Издательство Вагриус сделало большой подарок всем поклонникам творчества Марины Цветаевой, переиздав дневники ее сына Мура - Георгия Эфрона. Этот мальчик был долгожданным, желанным ребенком. Он родился в начале 1925 г. в Чехии и был смертельно ранен в первом же своем бою 7 июля 1944 г. на 1-м Белорусском фронте. Сохранившиеся дневники, написанные частично по-русски, частично по-французски (французским владел как родным), охватывают период с марта 1940-го по август 1943 г., с большой лакуной внутри — с ноября 1941-го до начала января 1943 года (дневники за этот период утрачены). Не сохранились ни более поздние дневники, ни самый первый дневник, начатый Эфроном сразу по приезде его в СССР в июне 1939 г. и изъятый сотрудниками НКВД в день ареста его сестры, Ариадны Эфрон.
Когда Муру было всего девять месяцев, он вместе с матертью и сестрой перебрался в Париж, где прожил 14 лет, и совершенно справедливо многие знавшие сына Цветаевой близко и не близко, называли его потом «французом».
Высокий, не по летам развитый (читать и писать научился с шести лет, и к 10 годам прочитал многое из того, что его сверстники осваивают лишь к 16), привлекательный, привыкший к разговорам взрослых, к серьезным размышлениям, он всюду сопровождал мать (хотя в дневниках неоднократно писал, как это ему надоело – он ведь уже не ребенок). Многие современники позже вспоминали, что Георгий был дурно воспитан, позволял по отношению к матери и другим знакомым резкие выпады. Многим казалось, что он не уважает мать. Они дружно осуждали Цветаеву за плохое воспитание, чрезмерное баловство сына. Марина же многое прощала сыну, говоря: «Это пройдет. Он еще молод». Вот что писала в своих воспоминаниях Т.Н. Кванина: «Ему было предельно трудно в этот период. Все новое: страна, уклад жизни, школа, товарищи. Все надо было узнавать вновь, найти свое место. А тут еще переходный возраст — отсюда и повышенная раздражительность от которой он сам страдал безмерно».
После ареста отца и сестры они остались с матерью вдвоем. Постоянной прописки у них не было, они то снимали дачу в Болшеве, то жили в Доме творчества от Литфонда, постоянно искали какое-нибудь жилье в Москве. Скитались по съемным квартирам. Марина носила передачи в тюрьму, и если их принимали, она знала, что дочь и муж живы. Но были и встречи с друзьями. Попадая в этот круг, Мур оживал, глаза его блестели, менялась сама манера поведения. Все видели живого, остроумного, блестяще образованного и очень воспитанного юношу.
Пересказывать дневники Георгия Эфрона нет смысла. Все, что найдет в них читатель (перипетии семейных проблем, рассказы о школьных делах и бюрократических мытарствах, наблюдения над окружающими людьми, огромные списки прочитанных книг и размышления о них), теряет значительную долю интереса, будучи вырванным из контекста. Этот дневник –настоящий поток сознания: мысль автора вертится вокруг какой-то проблемы, то постоянно возвращаясь к ней, то отвлекаясь на посторонние предметы – то запах лука с кухни, то разговоры соседей, то музыку из радио. Вот один пример: 6.2.41 Эфрон пишет о разделении НКВД СССР на два наркомата – НКВД и НКГБ, рассуждает об их назначении. Затем, без малейшего перехода, даже на новую строку, сообщает о своих успехах в школе, говорит, что «усиленно занимается девочками», комментирует домыслы одноклассников о его сексуальных подвигах (их – ноль), и тут же, после замечания о некоей «Кисаньке», пишет, что НКВД возглавил Берия, а НКГБ – Меркулов. И в этом прелесть этого дневника – слышен живой голос человека.
