научных исследований никак не упрекнешь: есть хронологическая таблица, список сокращений (неполный), обстоятельные примечания.
Если я и придираюсь, то потому, что книга эта мне понравилась, и я рекомендую ее всем интересующимся историей гражданской войны.

© Как много писателей, как мало читателей… Скрыть

Регулярно читаю воспоминания узников ГУЛАГа, в частности, в серии Memoria издательства «Возвращение». Очередным приобретением стала книга Виктора Яковлевича Рубановича (1916-).
Его жизнь и судьба и типичны, и исключительны какк для его сверстников вообще, так и для таких, как он, сидельцев.
Родившись и выросши в обычной советской семье, в 1935 г. поступил в Московский архитектурный институт. Политикой, как сам пишет, никогда не интересовался, был обычным советским студентом, ни лучше, ни хуже других. Разве только был, возможно, по молодости, наивнее и честнее прочих.
Во время одного собрания он выступил против двух неуспевающих студенток пролетарского происхождения, обвинивших своего сокурсника, не помогавшего им в учебе, в политических грехах. Рубанович, которому этот студент был, как он пишет, несимпатичен, посчитал непорядочным смешивать учебу с политикой, и сообщил об этом вслух.
Данный эпизод вскоре лег в основу дела о некоей террористической организации студентов МАИ, по которому Рубанович был осуждён Особым совещанием на пять лет ИТЛ. Сначала отбывал заключение в Воркутлаге, где строил железную дорогу. Там надорвался, превратился в «доходягу» и был переведен на лесозаготовки в Печоре, где был признан окончательно негодным к физическому труд (туберкулез) и с 1938 г. пребывал на инвалидном лагпункте Адак. Подлечившись, работал там на кирпичном заводе до 42 г.
Каким-то чудом (видно, его дело совсем уж халтурно было слеплено) оказался — во время войны, когда «политиков» вообще не выпускали! — освобождён в 1942.
Поработов недолгое время в одном из сельских раойнов Татарии, был призван в армию, где служил около года нестроевым в госпитале.
Как бывший студент-недоучка, по распоряжению советского правительства — опять же, бывший (нереабилитированный) антисоветчик, да во время войны! — вернулся в Москву заканчивать МАИ. В 47 г. был распределен в Кишинев, но здесь власти уже были более внимательны и в 48 г. выслали его (правда, не сослав на вечное поселение, не отправив как «повторника» в лагерь) в Иваново. Здесь (а потом в Костроме) В.Б. Рубинович жил и работал по специальности до амнистии в 1953 г., после чего перебрался в Горький (навсегда).
Здесь встретил в 1956 г. реабилитацию, много работал как реставратор, стал писать воспоминания.
В виде отдельных рассказов они выходили в разных сборниках в 1990-2000-х гг. Отдельной книгой выпущены в этом издании.
Книга получилась хорошая, как с точки зрения оформления, так и содержания. Твердый переплет, офсетная бумага, к сожалению, никаких фото. Есть опечатки.
Содержательно — это не самая сильная книга о том времени из прочитанного мною, но хорошая и честная. Автор, испытавший самое разное в своей жизне, в лагерях скорее приобрел, нежели потерял. В частности, встретил множество порядочных людей, причем как среди начальников и охранников, так и зеков (даже уголовников). Книга его — это во многом сборник портретов этих людей, не всегда соединенных хронологической канвой. Отсюда периодические повторы содержания.
Не назову эту работу обязательной для чтения, но всё же буду рекомендовать ее, потому что любой такой жизненный опыт и неповторим, и бесценен, а память о нем — часть нашей общей культуры, выражаясь пафосно.

© Как много писателей, как мало читателей… Скрыть

Казалось бы, о блокаде вышло уже много разных книг – и сборники официальных документов, и подборки воспоминаний и дневников переживших (и НЕ переживших) те страшные 900 дней. Но группа энтузиастов во главе с отцом Глебом Каледой (1921-94), профессором, доктором геолого-минералогических наук, прошедшим рядовым всю войну, смогла взять интервью у детей
В рассматриваемой книге10 рассказов, объемом от 14 до 32 стр. Семь женщин, трое мужчин рассказывают обо всей своей жизни, а не только о войне, что всегда бывает интересно – от происхождения родителей до нынешних дней. Многие из них добились больших успехов, стали учеными, но для всех них самым значимым событием была и остается война.
Такие рассказы читать всегда тяжело – бесхитростное повествование девочки-шестиклассницы о том, как у нее на глазах медленно умирали от голода один за другим ее родители, а потом она осталась с больным младшим братом совсем одна, в нетопленной квартире (дрова у них кто-то украл), в многоэтажном доме, практически полностью вымершем, и спаслась буквально чудом, пронзительно и потрясающе по силе своего воздействия. Пронзительно еще больше по тому, что понимаешь – она эта рассказывает не только и не столько о себе, но и про тех (и за тех), кто умер тогда и свидетельство свое представил уже в другом мире…
Отмечу с приятным удивлением – мне до этого издания казалось, что о блокаде книги делать в Москве не умеют, действительно качественные вещи выходят только в Питере. Ан нет, смогли и в АСТе – стилизованное под старинные книги, с посеревшими страницами, наполненное многочисленными фотографиями и плакатами (правда, блин, поганого качества!), это издание стало примером вполне качественного макета (но не исполнения – газетная бумага подвела).
Думается, что такая книга может быть использована для изучения истории Великой Отечественной в школе – она ценна и теми бытовыми подробностями, которые не передают ни фильмы, ни художественные книги, и той связью времен, которая устанавливается у читающего воспоминания, написанные еще живущим о событиях семидесятилетней давности.
Рекомендую.

Как много писателей, как мало читателей… Скрыть