Помню, как меня поразили точные и пронзительные строчки из песни Д. Сухарева «Вспомните, ребята» 1977 г., посвященной тем, кто ушел в 41 г. на фронт (и в массе своей не вернулся): «Скоро, кроме нас, уже не будет никого, Кто вместе с ними слышал первую тревогу». «Кроме нас» - это о детях, родившихся в 1930-ее гг. Тех, чье детство и отрочество пришлось на Великую Отечественную. Их, родившихся в 1933-37, тоже остается все меньше...
Волне воспоминаний ветеранов Великой Отечественной, постепенно сходящей на спад по вполне понятной, хоть и грустной причине, на смену идет их младшее поколение, кого война задела по касательной, но этого не менее страшно и больно, нередко лишив их всего – нормального детства, родителей, здоровья...
В 2006 г. вышла книга «Курс о войне. Воспоминания шестилеток. Химический факультет МГУ им. Ломоносова». Она и стала образцом для рассматриваемого издания, подготовленного их коллегами с биофака к 65-тилетию Победы.
На мой взгляд, это одна из лучших книг воспоминаний о войне, вышедших за последние годы, а ведь было их весьма и весьма немало.
Причин тому много – детская память избирательна и может лучше сохранить какие-то яркие образы, авторы этой конкретной книги в массе своей не просто люди, получившее высшее образование в ведущем на тот момент университете страны, но и выбравшие научную работу. Они не только многое помнят, но и могут об этом ясно и увлекательно рассказать.
Объем этих 55 очерков разный от одной страницы до 17. Кто-то помнит всё сам, кто-то повторяет рассказы взрослых, но всё очень интересно и познавательно. Это была другая война – у кого-то в эвакуации, у кого-то на фронте. Многие были ранены, не один умирал от разных болезней, но жив остался чудом – лишь заботой врачей и близких.
Вот несколько примеров, на мой выбор. «Помню как вели пленных немцев. Было хмурое утро, на тротуарах стояли прохожие, в том числе и я с мамой. Немцы шли по мостовой. И вдруг в тишине раздался мой крайне изумленный голос: «Мама, так это же люди!» По радио я часто слышала о зверствах фашистских оккупантов. Не помню, как я их представляла, но явно не в человеческом облике» (с.45).
Вот рассказ дочери пограничника. Ночью 22 июня «отец вбежал в дом, разбудил маму, а нас всех троих связал в большой платок. Мне было два года, двойняшкам Алле и Славе – по пять месяцев. Мама накинула на голое тело платье, схватила сумку с документами, и все выбежали из дому, даже не прикрыв дверь. Отец успел сунуть нас в один из последних грузовиков». Его они больше никогда не видели – пропал без вести.
На рассвете колонну разбомбили. Мама «положила на одну руку Славу, на другую Аллу, мне пришлось топать ножками, босиком, держась за мамин подол. Горячее солнце сжигало кожу, потому что из одежды на нас были только трусики». «В одном из сел, куда мы забрели, стоял нетронутый клуб со всей его наглядной агитацией и соответствующими лозунгами на кумаче. Нам открыли клуб, принесли еду и швейную машинку. Женщины сорвали кумачовые полотнища, раскроили и сшили нам рубашонки, буквами внутрь. Всё бы ничего, но масляная краска, которой эти буквы были написаны, страшно жгла и царапала обгоревшую на солнце кожу» (с.157-58). А вот и финал: «В селе, куда мы так стремились, хозяйничали фашисты. Первым, что мы увидели, было объявление, прямо на калитке бабушкиной хаты, о том, что семьи офицеров расстреливаются без суда. И бабушка наотрез отказалась нас принять! Ни дедушка, ни тетя ничего не могли сделать» (с.160).
А вот уже дальнее эхо войны. Рассказывает доктор биологических наук: "С войны я помню несколько часто употреблявшихся немцами слов: матка, яйки, хенхе хох, аусвайс, цурюк, пук-пук... Я так и не выучила немецкий. Как-то, уже в недавние годы, на совещании в Швейцарии, немецкий палеонтолог Шульце спросил, знаю ли я немецкий, и я, недолго думая, продемонстровала ему эти свои знания. Возникла неловкая пауза. Больше вопросов не было" (с. 264).
Вот за этих-то женщин и детей и сражались воины на фронте, вот они-то и держали свой – трудовой – фронт. Сколько в этих воспоминаниях рассказов о том, как дошкольники брали на себя совершенно взрослые обязанности – колоть, пилить, таскать дрова и воду, топить печи, ухаживать за младшими братьями и сестрами, стоять в многочасовых очередях за продуктами.
На игры все же время оставалось, хотя игрушек почти не было. Сохранялась школа, о которой у почти всех остались хорошие воспоминания, очень многие пишут, как им повезло с учителями.
Очень любопытно читать об общении с немцами - многие дети побывали в оккупации и видели совсем разное отношение со стороны оккупантов.
Отмечу отличное оформление: твердый переплет, плотная офсетная бумага, три вклейки с фотографиями, вообще нет опечаток.
Очень рекомендую эту замечательную книгу, вышедшую тиражом всего 500 экз. – настоящее духоукрепляющее и духоутверждающее чтение о Великой Отечественной войне и людях, вынесших ее в буквальном смысле на своих плечах. Уточню только, что на мой взгляд, название «Дети и 41-й год» не совсем точно – воспоминания некоторых начинаются за несколько лет до войны и заканчиваются после войны, и никто только 41-м годом не ограничивается.