Дневники Г.Эфрона можно разделить на три уровня - это, прежде всего, записи СВИДЕТЕЛЯ, и именно в этом их первостепенное значение для понимания обстоятельств жизни и творчества М.Цветаевой. Второй уровень – это рассуждения СОВРЕМЕННИКА о международной политике и ходе Второй мировой войны. Наконец, - это дневник ПОДРОСТКА, страдающего от обычных подростковых проблем – интересен ли я сверстникам, особенно девушкам; когда я наконец расстанусь с девственностью (нет практически ни одной страницы, где Мур бы не писал об отсутствии секса – «Мне порядочно надоело быть без девки. Желание сверлит, как чорт»); я ужасно одинок, умираю от скуки; удастся ли окончить четверть без троек; смогу ли я завести друзей в новой школе и проч. Не последнее: Мур рос и все время хотел есть. В его дневниках постоянно встречаются такие записи: «Мы сегодня вкусно поели у Лили»; «Да здравствует салат с уксусом! – это здоровая штука».
Какие-то его записи удивляют – он искренне считает С.Кирсанова лучшим советским поэтом. Критиков Ермилова, Перцова, Зелинского, чьи статьи-доносы сыграли зловещую роль в судьбе многих писателей и поэтов (рецензия К.Зелинского, напр., перечеркнула выход в свет подготовленного к выпуску в 41 г. сборника стихов Цветаевой, о чем Эфрон знал, но продолжал с ним общаться), которых современники считали мерзавцами, называет веселыми, культурными и симпатичными людьми. Он читает Пруста – и одновременно восхищается романом «Закономерность» Ник. Вирты — ныне заслуженно забытого советского писателя и драматурга.
Человек, выросшей на французской культуре, он смотрит на мир по-советски: учебу на двойки считает вредительством, изучение «Истории ВКП (б) считает обязательным для всех; дарит приятелю Конституцию СССР.
Тщательно подготовленные и переведенные, дневники Г. Эфрона, как верно заметила Ир. Шевеленко, выиграли бы, будучи дополнены его письмами, написанных родным в те же годы. Уже дважды публиковавшиеся, они малодоступны; содержательно же они дополняют дневники и заполняют имеющиеся в них хронологические лакуны.
Уже не пожелание, а замечание: примечания к дневнику Эфрона носят избирательный характер – составители ссылаются на обширность мемуарной и биографической литературы о Цветаевой и ее семье, которая-де позволяет избежать детальных комментариев тех или иных эпизодов жизни М.И. Думается, что несколько лишних страниц примечаний только улучшили бы это издание. Равно как и иллюстрации, каковых в книге нет вообще… Скрыть

Сразу обращаю внимание – это книга карманного формата и 176 стр. её текста в обычном формате смотрелись бы совсем иначе. Обычно такие публикации идут в сборниках и отдельным изданием выходят редко.
Хорошо, что ЭТА книга, написанная в далёком 1942 г., по свежим следам от пребывания в блокадном Ленинграде (автор был эвакуирован в Алма-Ату), практически без какого-либо дальнейшего редактирования, всё же вышла в свет. Увы, автор этих записок, Дмитрий Иванович Каргин (1880-1949), скончался 60 лет назад, когда появление таких воспоминаний было совершенно невозможно. Появление этой книги в 2000 г., обычным для наших дней тиражом в 1 тыс. экз., прошло практически незаметно.
Дмитрий Иванович Каргин - инженер-путеец, после революции он стал доктором тех.наук, профессором Ленинградского института инженеров железнодорожного транспорта. Его можно считать пионером внедрения на железнодорожном транспорте диспетчерской системы, организации технологической телефонной связи для руководства движением поездов. Значительная часть его творчества была посвящена начертательной геометрии и прикладной графике. Помимо этого, Каргин был ещё и талантливым историком науки, оставившим много интересных работ по истории ж/д в России и за рубежом.
В его воспоминаниях о блокаде перед нами последовательно разворачивается картина массовых страданий и гибели мирного населения. Умирающие от голода люди выкапывали зимой из под снега землю, на месте сгоревших Бадаевских складов, так как расплавившийся во время пожара сахар пропитал её. Из земли высасывали сладость, а потом выплёвывали. От голода съели всех домашних животных. Поэтому одним из первых самых ярких впечатлений Каргина стала встреченная им живая собака: "Не могу передать нашего изумления, когда мы, проехав по льду Ладожского озера, встретили в деревне весёлую собаку, доверчиво бегавшую около людей…" (с. 128).