Как много писателей, как мало читателей… Скрыть

Автор этих замечательных воспоминаний, Владимир Зиновьевич Санников (1931-) – д.ф.н., старший научный сотрудник Лаборатории компьютерной лингвистики Института проблем передачи проблем информации РАН, автор нескольких фундаментальных исследований по русскому языковедению и фольклору.
Как пишут про него коллеги, «чеховский интеллигент с тихим голосом, в трудных жизненных обстоятельствах он неизменно демонстрирует железный характер, и никогда не идет ни на какие компромиссы со своей совестью».
В самом начале 21 в. он изложил на бумаге многие из тех устных рассказов о своем детстве, которыми заслушивались его дети. Получилось чудесное повествование, которое рекомендую всем, кому интересна история нашей страны в 1930-50-е гг., да и просто как отлично написанные воспоминания.
В.З. Санников родом из крестьян Пермской губернии. Его дед, старовер, бежал от раскулачивания в Воткинск, где потом осела вся его семья. Поэтому детство и юность Володи прошли в пусть небольшом, но городе, однако среди вчерашних крестьян, чьи повадки, говор и привычки его память превосходно сохранила, а он смог передать их нам на страницах своей книги.
Данное издание состоит из двух неравных частей – неравных как по объему, так (честно говоря) и по интересу. Первые 180 стр. – это картинки детства, прелестные и ужасные, потому что было всё – игры, рыбная ловля, поиски кладов, сенокос, праздники, смерть отца, голод, болезни и тяжелый труд – а также много книг, любовь к которым возникла в раннем детстве и прошла через всю жизнь. Вторая часть (объемом в 45 стр.) интересна как продолжение и посвящена поступлению на филфак Молотовского (Пермского) университета и учебе там. Любопытно, но того очарования, которое вызывают детские рассказы, уже нет.
«Записки простодушного» - это личная энциклопедия довоенного, военного и послевоенного детства в маленьком провинциальном поволжском городке – представленная глазами ребенка, но сохраненная ушами и устами взрослого. Автор еще ребенком уловил и запомнил разнообразные местные диалекты, которые он прекрасно передал в своей книге. От взрослого пришло немного стариковского брюзжания, не очень портящего общей картины.
Вот одна частушка времен Великой Отечественной:
- Лейтенант, лейтенант, лаковы сапожки,
Не тебя ли, лейтенант, обосрали кошки?
Издание хорошо и качественно оформлено – твердый переплет, офсетная бумага. На форзацах есть несколько ч/б фото.
Очень советую это, выпущенное в 2003 г. тиражом 1500 экз. и все еще не разошедшееся издание, открывающее нам маленькое окошко в прошлое нашей страны и как на детской ладошке показывающее нам жизнь одного обычного мальчика. Нет больше ни того детства, ни того мальчика, ни той страны. Остался аромат и чудесные образы, которые уже никуда не уйдут от нас. Спасибо, Владимир Зиновьевич.

Как много писателей, как мало читателей… Скрыть

Не устану повторять – как хорошо, что в Лабиринте появились книги издательства НЛО. Одним из памятных изданий, прочитанных мною в их мемуарной серии, стали воспоминания С.Д. Урусова.
Князь Сергей Дмитриевич Урусов (1862 — 1937) был родом из «ярославских» Урусовых. В истории остался как общественный и политический деятель Российской империи конца XIX — начала XX в. и мемуарист.
Окончив МГУ, прошел типичный для либералов «из благородных» его времени путь: был предводителем дворянства, почётным мировым судьей, председателем Калужской губернской земской управы. Отметился и на государственной службе. С 1902 г. был тамбовским вице-губернатором. Летом 1903 г., после Кишинёвского погрома, был назначен губернатором Бессарабии по рекомендации министра внутренних дел В.К. Плеве именно как либерал. Через два года стал тверским губернатором, но вскоре подал в отставку в связи с назначением Д.Ф. Трепова товарищем министра внутренних дел с особыми полномочиями. Вот такие были раньше губернаторы…
В конце 1905 г. вошел в правительство С. Ю. Витте товарищем (заместителем) министра внутренних дел, но вышел в отставку, после того как его проект о местном самоуправлении был отвергнут министром внутренних дел П.Н. Дурново.
Был человеком очень культурным и деликатным, но при этом обладал железным характером и никогда не поступался своими убеждениями ради карьеры. Через несколько лет его соратник по Первой Думе и по заключению в тюрьме А. Ледницкий сравнит натуру Урусова с персиком, "имеющим под нежной мякотью большую твердую косточку".
В 1906 г. был избран депутатом Государственной Думы от Калужской губернии и активно участвовал в работе вплоть до её роспуска. Входил в аграрную комиссию думы.
Как депутат, подписавший т.н. Выборгское воззвание, был приговорён к тюремному заключению, которое отбыл в 1908 г. в Таганской тюрьме.
Вернулся к занятиям сельским хозяйством и стал писать воспоминания. Изданный в 1907 г. первый том «Записок губернатора» получил широкую известность, но вызвал недовольство властей. Автор опять оказался в тюрьме (сроком на 4 месяца).
Во время Первой мировой войны работал в земстве. С 1 марта по июнь 1917 г. — товарищ министра внутренних дел Временного правительства.
После Октябрьской революции несколько раз арестовывался, но освобождался. В августе 19 г. был вновь арестован МЧК и отправлен в Бутырки. Характерна краткая запись-отчет, сделанная сотрудником МЧК по горячим следам собственноручно на половинке тетрадного листа в линейку, простым карандашом, неровным почерком (приведено в подлинной орфографии): «Доклад мною. Комисаром С. Баулихиным Была осмотрина квартира г. Урусова забрана вся переписка кроме ничего в квартире небрато 1 шкаф скнигами опечатан».
Что же касается отношения к советской власти, то на допросе 3 сентября 1919 г. Урусов одобрительно отозвался о ее внешней политике. Чекист, протоколировавший допрос, мысль арестованного зафиксировал следующим незамысловатым образом: «Моя мнение о внешней политике Советской Правительства что она правилна. Каждая правительства должна защищать от иноземных посягательствах всю государство».
До конца жизни – на службе в различных советских учреждениях, кооперации, Союзе писателей. Но пенсию не дали как бывшему князю. УМЕР СВОЕЙ СМЕРТЬЮ.
На протяжении многих лет пытался оставить записки о своей жизни, но многое пропало во время обысков и переездов. В конце 1920 – начале 1930-х гг. он завершил последний вариант воспоминаний, который хранился в семье дочери, передавший впоследствии весь архив отца в Российскую государственную библиотеку. Оттуда его извлекла к.и.н. Н.Б. Хайлова и очень профессионально подготовила для данного издания: снабдила вступительной статьей (объемом в 30 стр.) и обстоятельно прокомментировала (почти 100 стр. примечаний). 600 стр. занимают сами воспоминания, разбитые на две части – «Записки» на 280 стр. и «Три года на государственной службе» на 315 стр., 45 стр. – разные мемуарные очерки Урусова.
Автор прекрасным слогом рассказывает интереснейшие вещи о своей необычной жизни. Многое из этого – как записи об Атлантиде, повествование о мире давно ушедшем и забытом.
Князь Урусов неоднократно встречался с Николаем II, Витте, Плеве и другими государственными и общественными деятелями, о которых он ставил любопытнейшие заметки. Скажем, Урусов цитирует знаменательные слова Николая II, произнесенные во время аудиенции вскоре после издания Манифеста 17 октября 1905 г. Принимая С.Д. Урусова , Николай сказал: "Да, при теперешних обстоятельствах надо всем соединиться и думать о России. Вот, например, монархия! Вам она не нужна; мне она не нужна; но пока она нужна народу, мы обязаны ее поддерживать" (с.597). Очень откровенен, в том числе о себе - напр., признается, что женился девственником.
Отмечу традиционно качественное оформление: твердый переплет, офсетная бумага, две вклейки с фото из домашнего архива, почти нет опечаток.
Всячески рекомендую это отличное издание всем интересующимся историей нашей страны в один из самых ее любопытных и трагичных периодов времени.