В воспоминаниях много цифр – сколько, чего и где давали ленинградцам из продуктов, сколько людей умирало и как. Показаны, будто живые, картины этой ежедневной трагедии: "…нередко можно было наблюдать, как смерь охватывала присевших отдохнуть на скамейку в парке Ленина. Сядет, склонит голову и уже заснул навсегда" (с.100).
Интересно подробное описание деятельности Дома учёных в блокадные дни. Дмитрий Иванович сравнивает происходившее в 1941-42 гг. с тем, что он с женой испытал в Петрограде в 1918-20 гг., и делает вывод, что тогда было не в пример лучше (хотя они думали, что пережить подобное ещё раз им будет не под силу; и пришлось, и пережили).
Много бытовых зарисовок города и поведения его жителей в те дни: как в столовую Дома учёных ходили не только в одежде, с собственной посудой, но и собственными свечками, как "валютой" в осаждённом городе стал хлеб (единицей были 100 г), . Автор демонстрирует не только тонкую наблюдательность, но и талант настоящего учёного, в самый страшный момент не перестающего размышлять над научными проблемами. Лёжа под бомбёжкой на мосту через Неву, он отмечает, что такие взрывы, когда бомба попадает в воду, по особенному воздействует на фундамент рядом стоящих зданий. Он выводит целую формулу действия взрывной волны на стёкла домов и радуется, когда оставшиеся или вылетевшие после бомбардировки окна подтверждают его теорию.
Не менее интересна последняя часть записок, в которой автор повествует об эвакуации из Ленинграда, о чём обычно пишут мало, и во время которой умерло немало людей, спасшихся во время блокады.
Отличная книга, за чьим небольшим объёмом скрывается текст столь ёмкий и выразительный, что даже хочется предупредить – это тяжёлое чтение.
Скрыть

Казалось бы, о блокаде вышло уже много разных книг – и сборники официальных документов, и подборки воспоминаний и дневников переживших (и НЕ переживших) те страшные 900 дней. Но группа энтузиастов во главе с отцом Глебом Каледой (1921-94), профессором, доктором геолого-минералогических наук, прошедшим рядовым всю войну, смогла взять интервью у детей
В рассматриваемой книге10 рассказов, объемом от 14 до 32 стр. Семь женщин, трое мужчин рассказывают обо всей своей жизни, а не только о войне, что всегда бывает интересно – от происхождения родителей до нынешних дней. Многие из них добились больших успехов, стали учеными, но для всех них самым значимым событием была и остается война.
Такие рассказы читать всегда тяжело – бесхитростное повествование девочки-шестиклассницы о том, как у нее на глазах медленно умирали от голода один за другим ее родители, а потом она осталась с больным младшим братом совсем одна, в нетопленной квартире (дрова у них кто-то украл), в многоэтажном доме, практически полностью вымершем, и спаслась буквально чудом, пронзительно и потрясающе по силе своего воздействия. Пронзительно еще больше по тому, что понимаешь – она эта рассказывает не только и не столько о себе, но и про тех (и за тех), кто умер тогда и свидетельство свое представил уже в другом мире…
Отмечу с приятным удивлением – мне до этого издания казалось, что о блокаде книги делать в Москве не умеют, действительно качественные вещи выходят только в Питере. Ан нет, смогли и в АСТе – стилизованное под старинные книги, с посеревшими страницами, наполненное многочисленными фотографиями и плакатами (правда, блин, поганого качества!), это издание стало примером вполне качественного макета (но не исполнения – газетная бумага подвела).
Думается, что такая книга может быть использована для изучения истории Великой Отечественной в школе – она ценна и теми бытовыми подробностями, которые не передают ни фильмы, ни художественные книги, и той связью времен, которая устанавливается у читающего воспоминания, написанные еще живущим о событиях семидесятилетней давности.
Рекомендую.

Как много писателей, как мало читателей… Скрыть

Игорь Викторович Зимин написал замечательную книгу - пожалуй, одна из самых лучших исторических работ, прочитанных мною за последнее время, а их было немало. Интересная, добросовестная, содержательная - вот те характеристики, которые с ходу приходят в голову. Будут и другие.