Как много писателей, как мало читателей… Скрыть

В годы хрущёвской «оттепели», когда в стране появились первые зачатки свободы слова и печати, литературные журналы, дотоле безликие, стали подлинными вестниками перемен, первыми доносящими до читателя лучшие образцы новой прозы, поэзии и критики. И первым в этом ряду стал «Новый мир», возглавляемый выдающимся русским поэтом Александром Трифоновичем Твардовским (1910-1971). Каждый номер журнала (а он выходил тиражом в сто с лишним тысяч экземпляров каждый) мгновенно исчезал из продажи и не залеживался в библиотеках. Твардовский первым опубликовал солженицынский «Один день Ивана Денисовича», буквально совершивший переворот в сознании народа. Но реакция консерваторов не заставила себя ждать – «Новому миру» запретили печатать произведения Гроссмана, Солженицына, Симонова, Быкова, Бакланова, публицистику, письма читателей. Цензура задерживала отдельные номера месяцами, Твардовского брали измором, добиваясь если не его отставки (на это никак не решались), то добровольного ухода.
На страницах дневников Твардовского, описывающим «новомирские» будни, запечатлены многие интереснейшие эпизоды литературной и общественной жизни страны 60-х гг. ХХ века. Твардовский фиксирует день за днем работу журнала, общение с авторами, делится впечатлениями о прочитанных рукописях, показывает хронику разгрома «НМ», роль в этом разгроме ЦК КПСС, секретариата Союза писателей. И на этом фоне видна его личность, для которой честь превыше всего.
Дневник Твардовского — уникальное литературное произведение. Оно написано без оглядки, без расчета на быструю публикацию и быстрое прочтение. Это исповедь выдающегося человека, его сокровенные мысли, его взгляд — всегда критический — на литературные произведения, в том числе, и на свои.
О сути своих дневников Твардовский пишет сам: это «хроники журнального горения и редакторских мытарств» (с.390).
Очень интересны детали, которые мне ранее были неизвестны по другим работам. Скажем, Хрущев сам книг не читал, а воспринимал их на слух. И вот его помощник, В.Лебедев, читает ему вслух «Один день из жизни Ивана Денисьевича».
Раньше мне не были особенно близки работы Твардовского. Прочитав его дневники, я понял, что он был действительно талантливым литератором. Помимо замечательных стихотворений, за созданием которых читатель непосредственно наблюдает, Твардовский оставил множество отличных описаний, достойных быть использованными не в дневнике, а в прозе. Точные портреты самых разных людей, с которыми он сталкивался, описания природы.
Это был действительно настоящий мастер слова. Вот один пример, об осенних деревьях: «лист тронут преждевременной – не желтизной золота, а какой-то немощной обесцвеченностью» (с.376).
Вообще, очень любил природу, работать на земле, о чем много и с удовольствием рассказывает.
Наблюдательный и оригинальный литературовед. Интересно и полезно было читать его рассуждения о Бунине, Исаковском, Маршаке.
Подробно пишет о своих разговорах-переговорах с разными партийными и литературными чиновниками, в которых он не всегда сдерживался. Однажды, в разговоре с известным литератором-доносчиком Лесючевским Твардовский «не удержался…, обматерил его самым прямым образом, назвал его тупым и чуждым литературе человеком…- и это уже при раскрытых дверях, к восторженному ужасу «аппарата» (с.230). Не удивительно, что Твардовского хотели не просто снять с его поста, а снять с позором, за пьянство, и отправить в психиатрическую больницу. Кстати, откровенно пишет о своем пьянстве.
Точны и красочны портреты Маршака, Солженицына, В.Некрасова, Симонова, Хрущева, различных важных чиновников от литературы, уже забытых сегодня (Марков, Сурков, Кочетов), идеологических вождей, курировавших литературу.
Безусловным достоинством книги стали обстоятельнейшие комментарии, подготовленные дочерями А.Т.Т. (1-й том – 130 стр., 2-й том – 110 стр.), облегчающие понимание тех не всегда знакомых современному читателю реалий тех лет. Хотя, конечно, читателю лучше иметь какое-то общее представление о том времени и тех обстоятельствах, которые описываются в дневниках Твардовского.
Имеются три вклейки с фото, в том числе и редких. Нет опечаток. Дан именной указатель.
Тяжело читать, как Твардовский строит планы – вот выйдет на пенсию, станет писать, читать, заниматься огородом… А жить ему оставалось всего несколько лет.
Вместе с публикациями записей за 1931–1935 (Литературное наследство. М., 1983. Т. 93), 1941–1945 (сборник «Я в свою ходил атаку…». М.: Вагриус, 2005), 1953–1960 гг. (Знамя. 1989. № 7–9) эта публикация является важным дополнением к шеститомнику Твардовского (М.: Художественная литература, 1976–1983). Во всей возможной полноте эти записи публикуются только сейчас.
Для общей картины, надо читать также воспоминания Лакшина и Кондратовича, основывавших их на дневниковых записях тех лет.
Отличное издание, прекрасный дневник, замечательный памятник трудному времени и непростому, но очень честному и талантливому человеку. Всячески рекомендую.

Как много писателей, как мало читателей... Скрыть

Сальникова Алла Аркадьевна — человек авторитетный: доктор ист.наук, профессор, заведующая кафедрой историографии и источниковедения Казанского государственного университета. Она специализируется в области источниковедения, историографии и культурной истории России ХХ в., истории детства, истории повседневности.
Именно этому и посвящена рассматриваемая книга, центром которой стала милая и всем нам хорошо знакомая с раннего детства традиция украшать новогоднюю елку, а также сам праздник в разные времена и в разных странах, хотя преимущественно в последнее столетие истории нашей страны.
Алла Сальникова, с одной стороны опираясь на массу наглядного материала (издание действительно насыщено разнообразными иллюстративными материалами – сами игрушки, открытки, плакаты и проч.) и свидетельствами наших современников (извлеченными из книг и полученных в виде интервью, взятых ее студентами), что наполняет рассказ автора непринужденностью и доверительностью, с другой стороны, упаковывая всё это в строго научную форму (нарратив, репрезентации, интерпретации, ментальные стереотипы, биографистика и проч. заумь), предложила читателю окунуться в относительно недавнее прошлое и посмотреть, как такая с виду невыразительная вещь как елочная игрушка, может рассказать нам об истории огромной страны, ее народа, больших и маленьких ее граждан. Благодаря ее очевидно личному интересу к этой теме история елочной игрушки заиграла во всем своем многоцветье как ее главная хранительница и носительница – сама елочная игрушка.
А. Сальникова провела нас через довольно долгий путь от первой елки, возникшей в позднее средневековье в Германии из мистерий об Адаме и Еве (елкой было дерево, украшенное яблоками), к уже вполне традиционной елке, устанавливавшейся в домах зажиточных горожан и дворян, а со временем и в деревенских школах накануне Рождества.
Автор разбирает путь как самого праздника в России с конца 19 до конца 20 в., так и елочной игрушки, и самого праздника. Интересно ее утверждение, что придя в середине 1930-х гг. к официально разрешенной и всячески рекламируемой елке после двух десятилетий ее энергичного искоренения, большевики фактически создали и самобытную елочную игрушку. В 1960-е гг. этот оригинальный элемент культурного наследия советской эпохи постепенно заменился конвейерными украшениями, немного отличавшимися от тех, что можно было увидеть на елках во всех остальных странах мира (с поправкой на светскость этого праздника в СССР).
А. Сальникова уделяет достаточное место разговору о особенностях изготовления игрушек в разных странах (прежде всего у нас), подчеркивая, что долгое время, вплоть до второй половины 20 в., елочные украшения были продукцией кустарного промысла, а не массового производства (а параллельно с этим, в условиях тогдашнего дефицита всего – предметом семейного изготовления, о чем сохранилось множество воспоминаний, в том числе приведенных и в книге Сальниковой).
Когда я только начал читать эту книгу, я думал рекомендовать ее как хороший новогодний подарок, но потом поостерегся делать это. Работа Сальниковой написана не то чтобы суховато, но все же это вполне академическое (со всеми обязательными элементами научного аппарата), а не развлекательное издание. Поэтому для милого воспоминания о своем детстве она не совсем подойдет. А вот для хорошего чтения, не только освежающего память, но и обогащающего разум это качественное исследование отечественного быта 20 в. — то, что надо, и не обязательно под Новый год.

© Как много писателей, как мало читателей… Скрыть