Это действительно один из достойнейших образцов исследовательской работы последнего времени - автор на основе огромного объема архивных материалов и других источников создал комплексную, детально проработанную книгу, фактически закрыв данным изданием рассматриваемую им тему о том, из чего формировались доходы и расходы Дома Романовых, что принадлежало им, что государству (скажем, коронные драгоценности), что осталось, что куда ушло. Для меня лично, как для историка по образованию, многие вещи в предложенной Игорем Викторовичем работе стали откровением, но после знакомства с ней всё стало на свои места, настолько обстоятельно и доступно разобрал он это в своей фундаментальной книге. Я бы рекомендовал познакомиться с ней всем студентам-историкам, чтобы поучиться как манере изложения, так и научному аппарату.
Автор не просто пересказал нам то, что обнаружил в архивах, он составил множество таблиц (общим объемов в несколько десятков страниц), из которых наглядно видно положение финансовых дел российских императоров и их высокородных родственников. В книге приводится множество фотографий, действительно иллюстрирующих текст, поскольку размещены именно, там, где надо, а по прихоти худреда. Не все они высокого качества, но совсем плохих нет. Правда, нет списка использованной литературы - его можно вынуть из обширнейших комментариев, но как отдельное приложение он не помешал бы. Автор даже дал небольшой словарик ювелирных терминов, оказавшийся весьма кстати.
По всей книге разбросаны различные интересные истории и анекдоты, прекрасно иллюстрирующие ту или иную эпоху или ситуацию или личность.
Не обошлось и без ложки дегтя - и немалой. Непонятно, чем занимались редактор с корректором (даже двумя) - по всей книге произвольно разбросаны знаки пунктуации - запятые появляются там, где их не ждешь, и отсутствуют там, где им самое место. Изобилует текст пропусками букв и целых слов и другими ляпами. Обидно.
Есть претензии и к автору. Некоторые его неформальные комментарии царапают зрение. Напр., на с.196 он пишет: "императрица Мария Федоровна, как всякая женщина, была большой транжирой". Так обобщать не стоит...
На с. 483 о группе великих князей он пишет: "еще одна группа в полосатых купальниках". Не смешное, а скорее даже нелепое замечание, которое портит общую выдержанную стилевую картину книги.
В целом обеими руками рекомендую эту действительно уникальную книгу всем интересующимся историей нашей страны. Дороговато, на качественный продукт того стоит.
К сожалению, все эти замечания полностью перенесены с предыдущего (2011 г.) издания - издательство просто переиздало эту книга, как и все остальные издания из серии книг Зимина об императорской семье... Скрыть

Евреев в Освенциме убивали так.
Прибывший эшелон разгружали на подъездной площадке (рампе) напротив главных ворот лагеря. Все прибывшие должны были отложить все свои вещи в сторону, якобы на время.
После этого эсэсовцы начинали т.н. селекцию. Евреев делили на две неравномерные группы: взрослые трудоспособные здоровые мужчины (но не вызывающие подозрения как потенциальные смутьяны) и все остальные – старики, женщины и дети до 14 лет.
Первых (где-то процентов 10 от общей массы) строили в колонну и отправляли в лагерь на дезинфекцию и карантин и последующие работы. Вторых сажали в грузовики и автобусы и везли к газовым камерам. Там всех заставляли раздеться догола и зайти в помещения для якобы санобработки, после чего запирали. Эсэсовцы загружали в специальные отверстия два контейнера с удушающим газом «Циклон Б». Через 10-15 минут камеры открывали и члены специальной зондеркоманды начинали вытаскивать трупы.
Сначала у убитых извлекали золотые зубы, снимали кольца и серьги, потом мыли и обрезали волосы у женщин. Затем их грузили в лифты или на открытые вагонетки и отправляли либо в печи крематориев, расположенных тут же, либо в специальные ямы, выкопанные неподалеку. В печи складывали на носилки, небольшими группами. Человек сгорал в среднем за 15-30 минут.
Пепел просеивали, несгоревшие кости (обычно берцовые) размалывали и засыпали в траншеи.
Всё. За несколько часов (большую часть времени занимала селекция) от эшелона в несколько тысяч человек оставалась пара центнеров пепла.
Именно в Освенциме был убит каждый шестой еврей, погибший во время Холокоста.
Со временем немцы ликвидировали все места массовых захоронений возле крематориев, настелив сверху рулонный газон и высадив деревья.
Откуда мы об этом знаем? Что-то рассказали палачи (см. цитату ниже), сохранились кое-какие документы (хотя немцы их тоже уничтожали).
« … Аумайер, Палич и несколько блокфюреров сопровождали их и вели с ними как можно более простодушные беседы, спрашивали их о профессии и образовании, чтобы их обмануть. Когда их привели на двор, им пришлось раздеться. Они так же беспечно пошли к зданиям, где их должны были продезинфицировать. Тут некоторые насторожились и заговорили об удушении, уничтожении. Беспокойство начало перерастать в панику. Однако тех, которые еще оставались снаружи, быстро загнали в камеры и завинтили [двери]. Впредь, начиная со следующего транспорта, беспокойных субъектов определяли и не спускали с них глаз. Если люди начинали волноваться, паникёров незаметно отводили за дом и там убивали при помощи мелкокалиберной винтовки, выстрел из которой другие услышать не могли. Присутствие зондеркоманды и ее спокойное поведение успокаивало беспокойных и мнительных. Для этого несколько человек из зондеркоманды входили со всеми в помещение и вплоть до последнего момента оставались внутри, так же до конца стоял в дверях и эсэсовец. Самым важным было соблюдать величайшее спокойствие во время захода в камеру и раздевания. Только без криков, только без спешки.
Когда зондеркоманда уходила из помещения и женщины понимали, что сейчас произойдёт, они выкрикивали нам все мыслимые проклятия. Мне пришлось пережить сцену, при которой одна женщина хотела вытолкнуть из закрывающихся дверей своих детей и с плачем прокричала: «Оставьте в живых хотя бы моих любимых детей».
(Рудольф Гёсс: Автобиография (Гесс - оберштурмбанфюрер СС, комендант Освенцима (1940–1943). Разыскивался и арестован в марте 1946 г. После следствия и суда повешен в Освенциме 16 апреля 1947 г.)).
Но есть особый тип документов – это записи, оставленные членами зондеркоманды (тайно написанные и зарытые в землю по соседству с крематориями). Часть этих схронов была обнаружена в 1940-70-е гг., а обнаруженные записи опубликованы.
Парадокс: именно евреи были пособниками и помощниками нацистов в уничтожении евреев (не просто отдельных местечек или гетто, а целых народ – в Освенциме уничтожили евреев из Венгрии и Греции). Больных, ослабленных узников не заталкивали со всеми, толпой, в газовую камеру, а убивали в индивидуальном порядке. Члены зондеркоманды занимались и этим – их задачей было взять жертву за уши и пригнуть после выстрела в голову таким образом, чтобы кровь не брызнула на начищенные сапоги нациста.
Под названием «Свитки из пепла. Еврейская «зондеркоммандо» в Аушвице-Биркенау и ее летописцы» она вышла в издательстве Феникс, в Ростове-на-Дону в 2013 г.
Настоящее издание предлагает уточненные и дополненные переводы и комментарии к текстам.
Состоит она их двух частей: очерк составителя Павла Поляна, специалиста по Холокосту, о жизни и смерти в аду (объемом в 160 стр.), и самих текстов рукописей – десять записок с комментариями (объемом в 335 стр.). Помимо этого, имеются еще приложения объемом в 100 стр.
Технически издание выглядит отлично – твердый переплет, офсетная бумага, две вклейки с фото.
Читать это трудно – и по самому содержанию, и по форме – многие дневники плохо сохранились, целые куски текста пропали, да и написано это где как художественное произведение, где как проповедь. Через книгу продираешься, не получая никакого удовольствия. На это чтение надо идти сознательно, ставя перед собой особую задачу, поэтому рекомендовать могу лишь подготовленным и крепким духом читателям. Именно про такие книги сказано в Евангелии от Иоанна: «познаете истину, и истина сделает вас свободными». Свободными от мифов и чужих знаний.

Как много писателей, как мало читателей… Скрыть